Дядя самых честных правил 10 (СИ) - Горбов Александр Михайлович

— Что вы, Константин Платонович! Я бы и сам, без приказа, постарался с вами встретиться. Тем более эфирная дорога сделала поездки значительно проще. Можно сказать, что вы своим изобретением облегчили мою жизнь. Я, знаете ли, вынужден проводить много времени в разъездах. То туда, то сюда — преступники почему-то так и норовят устроить безобразия где-нибудь в глухомани. У вас случайно нет какой-нибудь штуки, чтобы собрать их в одном месте?

Мы посмеялись над его незатейливой шуткой, и я спросил:

— Не подскажете, как императрица узнала о моём возвращении?

— Самым обычным образом, Константин Платонович. Мои люди сообщили телеграфом о вашем прибытии в Ростовскую крепость, и следующим утром я доложил о том Екатерине Алексеевне.

— Что же, могу поздравить вас с отлично налаженной службой. И чего же хочет от меня императрица? Чтобы я немедленно прибыл в Петербург?

Шешковский пожевал губами, подбирая слова, и покачал головой.

— Боюсь, что буду вынужден вас расстроить, Константин Платонович. Вас слишком долго не было в России. Очень многое изменилось, и не в вашу пользу. Если позволите, в знак старой дружбы я начну издалека.

Он вздохнул и посмотрел на меня.

— Мне очень жаль, что вы в своё время удалились от двора. А ведь могли упрочить своё положение, стать сенатором и по-настоящему влиятельной фигурой. Впрочем, это дело уже прошлое, а мы говорим о настоящем. Увы, Константин Платонович, но вы сейчас, скажем так, в опале.

— Я⁈ И чем же я заслужил подобную честь? Неужели моё вынужденное отсутствие так расстроило императрицу? Или оно огорчило Григория Орлова?

— Григорий Орлов уже не фаворит Екатерины Алексеевны. Да и в Петербурге его нет — для поправки здоровья он отбыл на воды в Европу и не оказывает никакого влияния на императрицу.

— С ним что-то серьёзное?

— Скорее, нервическое. Он очень тяжело пережил разрыв с Екатериной Алексеевной.

— Печально.

Шешковский кивнул.

— К моему глубочайшему сожалению, Константин Платонович. Но главная причина опалы кроется в другом.

Он замолчал и беспокойно перебирал пальцами, словно не решаясь мне рассказать.

— Говорите, Степан Иванович. Я знаю вас много лет и дорожу нашей дружбой: обещаю, ваши слова не покинут стен этого купе.

Пожевав губами, Шешковский заговорил.

— Отношения Екатерины Алексеевны и Павла Петровича нельзя назвать примером материнской любви и сыновнего обожания. Вы сами видели, что было между ними десять лет назад, и с тех пор всё стало только хуже.

— А причём здесь я?

— Краткое время вы были воспитателем наследника, и Павел Петрович всё время вспоминал ваши наставления. В том числе в разговорах с императрицей, когда желал доказать свою правоту.

— Она считает, что я дурно повлиял на него?

— И это тоже, Константин Платонович, и это тоже.

— Но есть и ещё что-то, верно?

— Павел Петрович скоро достигнет совершеннолетия. И многие считают, что императрица должна передать ему корону и власть как наследнику Петра Великого.

— А я…

— Вы сыграли определённую роль в возведении на престол Екатерины Алексеевны, — Шешковский усмехнулся. — И она опасается, что вы можете сыграть её снова, только для Павла Петровича.

— Не вижу причин, для чего бы мне это потребовалось. Вы же знаете, что я не желаю вмешиваться в политику.

— Причины, Константин Платонович, всегда могут найтись. Скажем, обида на императрицу.

— А она меня обижала?

— Ну, можно сказать и так.

— Я чего-то не знаю, Степан Иванович?

Шешковский замялся.

— Так ведь ваши корабли, Константин Платонович. Которые для вас построили венецианцы.

— И что с моими кораблями?

— Был сложный момент, Константин Платонович. Ситуация шла к войне с османами, требовалось послать флот в Средиземное море. И чтобы усилить эскадру…

— Императрица конфисковала мои корабли?

— Реквизировала на время военных действий. В случае их гибели, вам будет выплачена стоимость постройки на российских верфях.

— Вот, значит, как.

— Кроме того, императрица немного уменьшила вашу долю в компании Екатерининской эфирной дороги.

— Сколько?

— С двадцати до десяти процентов. Отчуждённая доля была передана казне для финансирования военной кампании.

— Полагаю, доли остальных акционеров были также уменьшены?

По выражению лица начальника Тайной канцелярии стало сразу понятно — ограбили только меня. Шешковский заёрзал под моим взглядом и поднял ладони.

— Не беспокойтесь, Русскую Американскую компанию не трогали, да и телеграф платит вам отчисления.

— Но всё же меня ограбили.

— Я искренне сожалею об этом, Константин Платонович. Григорий Алексеевич был против такого решения, но Панин сумел убедить императрицу. В связи с этим даже произошёл небольшой скандал. Княгиня Долгорукова, которую вы оставили своим душеприказчиком, приехала в столицу и потребовала вернуть корабли. К несчастью, императрица была в раздражённом настроении и высказалась слишком резко. На что княгиня ответила не слишком почтительно и несколько огорчила Екатерину Алексеевну.

Представляю, что могла сказать Марья Алексевна! Уверен, что там прозвучало много неприятных слов. А учитывая могущество её Таланта, вряд ли кто-то осмелился ей перечить.

— Надеюсь, никто не пострадал?

— К счастью, нет. Но княгиню отлучили от двора, повелев не появляться в столице.

— Полагаю, мне вы привезли такой же указ?

Шешковский отрицательно покачал головой.

— Неужели сразу покинуть Россию?

— Нет, всего лишь отправиться в Алеутское княжество. Для «наведения надлежащего порядка и упрочения влияния государства Российского».

Он вытащил документ, свёрнутый в трубку, и протянул мне. Я развернул бумагу, пробежал глазами и раздражённо бросил на столик.

— Могу я посетить своё имение до того, как отправлюсь в ссылку? Там остались памятные мне вещи.

— Помилуйте, Константин Платонович! Это не ссылка! Вы отправляетесь в своё княжество без конвоя и надзора.

— Без? Скажете, что ваших людей там нет и о моих действиях не будут докладывать в столицу?

— Люди-то есть. — По губам Шешковского скользнула улыбка. — Только они сообщают лишь общие сведения. Обещаю, никакого надзора не будет! Что же до имения, то его никто не отнимал, можете посетить его и делать там что пожелаете. Но через месяц вы должны отправиться на Алеутщину. Я настаивал, чтобы вам дали такой срок, и, поверьте, мне это стоило немало усилий и седых волос.

— Благодарю, Степан Иванович. От всего сердца благодарю.

— Не за что, Константин Платонович. Поверьте, ваш отъезд сразу после возвращения крайне меня расстраивает. Вашим способностям в России нашлось бы гораздо лучшее применение. Будем надеяться, что императрица изменит своё решение и позволит вам вернуться.

Я ничего не ответил на этот пассаж. Может, она и передумает, но очень сомневаюсь, что мне самому захочется возвращаться. Коли отплатили такой чёрной неблагодарностью, то пусть не надеются на моё доброе отношение.

— Кстати, Константин Платонович, хотел у вас спросить. Вы не знаете, что случилось с Босфором? Говорят, произошёл какой-то страшный катаклизм и Константинополь целиком ушёл под воду. Я только сегодня получил известия оттуда и даже не знаю, что и думать.

— Целиком разделяю ваши чувства, Степан Иванович. Я сам узнал о начавшейся катастрофе случайно, когда ещё был в Египте. Мне повезло воспользоваться ей и сократить путь на родину, не опасаясь османского флота. Но причину, к несчастью, я не знаю. Думаю, османы испытывали что-то магическое, военного назначения, и не справились. Наверняка там участвовало множество колдунов, ни один человек не смог бы сотворить подобное.

— Я тоже так подумал, — Шешковский кивнул, но по глазам было видно — он подозревает именно меня. — Так и доложу Екатерине Алексеевне. Впрочем, нам это на руку и позволит быстрее принудить османов к миру.

Прежде чем уйти, начальник Тайной Канцелярии бросил на пол небольшой листок бумаги. Но не стал его поднимать, а выразительно посмотрел на меня.