Патриот. Смута. Том 3 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Тутай, вижу его. Знаю это лицо. — Лицо татарского предводителя стало еще более злым, тени от ламп играли в морщинах, придавали выражению орлиную остроту профиля.

Он перешел на татарский, проговорил несколько коротких, отрывистых фраз. В одной из них я услышал знакомое имя — Махамед.

— Я сам и мой город не так богаты, но мы собрали дары.

Пока говорил, мальчишка подошел ко мне, взял все, что я приготовил. Отнес к восседавшему выше всех Джанибеку, передал. Я продолжал, следя за ним и его движениями.

— Понимаю, это лишь капля в море твоего величия, но прими это в знак моего к тебе уважения.

Пистолет он повертел, хмыкнул, почти сразу отложил, мешочек приоткрыл, взвесил, улыбнулся, кинул сбоку от своего импровизированного трона. А вот сабля его заинтересовала. Коснулся рукояти, достал, потрогал пальцем лезвие, вытянул наполовину, вновь коснулся, хмыкнул. Резко вогнал в ножны. Оставил ее лежать на коленях.

Поднял взгляд, холодно произнес:

— Что за письмо?

Ко мне вновь подошел мальчишка. Ждал. Я аккуратно извлек то самое письмо, что было вскрыто еще в доме воеводы. Медленно, чтобы окружающие меня люди, не решили, будто я выхватываю нож или еще какое-то оружие. Показал парню на печать, что она сломана. Не делал из этого чего-то, не выказывал удивления.

Мальчишка принял бумагу, сделал несколько шагов, передал Джанибеку, проговорил что-то на татарском. Показал надлом.

— Посол, именующий себя Игорем. Письмо в крови, а печать сломана. Почему?

— Достославный Джанибек Герай, кровь, что на бумаге, это кровь гонца из Крыма. Тутай Аргчин, когда мы его схватили, признался…

Я ощутил, как за моей спиной пленный татарин начал дергаться в руках у держащих его стражников, вырываться, мычать что-то.

— Он признался, что убил его после пыток. — Завершил я часть фразы.

Сын хана вскинул руку, бросил короткую фразу. У пленного татарина вынули кляп, и он разразился бурной тирадой. Говорил что-то громко, словно выплевывал слова, злобно и чувствовал я, что про меня совсем нехорошее там. Подает этот разбойник дела мои в выгодном ему ключе, а я даже поспорить не могу, языка не знаю.

Значит, морда кирпичом. Займу другую позицию. Раз обвиняют в том, что делал, нужно это признать и сказать — это наши дела. Дела русских людей, а то, что сына хана касается, я любезно, рискуя жизнью, привез ему и передал. Только так и не иначе. Только правду, ведь она сильнее лжи.

Восседавший на возвышении татарский лидер хмурил брови, слушал, затем вновь резко вскинул руку.

— Рус, ты же тоже разбойник. — Глаза его сузились, буравил меня взглядом. Рука легла на рукоять дареной сабли, сжала. — Человек хана, Айрат Мансур в твоем плену. Сопровождавших его людей ты побил. Это так?

Таким меня не проймешь. Эту карту побью.

— Айрат Мансур, не в плену, достославный Джанибек Герай. Он залог того, что я вернусь отсюда живым. — Смотрел на него, не отводя взгляд, повел плечами. Продолжил: — Я отпущу его, как только буду в безопасности. Я знал, что Тутай Аргчин обвинит меня при тебе, знал, что печать сломана. Я пришел сказать тебе правду и не буду уходить от ответов, славный сын хана.

— Правду? — Бровь его поднялась. Сабля слетела с колен, уперлась ножнами в основу возвышения.

Пора говорить самое важное. После этого либо пан, либо пропал!

Эти зажравшиеся татары решили — они настолько круты, что одолеют кого угодно, раз он один. Даже не забрали у меня саблю и бебут. Их здесь пятнадцать, в тесном пространстве — неповоротливых толстяков. Мальчишка, главный печник, двое рядовых бойцов и, конечно, охрана. За стенами шатра еще сотни, которые подоспеют быстро. Верная смерть, но…

Если дойдет до крови, ох несладко им будет. Всех не убью, не успею, но многих с собой заберу это уж точно.

Прикинул, посмотрел по сторонам. Сидящие у стен подобрались, ждали. Многие из них понимали русскую речь, это видно. Кто-то из них точно знал Тутая, а, скорее всего, еще и понимал, на кого он работает, кому служит и что в военном лагере не все так складно и гладко.

— Говори же, правду, рус. — Сын хана продолжал буравить меня взглядом.

— Да, жестокую правду. — Вдохнул. — Заговор в твоем стане, досто…

Сидящие у стен люди заворчали, заволновались, кто-то начал подниматься, грузно неспешно. Будто медведи вставали меня заломать. Нет, я для вас слишком быстр, без охраны не совладать вам всем со мной. Да еще страх вас парализует. Давно не бились вы сами в бою. Видно же по телам вашим и лицам.

— Говори! Рус! — Громогласно произнес Джанибек, подняв руку. — Это мое слово! Говори все!

Люди тянули кинжалы из ножен, готовились напасть на меня, зарезать как свинью. Обсуждали тихо, еле слышно. Сзади напряглась стража, что держала Тутая. Двое, что пришли со мной, вообще не понимали происходящего. Смотрели в пол при сыне хана, так положено было. Только растопщик и мальчишка выглядели расслабленными.

Я выпятив грудь и, положив руку на эфес своей сабли, заговорил спокойно. Не сводил глаз с Джанибека, прислушивался к тому, что происходит вокруг. Превратился в пружину, которая вот-вот готова распрямиться, выхватить оружие и начать свой последний, ужасающий танец.

Убил бы многих, но не ушел. И что бы это дало? Игорь! Нужно убедить их, не убить. И дело не в твоей жизни. Убедить! Любой ценой!

— Тутай и человек Шуйского, атаман Борис Жук. — Говорил медленно, сам собрался. — Тот, что переправу строит, сговорились. Решили они, чтобы тебя не земли русские пропустить, а письма все, что из Крыма идут, до тебя не допускать.

Я смотрел ему прямо в глаза, а спиной чувствовал, как тени сгущались, блестели сталью за спиной. Давно не ощущал я такого напряжения, а это тело, так вообще никогда. Продолжал:

— Отец твой, Селямет. — Я покачал головой в знак разочарования и скорби. — Он болен. То в письме писано. Пока ты здесь, Махамед Герай, которому названные мной двое служат, власть твою себе заберет. Сын хана.

Он буравил меня взглядом. Часть людей по обе стороны все же поднялись, оружие пока не обнажили, но чувствовалось, хотят сказать слово по делу этому. Другие ворчали сильнее и громче прежнего. Негодовали. Для них же это тоже повод. Раз такой шанс, какой-то русский письма привез, доказательства, это можно использовать. Сын хана давно догадался и мы работаем с ним, играем. А вот эти только только стали соображать.

— Это все песок под копытами моего коня, рус. — Джанибек вращал саблю, подаренную мной, смотрел зло. — Пыль, капля.

Ну что, последний козырь. Какой-то разбойник и атаман над двадцатью бойцами действительно не страшны тебе. Никчемные враги. Даже если бы один не был связан и сидел здесь, а второй не томился в подвале своего же терема. Мелочи. Казалось бы, но за ними…

Я проговорил громко.

— Мурза твой, Кан-Темир! Он с ними переписку вел. Обсуждал это.

— Что⁈ — Предвидя вопли и действия со стороны собравшихся, сын хана сразу же взметнул руку.

Этот жест остановил готовых кинуться на меня. Испугались они гнева владыки. А он, я уверен в этом, заметил их решимость. Ох, что же будет здесь через полчаса, после нашего разговора. Или этот человек все и так знал, без меня? И мы сейчас играем в странную игру. Но, тогда мы с ним союзники и дело мое успешно выполнено.

Стоп, не радуйся раньше срока. Ты должен выбраться отсюда живым, должен повернуть их обратно! Осталось немного.

Качай, Игорь! Жми!

Глава 3

Тени в шатре колыхнулись, дернулись.

Я чувствовал, со спины заходили, окружали. Готовы резать меня ножами, но остановились в последний момент, отступили, сокрылись в тенях шатра. Точно, их было двое, уверен, зуб даю. Они же и мои враги, и твои, сын хана, выходит так.

Прямо здесь они сидят, подле своего лидера и копают под него? Хотя, чего я удивляюсь, политика дело сложное. Чем большим количеством людей ты управляешь, тем сложнее с ними взаимодействовать. Власть — сложная штука. Манипулирование, игра на чувствах, эмоциях, страстях.