"Святые" 90-е Пионер. Том III (СИ) - Ветров Клим

Глава 20

Достать пистолет он не успел. Не успел даже по-настоящему испугаться. Его рука только инстинктивно рванулась к внутреннему карману пиджака, как мой кулак со всей дури пришелся ему сбоку, в висок. Удар был коротким, хлестким, точным. Раздался глухой, костяной щелчок. Его глаза мгновенно закатились, подкашивающиеся ноги переплелись, и он рухнул на пол как подкошенный, без единого звука.

И все получилось бы идеально тихо, если бы сидящий напротив, у окна, тщедушный мужичок в очках не подорвался с места с таким видом, будто сел на раскаленный штырь. Он не закричал — он завизжал. Противно, тонко и пискляво, как перепуганная женщина. Этот визг, неестественный и противный, пронзил тишину коридора, резко ударив по ушам.

Бить гражданских, да еще таких перепуганных, не в моих принципах. Поэтому, не удостоив его ни взглядом, ни словом, я молча наклонился к охранникам. Убедился, что пульс есть, просто крепкий нокаут. Ловко извлёк пару «Макаровых» — тяжелые, холодные, пахнущие оружейной смазкой. Сунул один за пояс, другой оставил в руке. Затвор передергивать не стал — патрон уже был в патроннике.

Затем, без лишнего шума, плечом толкнул дверь в приемную. Она была пуста. Следующий рывок — и я уже в кабинете директора.

С прошлого визита здесь почти ничего не изменилось. Тот же гигантский полированный стол, те же кожаные кресла, тот же портрет Горбачева на стене. Людей правда меньше — всего четверо. Толстяк, которого я в прошлый раз «назначил» временно исполняющим обязанности, сидел бледный как полотно. Напротив него, с пластмассовой шиной на носу и фантастическими сине-зелено-желтыми фингалами под обоими глазами, восседал тот самый здоровяк, получивший тогда прикладом в лицо. И еще двое, незнакомых мне мужчин в дорогих, но помятых костюмах.

Если я не удивился, застав их здесь, то для них моё появление стало настоящим шоком. Толстяк аж поперхнулся воздухом, здоровяк инстинктивно отпрянул, ударившись спиной о стеллаж. Другие двое замерли, уставившись на меня широко раскрытыми глазами, в которых читалось полное непонимание происходящего.

Вопросов в этот раз мне не задавали. В драку не кидались. Сидели, как мыши перед удавом, вели себя на удивление спокойно, даже почти цивилизованно.

Я же нервничал. Пронзительный визг того идиота в коридоре наверняка разнесся по всему этажу. И если где-то тут есть еще охрана — а её не может не быть, — то с минуты на минуту к нам могут постучаться незваные гости с автоматами.

— От стола! Отойти всем к стене! Быстро! — рявкнул я, резким движением пистолета указывая направление — глухая стена справа от входа, в мертвой зоне обстрела из коридора.

«Начальники» молча, с поникшими головами, подчинились, покорно поплелись в указанный угол. Я встал за их спины, используя их как живой щит от возможного огня со стороны двери.

Но в приемной было тихо. Мужичок, видимо, опомнился и сбежал, поджав хвост. За двоих вырубленных охранников я не переживал — проспят еще минимум минут десять. А там, глядишь, и мои пацаны подтянутся.

Я уперся взглядом в толстяка, в его мокрое от пота, расплывшееся лицо.

— Тебя предупреждали, что будет, если ослушаешься? — голос прозвучал низко и хрипло.

Тот мелко, часто закивал, словно голова у него была на пружине.

— И что? Ты такой смелый? Героем себя почувствовал? — я сделал шаг вперед.

— Н-нет! Я не… — он замотал головой уже с такой силой, что щеки захлопали.

— Тогда к чему весь этот цирк? Армия у проходной? Эти уроды в пиджаках? — я кивнул в сторону двери.

Толстяк еще сильнее вжался в угол, губы его дрожали, но слов не было. Он просто молчал, опустив глаза в пол.

— Кто твой зам? — я прицелился ему в колено, делая максимально злое, искаженное бешенством лицо. Стрелять не хотелось — шумно, да и этот мокрый мешок пока нужен в адекватном, говорящем состоянии. Решил брать на испуг, по-крупному.

— У меня нет зама! Никого нет! Я один! — выпалил он наконец, и в его голосе послышались слезы.

— Тогда рассказывай. Всё. — я отошел подальше, к директорскому креслу, и развалился в нем, положив ноги на стол. Пистолет при этом не опускал. — А лучше напиши. Бери ручку, бумагу, садись за стол и описывай всё, что знаешь. С самого начала.

— С… с рождения? — тупо переспросил он, и в кабинете кто-то нервно всхлипнул.

— Не тупи! — я сорвался с места одним движением, с грохотом поставив ноги на пол, и в два шага оказался перед ним, тыча стволом прямо в его потный лоб. — С момента, когда Родину продал! Когда агентом вражеским стал⁈

Толстяка окончательно пробрало. Он затрясся всем телом, по его бледным щекам поползли слезы.

— Я… я не агент…

— Пиши! — прошипел я, отступая. — И вы все! — обвел стволом остальных троих. — Берите ручки, бумагу и как на последней исповеди, всё, что касается комбината, отгрузок и ваших отношений с врагами страны! Четко, подробно и по порядку! Имена, даты, суммы!

Не знаю, что они там подумали, но когда услышали «Родину продал» и «вражеские агенты», по ним было видно — что-то щелкнуло. Они дружно, почти торопливо, кивнули и потянулись к блокнотам и ручкам, валявшимся на столе.

— Кто будет активно сотрудничать со следствием, чистосердечно раскается и поможет вывести всю шайку на чистую воду, тот может рассчитывать на снисхождение. Возможно, даже на амнистию. — я говорил громко и четко, расхаживая по кабинету. — Каждому зачтется по делам его! А тем, кто будет молчать… — я многозначительно похлопал ладонью по рукоятке пистолета.

В этот момент снаружи, со стороны двора, донесся нарастающий шум моторов. Не одна-две машины, а целая кавалькада. Я подошел к окну, стараясь не подставляться, и выглянул из-за тяжелой шторы.

Да, это были мои. Подъезжали, пыля и громыхая, как цыганский табор. Первой влетела «девятка», из нее высыпало человек восемь — тесновато, но наверняка весело. За ней — пара «копеек», набитых так, что дверцы еле закрывались. Потом «Москвич-412», «Волга» 24-й модели, еще один «Москвич», но уже древний, 408-й, ржавый и обшарпанный. И последним, натужно урча изношенным мотором и пуская сизый дым из выхлопной трубы, во двор вкатила легендарная «буханка» — УАЗ-452, и из неё вылезло еще человек пятнадцать.

Навскидку — около пятидесяти бойцов. Они тут же, галдя и крича, стали бестолково разбегаться по территории. Кто-то орал, пытаясь отдавать команды и строить народ, кто-то просто бежал куда глаза глядят, кто-то уже тянулся к зажигалке, чтобы прикурить. Со стороны их маневры выглядели как детская игра в «казаки-разбойники» — много шума, энтузиазма и полное отсутствие какой-либо организации.

Высадив народ, все восемь машин, как по команде, развернулись и укатили обратно, видимо, за следующей партией. А следом за ними, не спеша, с деловым видом, скрипя тормозами, во двор заехала милицейская «копейка» с мигалкой на крыше. Я напрягся, приготовившись к худшему, ожидая, что сейчас начнется «газовка».

Но патрульные даже не остановились. Машина медленно проехала по периметру, развернулась у самого забора и с тем же невозмутимым видом выехала обратно за ворота, словно просто совершала плановый объезд территории. Видимо их смутила картина разгуливающих по территории десятков вооруженных людей. Связываться — себе дороже.

А мои «подследственные» тем временем старательно выводили каракули на бумаге. Один, здоровяк с разбитым носом, аж язык от напряжения высунул, водя ручкой по листу. То ли писать отвык, то ли плохо видел своими заплывшими глазами.

Через пару минут в коридоре послышались тяжелые, уверенные шаги, дверь распахнулась, и в кабинет, тяжело дыша и отирая пот со лба, вошёл Миха. Его глаза быстро оценили обстановку: я в кресле, четверо усердно кряхтят на письмом, на лице у меня усталая ухмылка.

— Все нормально? — выдохнул он, переводя дух.

— Да вроде бы, — кивнул я. — Задержанные сознаются, пишут чистосердечные. Активно сотрудничают со следствием.