По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич

— Вы не могли бы подарить мне что-нибудь на память? — попросил он со всей возможной нежностью в голосе. — Какой-нибудь пустяк… О! Заколку для волос. У вас же есть заколка?

— Да, — немного удивлённо подтвердила она. — Зачем она вам?

— Ну как же. Я её спрячу, а в трудные минуты буду доставать, смотреть на неё и вспоминать ваши чудесные золотые волосы, ваш голос, и всю вас. Это…это меня утешит и даже, может быть, поможет выжить. Выжить, чтобы когда-нибудь снова встретиться с вами. Ведь война когда-нибудь кончится…

Надо ли говорить, что заколку он получил? А вместе с ней короткий, но страстный поцелуй в губы, которым одарила его, тоскующая по настоящей большой любви, немецкая девушка Марта. Ну и что, что некрасивая. И некрасивым, бывает, выпадает счастье. Хотя бы кусочек.

— Не стыдно? — осведомился КИР, когда за Мартой закрылась дверь. — Обнадёжил бедную девушку.

— Не стыдно. Мне нужна была заколка, и я её добыл. И вообще, нравственная оценка моих действий не входит в твои обязанности. Помоги лучше открыть замок на этих долбанных оковах.

— Да там помогать нечего, просто всё должно быть. Загни конец у заколки и попробуй нащупать защёлку или пружину. Если защёлка — приподнять. Если пружина — отжать.

Совет оказался дельным. Вскоре Максим спокойно открывал свои ножные кандалы за одну секунду. Теперь оставалось спрятать ценный инструмент и ждать.

За ним пришли на третий день утром.

Штандартенфюрер Пауль Кифер собственной персоной, уже знакомый доктор и двое солдат. Один обычный стрелок, второй в чине ефрейтора. Стрелок с винтовкой за плечами, ефрейтор с MP-40 на груди.

Доктор открыл ножные кандалы Максима ключом и передал их вместе с ключом ефрейтору.

— Ведите, — приказал Пауль Кифер. — Быстро ходить он не может, рёбра сломаны, но до самолёта, уверен, доковыляет. В самолёте не забудьте снова приковать. Это приказ.

— Слушаюсь, герр штандартенфюрер, — щёлкнул каблуками ефрейтор. — Не беспокойтесь, никуда он от нас не денется.

— Головой отвечаете, — предупредил Кифер и обратился к Максиму. — Вставайте.

— Меня что же, так и поведут? — спросил Максим, успевший спрятать заколку-отмычку под бинты. — В одних кальсонах и нижней рубахе? Дайте хоть ботинки какие-нибудь.

— Тапочки, — сказал Кифер. — Всё, что могу предложить. Ещё, так и быть, можете взять одеяло. Добрый я сегодня.

Максим, старательно имитируя однорукость и морщась от якобы боли в поломанных рёбрах, неловко накинул на плечи коричневое одеяло со своей кровати. Сунул ноги в матерчатые тапочки с тонкой подошвой.

— Побриться мне, как я понимаю, не дадут? — осведомился он, проведя рукой по трёхдневной щетине.

Кифер на секунду задумался.

— Нет, — покачал головой. — Не дадут. Хотя, конечно, непорядок, но времени нет.

Под конвоем Максима вывели на воздух. У крыльца ждал грузовой армейский «опель» с открытым кузовом. Максим оглянулся на двухэтажное здание, из полуподвала которого его только что вывели. В окне второго этажа увидел Марту. Немка прижалась лицом к окну и подняла руку, прощаясь с ним.

Максим едва заметно кивнул.

— Пошёл! — ефрейтор пихнул его в спину.

Максим неловко залез в кузов. Рядом уселись оба конвоира. Кифер сел в кабину, машина тронулась.

Пока ехали, Максим с интересом оглядывался по сторонам. Машина ехала по явно городским мощёным улицам — среди обычных белёных украинских хат справа и слева то и дело попадались двух и даже трёхэтажные кирпичные дома. Скоро хаты исчезли совсем, и пошли сплошь городские дома.

Вот улица перешла в площадь, слева мелькнуло характерное одноэтажное здание с надписью вверху: «Житомир».

Вокзал, подумал Максим.

Машина направлялась почти точно на юг, переехала по мосту через речку Тетерев и устремилась дальше. Город закончился, пошли поля.

Было не холодно и не жарко. Дыхание осени уже чувствовалось вовсю, но крупные синие прогалины на небе между облаками обещали хорошую погоду.

— Нас везут на аэродром? — обратился Максим к КИРу.

— Судя по всему, да, — откликнулся тот. — Военный аэродром. В наше время он называется Озёрное, а сейчас Скоморохи. Построен в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Пока наши не отобьют Житомир обратно, а случится это тридцать первого декабря сорок третьего года, аэродром будет использоваться Люфтваффе.

— Спасибо.

— Не за что. Обращайся.

На аэродроме «опель» сразу же подъехал к ожидающему в начале взлётной полосы трёхмоторному самолёту с прямоугольными пассажирскими окнами и большим чёрно-белым крестом на тёмно-зелёном фюзеляже.

— Знаменитый немецкий Ju.52, — ответил КИР на вопрос Максима. — Его ещё называли «Тётушка Ю». Точнее, называют, раз уж мы в этом времени. Один их первых многоцелевых самолётов в мире. Он и транспортник, и пассажирский самолёт, и бомбардировщик, и даже минный тральщик. Удачная машина. Правда, медленная. Крейсерская скорость порядка двухсот пятидесяти километров в час.

— Сойдёт. Меня больше интересует дальность полёта.

— От тысячи до тысячи трёхсот километров. В зависимости от нагрузки.

— Нормально. Линия фронта далеко от Житомира сейчас?

— Точно не скажу. От Житомира до Киева по прямой сто тридцать три километра, а Киев немцы пока не взяли. Но я бы не советовал туда лететь, если ты собрался захватить самолёт. Через неделю Гудериан завершит разгром сороковой армии Кузьмы Подласа, а в ночь на девятнадцатое сентября немцы возьмут Киев. В котле окажется полмиллиона советских солдат… Полный разгром. Оно нам надо?

— Надо, — ответил Максим. — В Германию я точно не хочу. Убьют меня там. Или законопатят так, что не вырваться.

— А на фронте не убьют? И меня вместе с тобой, кстати. Потому что без тебя мне не выжить.

— Не ссы, прорвёмся.

Пока разговаривали, выгрузились из кузова, и Максима отконвоировали в самолёт. Там усадили на откидную скамью и приковали к металлической опоре снизу.

Через пять минут послышался шум моторов.

Легковые, определил Максим. Две машины.

Хлопнули дверцы. Голоса. Шаги.

Пригнувшись, в самолёт вошли трое немецких офицеров. Оберст и два майора. Все трое с туго набитыми портфелями. Вслед за ними поднялся штандартенфюрер Пауль Кифер.

Оберст мазнул по Максиму неприязненным взглядом, обернулся к Киферу.

— Не понимаю, штандартенфюрер, — проговорил скучным голосом. — Неужели этого русского нельзя отправить в Германию как-то иначе? Поездом, например. Терпеть всю дорогу его вонь — это, знаете ли, слишком.

— Ничего не могу поделать, господин оберст, — Максиму показалось, что в голосе Кифера прозвучала хорошо скрытая насмешка. — Приказ самого Генриха Мюллера [1] Надеюсь, вы не станете оспаривать распоряжение группенфюрера?

— Разумеется, нет, — буркнул оберст и демонстративно уселся на скамью подальше от Максима. — Честь имею, господин штандартенфюрер.

— Счастливого полёта, — Кифер бросил последний взгляд на Максима, словно убеждаясь в том, что тот никуда не делся, и вышел.

Кто-то из экипажа самолёта убрал трап и захлопнул дверь. Загрохотали, набирая обороты, моторы.Самолёт тронулся с места. Сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее побежал по взлётной полосе и, наконец, поднялся в воздух.

Максим подождал, пока Ю-52 набрал высоту (не более полутора километров по его прикидкам) и покосился на своих конвоиров. Стрелок справа и ефрейтор слева уже клевали носами Нет такого солдата, который упустит свободную минуту, чтобы поспать, подумал Максим.

Что ж, приступим.

Он перешёл в сверхрежим и сразу же погасил шумовые сигналы, чтобы не оглохнуть от рёва двигателей.

Достать заколку-отмычку и освободиться от оков — меньше секунды.

Ефрейтор слева даже глаза открыть не успел, как получил удар по горлу ребром ладони. После чего-то ли всхлипнул, то ли всхрапнул и повалился на скамью.

Автомат уже был в руках Максима.

Хорошо, что гипс на левой руке не закрывает пальцы, подумал он. Отвёл назад затвор и влепил короткую очередь из трёх патронов в грудь стрелку, который открыл глаза, почуяв неладное, и пытался вскочить с винтовкой в руках.