Лекарь Империи 10 (СИ) - Лиманский Александр

Он вернулся в свое кресло и достал из ящика чековую книжку. Да, обычную, старомодную чековую книжку. В эпоху электронных переводов и кристаллических носителей информации — вопиющий анахронизм. Но чек, подписанный лично Императором… Это было больше, чем просто деньги. Это был символ абсолютной власти и благоволения.

Он что-то написал размашистым, энергичным почерком и вырвал листок.

— Так. Сумму на вашем счету удвоят.

Десять миллионов. И это, — он поднял палец, — не обсуждается. Примите это не как награду, а как… инвестицию. В будущее медицины. В провинциальную медицину, как вы выразились.

Фырк, сидевший у меня на плече, просто взял и упал. Свалился мне на колени и задергался в конвульсиях. Я краем глаза видел, как он пытается подняться на трясущихся от шока лапках.

— Десять… десять миллионов… — бормотал он. — Двуногий, ты понимаешь, что это за деньги? На них можно построить больницу! Две больницы! Три!

Император продолжал, не обращая внимания на мои ошарашенное состояние:

— Занимайтесь своим диагностическим центром с бароном. Моя полная административная поддержка вам гарантирована. Любые разрешения, лицензии, проверки — одно ваше слово, и все вопросы будут решены в течение часа. Никто не посмеет сунуть нос в ваши дела без моего личного разрешения.

Он встал, подошел к окну. Солнце било в стекло, превращая его фигуру в темный, властный силуэт на фоне яркого света.

— Но знайте, Илья Григорьевич… Я буду к вам обращаться. Когда дело будет слишком важным. Или слишком… деликатным для огласки. Это не просьба. Это условие.

Я медленно кивнул.

Вот и все. Торг окончен. Я не получил должность, но получил свободу. Не получил личную клинику, но получил ресурсы для создания системы. И заплатил за это единственной возможной валютой — своим будущим временем и своими нервами.

Я стал его «специалистом по деликатным вопросам». Его личным хирургом для особых случаев. Что ж, честный обмен. Более чем честный.

— Всегда рад помочь, Ваше Величество.

Император вернулся к своему столу. Атмосфера в кабинете мгновенно изменилась — стала тяжелее, серьезнее, официальнее. Деловая часть закончилась. Начиналась другая. Более важная.

— А теперь формальность, — сказал он. — Необходимая формальность.

Он снова сел в свое кресло, сцепил пальцы в замок. Смотрел мне в глаза — прямо, не мигая.

— То, что вы видели здесь… То, кем является Ксения… Для меня. Для Империи. Это должно остаться абсолютной тайной.

Я кивнул. Это было очевидно.

Бомба. Он прав. Тайная, незаконнорожденная дочь Императора — это бомба с часовым механизмом, заложенная под самый трон. Оппозиция в Думе, враждебные аристократические кланы, его собственные родственники, имеющие права на престол… они бы разорвали его на части за такой подарок судьбы. Клятва — это не прихоть. Это броня.

— Я понимаю необходимость. И готов к ритуалу неразглашения.

Император посмотрел на Филиппа. Тот отложил свой планшет и бесшумно подошел ко мне. В его руках появилось слабое, теплое золотистое свечение — Искра, чистая, концентрированная магическая энергия.

— Не волнуйтесь, — голос Филиппа был спокойным, почти убаюкивающим. — Это не больно. Просто небольшое… ограничение на речевые центры вашего мозга. Вы физически не сможете произнести правду о Ксении. Язык просто не повернется.

Фырк забрался обратно на плечо, вцепившись коготками в воротник моего халата.

— Двуногий, ты уверен⁈ — зашипел он в моей голове. — Они сейчас будут лезть в твои мозги! Магией! А вдруг что-то пойдет не так? Вдруг ты вообще говорить разучишься? Или петь начнешь вместо разговора? Или, еще хуже, начнешь хвалить императорские налоги⁈

Но выбора не было. Точнее, был — но он вел к очень быстрому и неприятному концу. Отказаться от ритуала означало добровольно признать себя угрозой. А угрозы государственным тайнам Империи долго не живут.

— Готов.

Филипп встал за моей спиной и положил свою прохладную, сухую ладонь мне на лоб. Пахло озоном, как перед грозой.

Начал говорить слова на древней, мертвой латыни и они прозвучали как настоящее заклинание.

Холодок пробежал по позвоночнику, заставляя мышцы спины невольно сократиться. Не болезненное, просто… странное ощущение. Как будто кто-то провел кусочком льда вдоль всего позвоночного столба. Язык на мгновение онемел, потом его кончик защипало, как от новокаина у стоматолога.

Филипп закончил, убирая руку.

Ощущение прошло так же быстро, как и появилось. Я пошевелил языком — все работало.

— Готово, — констатировал Филипп, возвращаясь к окну. — Теперь вы физически не сможете произнести правду о Ксении никому, кроме тех, кто уже посвящен и принес такую же клятву. Попытаетесь сказать непосвященному — слова просто не будут формироваться. Захотите написать — рука не будет слушаться.

Интересный механизм. Воздействие не на память, а на сам речевой аппарат. Центр Брока и зона Вернике. Блокировка на уровне формирования и воспроизведения речи, а не просто на уровне мысли.

Изящно.

И, в каком-то смысле, более гуманно, чем полное стирание памяти. Тебе не запрещают знать. Тебе просто не дают рассказать. Элегантно, в каком-то жутком, тоталитарном смысле.

Император встал, показывая что будем прощаться.

— Что ж, Илья Григорьевич. Благодарю вас еще раз. Думаю, наше сотрудничество будет плодотворным.

Я тоже встал. Император застыл и эта пауза повисла в воздухе, как дым от потухшей свечи.

— Простите, Ваше Величество, но я не могу уехать.

Его рука медленно, очень медленно опустилась. Лицо снова стало жестким.

— То есть?

— Первые семьдесят два часа после операции — критические. Особенно после такого массивного и экспериментального вмешательства, как у Ксении.

Я переключил передачи. Переговоры окончены. Политик во мне может заткнуться. Теперь говорит лекарь. А у лекаря есть только один начальник — его пациент.

Я перешел в режим лекции. Так было проще. Факты, цифры, холодная медицинская логика.

— Риск повторного отека мозга максимален в первые сутки, но может проявиться и позже. Внутричерепное кровотечение — редкость, но возможно. Отторжение имплантированных электродов — процент небольшой, но исключать его нельзя. Инфекция, несмотря на все наши предосторожности…

Император слушал внимательно. На его лице, сквозь маску монарха, снова проступила тревога отца.

— Я должен лично контролировать состояние пациентки. Каждые два часа — проверка. Каждые четыре — коррекция терапии при необходимости. Это мой врачебный долг.

И моя профессиональная паранойя. Я видел слишком много пациентов, потерянных в тихие, спокойные часы после большой, триумфальной победы. Когда все расслабляются, пьют шампанское и считают, что худшее позади. Худшее никогда не бывает позади, пока пациент не выписан домой на своих ногах.

Император медленно кивнул. В его взгляде читалась смесь удивления, уважения и, кажется, облегчения.

— Оставайтесь. Сколько нужно — оставайтесь. Филипп Самуилович обеспечит вам все необходимое.

Он снова протянул руку. На этот раз я пожал ее. Это рукопожатие было другим. Не прощанием, а заключением нового, более глубокого соглашения. Основанного не на власти, а на общем деле.

— И… спасибо за вашу ответственность. Это редкость в наше время.

— Правильно, двуногий! — одобрительно хмыкнул на моем плече Фырк. — Нечего бросать работу на полпути! А то потом совесть замучает! Да и девчонка-то хорошая.

Он поблагодарил меня за ответственность. Он не понял. Это не ответственность. Это не добродетель. Это просто… работа. Единственная работа, которую я по-настоящему умею делать. Быть лекарем. До самого конца. Всегда.

Филипп провожал меня обратно по бесконечным, гулким коридорам. На стенах в тяжелых золоченых рамах висели портреты прошлых императоров. Александр Первый, победитель в войне с французами. Николай Первый, «жандарм Европы». Александр Второй, Освободитель. История смотрела на меня со стен, и я чувствовал себя песчинкой, случайно занесенной в этот пантеон великих.