Русь. Строительство империи 7 (СИ) - Гросов Виктор

Мы двинулись не прямо на вражеский лагерь, а вдоль берега Сурожского моря, по узкой полоске земли между водой и начинающимися холмами, на которых раскинулся стан хазар. Путь был не из легких: ноги вязли в песке, местами приходилось обходить валуны и заросли колючего кустарника. Но главное — мы были скрыты от глаз вражеских дозорных, которые сейчас, без сомнения, всматривались в степь, ожидая атаки Кучюка, а не сюда, на этот пустынный, казалось бы, безопасный берег.

Впереди, едва различимые во тьме, скользили тени — лазутчики Веславы. Эти ребята были настоящими мастерами своего дела. Они знали здесь каждую тропку, каждый овражек. Последние часы они провели, ползая буквально под носом у хазар, уточняя расположение нужных нам шатров — ставки византийского интригана Скилицы и предателя Ярополка. Их шатры, как и доносила разведка, стояли немного на отшибе, ближе к нашему, правому флангу, в окружении личной охраны византийца и нескольких десятков хазарских воинов. Видимо, Скилица ценил комфорт и не хотел находиться в гуще шумного и вонючего хазарского лагеря, полагаясь на свою охрану и общую безопасность тыла. Эта его аристократическая брезгливость сейчас играла нам на руку.

Мы двигались в абсолютной тишине. Единственными звуками были мерный шепот волн, накатывающих на берег, да приглушенное, почти неслышное дыхание двух тысяч человек и их коней. Копыта были обмотаны плотной тканью, сбруя подогнана так, чтобы не звенеть, оружие — топоры, мечи, копья, палицы — воины держали в руках или плотно прижимали к себе. Даже печенеги, обычно такие шумные, сейчас двигались с поразительной осторожностью, их узкие глаза внимательно сканировали темноту. Напряжение висело в воздухе, густое, почти осязаемое. Каждый понимал: одна ошибка, один неосторожный звук — и весь план полетит к чертям. Нас просто сметут превосходящими силами еще до того, как мы успеем добраться до цели.

Я ехал в головном отряде, рядом с Ильей и Ратибором. Рука сама собой лежала на рукояти одного из топоров, висевших у седла. Сердце колотилось где-то в горле — не от страха, нет, скорее от возбуждения, от осознания того, что именно сейчас, в эти минуты, решается очень многое. План, который мы так тщательно прорабатывали сейчас воплощался в жизнь. Но одно дело — расчеты и совсем другое — реальность: темная ночь, две тысячи воинов, идущих в самое логово врага, и неизвестность впереди. Одно неосторожное движение, случайный дозорный, собака, учуявшая наш запах — и все может пойти прахом.

Доносившийся издалека шум битвы, устроенной Кучюком, служил нам отличным прикрытием. Он отвлекал, маскировал наше движение, создавал у врага ложное чувство безопасности на этом фланге. Я видел, как некоторые из моих дружинников невольно поворачивали головы в ту сторону, где небо озарялось отблесками далеких факелов и откуда доносились боевые кличи. Но я знал: наше дело здесь, в этой тишине, в этом ползучем, скрытном движении к сердцу вражеского стана.

Лазутчики впереди остановились, подали знак. Мы подошли к небольшому оврагу, поросшему кустарником, который вел от берега вглубь, прямо к тому месту, где, по их данным, располагалась ставка Скилицы. Дальше — пешком. Я спешился, остальные последовали моему примеру. Коноводы тихо отвели лошадей под прикрытие прибрежных скал. Теперь только люди. Две тысячи теней, вооруженных до зубов, готовых обрушиться на врага.

Мы начали подниматься по оврагу. Земля была влажной от ночной росы, пахло морем и какой-то терпкой травой. Впереди уже виднелись первые шатры вражеского лагеря, тускло освещенные редкими кострами. Судя по всему, охранение здесь было немногочисленным — все внимание действительно было приковано к левому флангу. Тишина стояла почти абсолютная, нарушаемая лишь далеким гулом битвы да нашим собственным дыханием.

Мы подошли к краю оврага. До цели оставалось не больше сотни шагов. Вот они — несколько больших, богато украшенных шатров, выделявшихся на фоне остальных. Вокруг них горели костры поярче, виднелись фигуры часовых. Их было немного, и они явно не ожидали нападения с этой стороны. Да, там сейчас было оживленно, пытались понять что происходит, но видимо не особо боялись ночной атаки (что и логично — степняки не горазды на то, чтобы удивить имперцев). Лазутчик, ползший рядом со мной, указал на самый большой шатер в центре. Ставка Склицы. Наш главный приз.

Я оглянулся на своих людей. Их лица были сосредоточены. Глаза горели. Они были готовы. Я перевел дыхание, проверяя рукояти топоров. Момент настал. Сейчас ночь взорвется.

Небо на востоке только-только начало едва заметно светлеть, окрашиваясь в мутно-серые тона. Предрассветная прохлада стала ощутимее. Самый глубокий, самый сонный час ночи. Идеальный момент. Лазутчик, лежавший рядом со мной у кромки оврага, тихо, но отчетливо издал короткий, пронзительный крик ночной птицы. Условный сигнал.

В ту же секунду тишина взорвалась. Не было ни команды голосом, ни трубы — лишь этот птичий крик, понятный каждому в моем отряде. И следом — единый, многоголосый, яростный рев:

— За Русь! За Святослава!

Словно лавина, сорвавшаяся с горы, две тысячи воинов выплеснулись из оврага и рванулись к вражеским шатрам. Земля загудела под ногами бегущих людей. Мы неслись вперед, не разбирая дороги, единым потоком стали и ярости, направленным точно в сердце спящего вражеского лагеря.

Удар был ошеломляющим. Первые часовые у костров даже не успели толком понять, что происходит. Кто-то вскинул копье, кто-то попытался крикнуть тревогу, но было поздно. Их смели, растоптали, зарубили в первые же мгновения атаки. Мы ворвались в расположение ставки Скилицы, как нож в масло.

Смятение. Оно вспыхнуло мгновенно и охватило эту часть лагеря, как лесной пожар. Из шатров выскакивали полуодетые, заспанные воины — хазары в своих меховых шапках, византийские наемники в поддоспешниках. Они метались, натыкаясь друг на друга, пытаясь на ходу схватить оружие, найти свои щиты, понять, откуда пришла беда. В глазах у них плескался ужас и недоумение. Они ждали атаки с другого фланга, от печенегов Кучюка, но никак не отсюда, из тихого, безопасного тыла.

А мы уже были среди них. Мои дружинники действовали слаженно, почти без слов понимая друг друга. Мы не рассыпались, не бросались на первую попавшуюся добычу. Нашей целью были главные шатры — Скилицы и Ярополка. Мы рубили себе дорогу сквозь толпу мечущихся врагов, пробивая коридор к центру. Топоры и мечи работали без устали. Лязг стали, хруст костей, короткие вскрики агонии и яростные боевые кличи моих воинов смешались в один страшный гул.

Илья Муромец шел чуть впереди, слева от меня. Его громадная палица в предрассветных сумерках казалась ожившим кошмаром. Он не просто рубил — он крушил. Каждый удар его чудовищного оружия сопровождался глухим треском и воплями. Враги разлетались от него, как кегли, с раздробленными черепами, смятыми доспехами, переломанными костями. Он рычал что-то свое, понятное только ему, и его ярость была так ощутима, что даже свои старались держаться чуть поодаль.

Справа и чуть позади Ратибор прикрывал наш фланг и тыл. Его два топора мелькали с невероятной скоростью, описывая смертоносные круги. Он двигался плавно, почти танцуя среди врагов, уворачиваясь от ударов и тут же нанося свои — короткие, точные, неотвратимые. Там, где проходил Ратибор, оставались лежать неподвижные тела. Он не кричал, как Илья, лишь тяжело дышал, его лицо было сосредоточенным и беспощадным.

Мы продвигались вперед неумолимо, шаг за шагом, оставляя за собой просеку в рядах врага. Сопротивление становилось все более ожесточенным — те, кто успел прийти в себя и вооружиться, пытались нас остановить, сбивались в группы, выставляли щиты. Но наш натиск был слишком стремителен и яростен. Мы сминали их оборону, теснили к центру, к главным шатрам.

А в это время печенеги, шедшие с нами, тоже не теряли времени даром. Верные нашему уговору и своей природе, они не полезли в самую гущу схватки за главные шатры, предоставив это нам. Вместо этого они рассыпались по соседним, менее охраняемым шатрам хазарской знати и богатых наемников. Их дикие крики добавились к общему шуму. Они врывались внутрь, безжалостно вырезая сонных обитателей, хватали все, что блестело, что можно было унести — оружие, украшения, шелка, меха. Их действия добавляли хаоса, отвлекали на себя часть вражеских сил, которые могли бы ударить нам во фланг, и сеяли еще большую панику. Я видел, как из одного шатра выскочил какой-то знатный хазарин в шелковом халате, но тут же упал, пронзенный кривой печенежской саблей. Отлично, пусть грабят. Это тоже часть плана. Чем больше сумятицы, тем лучше для нас.