А вот и цель нарисовалась. Лев же на этом останавливаться не стал.
— Потом, как сумеешь решить задачу с этим лекарством, берись за антибиотики.
— Я такого названия не знаю… оно странное по смыслу.
— Чахотка и воспаление легких суть бактерии вредоносные. С ними надобно бороться. Для чего антибиотик и нужен. К сожалению, о них я знаю еще меньше. Видимо, в той же заметке видел. Один делается из плесени какого-то сорта тыквы из Бухары или Хивы. Не помню. Ее для начала надобно найти правильную. Видов-то их великое множество. Надо будет делать маленькие такие чашечки стеклянные. Туда питательного раствора и какие-нибудь бактерии. Капать чуть плесени той. Закрывать крышкой. И убирать в сторонку. Если плесень убила бактерии — оно.
— И что с ней делать?
— Подумаем. Может, инъекции в мышцы. Может, еще что. Лечит воспаление легких, сифилис, загнившую рану и прочее. Но не чахотку.
— А еще? — нервно и порывисто спросил брат.
— Второе я еще хуже помню, да и получить его куда как сложнее, наверное. Стрептомицин называется. Оно является какой-то почвенной бактерией, связанной с гниением. Дает землистый запах при больших скоплениях. Лечит чахотку.
Лев замолчал и едва заметно усмехнулся.
На Митю было жутко смотреть. Его глаза горели… нет, просто пылали каким-то странным огнем. Словно он оказался натурально одержимым из какой-то компьютерной игры.
Раз.
И по щелчку пальцев юноша обрел смысл жизни. Он ведь уже в эти годы отчаянно хотел быть полезным. По-настоящему. Серьезно. А тут такое дело. Вон даже тетушка перекрестилась, глядючи на Митю. Страшно. Реально страшно.
Льву же оставалось только выкарабкаться и материально поддержать этого, потенциального «яйцеголового». А братишка был по складу ума и характеру очень близок к ним. Только вот, не находил подходящей темы и рьяного интереса…
[1] В данном случае идет отсылка к межславянскому языку. Первой успешной попыткой создать такой язык связывают с хорватским священников Юрием Крижаничем в 1659–1666 годах. Из-за чего можно сказать, что межславянский на века опережает другие крупнейшие искусственные языки, такие как эсперанто и волапюк. В современном виде этот искусственный язык появился в 2006 году. Главная проблема его распространения — отсутствия смысла и мотивации для вовлечения у носителей славянских языков. В телеграмм-канале автора будет выложено несколько роликов со звучанием современного состояния этого искусственного языка.
Часть 2
Глава 10
1843, октябрь, 12. Казань
Громко тикали часы.
К счастью, не солнечные. Лев в принципе никогда не допивался до состояния, чтобы они начинали тикать. Ни в этой, ни в прошлой жизни. Но слышал о таких героях, слышал. Сейчас, впрочем, просто проказничали маятниковые часы, от которых ходуном ходила вся комната, а может быть, и не только…
Болезнь отступила. Митя постарался…
— Мой мальчик! — воскликнула тетушка тогда. — Что вы такое принесли? И отчего тайком к своему больному братцу пробираетесь?
— Это отвар ивовой коры, — тихо произнес он.
— И что?
— Помните, он рассказывал про салицин намедни? Вот. Это он и есть.
— Ну мало ли, что он сказал! Митя! Вы в своем ли уме? Брат ваш тяжело болеет, а вы ему бог знает что несете?
— Успокойся, милая, — приобнял ее Владимир Иванович. — Митя, почему вы вообще решили, что этот отвар поможет? Его же проверить надобно. В науке ведь так?
— Его дала мне тетка Амина, — серьезно произнес Митя, не уступая. — Вы же дяденька про нее говорили, что заговоры всякие знает и может разное снадобье дать.
— Амина! — воскликнула Пелагея Ильинична. — Мой мальчик, как вы могли с ней связаться⁈
— Так, дядюшка…
— А вы! — выкрикнула тетушка, сверкнув глазами.
Впрочем, обычно мягкий с супругой Владимир Иванович, ее перебил жестом и спросил у племянника:
— И что же тетка Амина?
— Она сказала, что отвар из ивовой коры еще старики пользовали при дурных простудах. И сделала. Сказав, что стула недержание с ним приключится от отвара. Но того боятся не стоит.
— Значит, это ее отвар?
— Так и есть, дядюшка. Ее. Я еще очень удивился, что она про салицин знала. Спросил ее, но она о нем и не слышала. Все про кору лишь твердила, ивовую.
— Митя, братец, давайте сюда пузырек. — произнес Лев, которому день ото дня становилось хуже.
— Нет! — взвилась тетушка.
— Не вмешивайтесь! — рявкнул дядя. — Или Амина хоть раз обманула?
— Как вы смеете мне о ней говорить! — выкрикнула тетя и быстрым шагом удалилась.
Лев же, приняв пузырек, отхлебнул прямо из него. Щедро. Ничего для себя не жалея.
— Отмерять же порцию надо! — удивленно воскликнул Митя.
Но спорить не стал.
Просто удалился, взяв денег у дядюшки, чтобы еще заказать отвар.
Пронесло Лёву.
Натурально так. От души.
А потом еще.
И еще.
Впрочем, молодой Толстой продолжал употреблять эту «микстуру» и уже на третий день был почти здоров. Ну, по своим меркам.
Жар ушел.
Кашель почти отступил.
А он сам выглядел таким бледно-зелененьким и сильно потел при попытке прогуляться по комнате.
Врач, что «пользовал», как в эти годы говорили, Льва Николаевича, немало удивился резкой перемене динамики. Однако сильно не вникал, тем более что ему по общей договоренности решили не говорить о чудодейственной микстуре.
Ну а что?
Гипотеза, высказанная Львом, подтвердилась. Так что Митя имел все шансы открыть новое лекарство и озолотится на нем. Его деньги, правда, не интересовали. Совсем. Но вот сама идея помочь людям — весьма…
Так или иначе — молодому графу полегчало.
Поэтому он соблюдал неукоснительный постельный режим уже больше для перестраховки. Врач рекомендовал. А опекуны ему в этом вопросе доверяли.
Вот и отсыпался Лёва.
И иногда просил в постель блокнот с карандашом, чтобы почеркать чего-нибудь и посчитать…
Пять тысяч рублей Виссарион Прокофьевич незадолго до болезни привез.
Ассигнациями.
За что Лев его хотел даже покалечить. Ведь они шли по курсу три с половиной к одному по отношению к нормальному серебряному рублю. То есть, он ему привез не пять тысяч, а чуть меньше полутора тысяч. Притом, что ранее ни разу не сказал ничего про ассигнации и глазками так хлопал. Дескать, а что такого?
Обманул.
Совершенно точно. Но вручал он эти деньги прилюдно, поэтому в моменте свернуть морду набок было несподручно. А потом Лев заболел. К тому же полторы тысячи рублей — это все же деньги, особенно по меркам Казани 1843 года.
Прямую аналогии с XXI веком провести трудно. Все же структура ценности товаров очень изменилась. Если же оценивать по традиционно главному критерию — золоту, то получается разница в семь тысяч раз. Приблизительно[1]. Хотя, конечно, это не вполне корректно. Ведь многие товары народного потребления стали более доступны из-за массового производства. Поэтому, полторы тысячи рублей в 1843 году примерно соответствовали пятнадцати миллионам в 2025.
Прилично.
Солидно.
Приятно… и очень обидно.
Ведь изначально шла речь о восьмидесяти — ста миллионах. А в итоге получил пятнадцать… Точнее, даже поменьше. Четырнадцать с чем-то.
Ну да ладно.
Лев с этим разберется позже. Сейчас и такие запасы были жизненно важны.
От Анны Евграфовны, разумеется, не поступило ни копейки.
А от Александра Леонтьевича же…
