— Может, — согласился Игнат. — Но если не рискнём сейчас, потом может быть поздно.
Он был прав. Как всегда.
Я подошёл к тайнику, достал кожаный мешок с золотом. Отсчитал десять червонцев — тяжёлых, увесистых монет, каждая стоила целое состояние для простого человека. На эти деньги семья крестьян могла год безбедно прожить.
— Вот, — протянул я мешок Игнату. — На дорогу, на переговоры, на задатки. Но действуй быстро. Месяц, говоришь? Уложись в три недели.
Игнат взял мешок, взвесил на ладони, кивнул.
— Уложусь. Выезжаю завтра на рассвете.
— Кого возьмёшь с собой?
— Кремня и Сыча. Они знают дорогу, умеют языком молоть и в случае чего — кулаками объяснить. Плюс, если казаки увидят, что со мной едут не барчуки, а свои, солдатские — легче пойдёт разговор. Они своих чувствуют.
— Хорошо. А здесь командование передаёшь Волку. Он старший после тебя.
— Уже передал, — Игнат ухмыльнулся. — Волк в курсе. Он лагерь не отдаст, даже если чёрт рогатый придёт с полчищем бесов.
* * *
Утром я провожал Игната у ворот. Он сидел на лошади, в дорожной одежде, с винтовкой за спиной и саблей на боку. Кремень и Сыч — такие же собранные и готовые к долгой дороге — ждали чуть поодаль, проверяя подпруги.
— Береги себя, — сказал я, подходя к стремени. — Дороги сейчас неспокойные. Рябов может попытаться перехватить, если узнает, что ты на важном деле.
— Не узнает, — уверенно ответил Игнат. — Пойдём окольными путями, через старообрядческие скиты. Елизар карту нарисовал, людей своих предупредил. Доберёмся тихо, как мыши в амбаре.
Он наклонился в седле, протянул руку. Я пожал её крепко, чувствуя силу старого вояки.
— Удачи, Игнат Захарович. Жду тебя с хорошими новостями.
— Будут, командир. Обещаю.
Он развернул лошадь, кивнул Кремню и Сычу. Трое всадников тронулись, быстро набирая темп. Через минуту они скрылись за поворотом дороги, растворившись в утреннем тумане, стелившемся над лесом, как саван.
Я остался стоять у ворот, глядя им вслед, пока последний звук копыт не растаял в тишине. Месяц. Три недели, если повезёт. За это время могло случиться что угодно. Рябов мог напасть, власти могли прислать ревизию, погода могла испортиться и затруднить возвращение. Штольц мог вернуться с новой бандой.
Но выбора не было. Нам нужны были профессионалы. Люди, для которых война — не экстраординарное событие, а обыденность. И если Игнат говорил, что казаки — это то, что нужно, я ему верил. Безоговорочно.
* * *
Следующие две недели тянулись мучительно медленно, как смола по холодному стеклу. Я пытался отвлечься работой — проверял промывку, следил за строительством нового барака для будущих казаков, разбирал бумаги от Степана, планировал новые участки для разработки. Но мысли постоянно возвращались к Игнату. Где он сейчас? Нашёл ли казаков? Смог ли убедить? Живы ли они вообще?
Степан прислал письмо, короткое и тревожное:
«Андрей Петрович! Рябов снова активизировался. Нанял новых людей — на этот раз не каторжан, а профессиональных наёмников из-под Екатеринбурга. Человек пятнадцать-двадцать, все вооружены, все опытные, все без стеснения в методах. Руководит ими некий Фёдор Хромов, бывший унтер-офицер, списанный за пьянство и драку. Говорят, зверюга редкостная — в кабацкой драке убил троих голыми руками, но откупился через влиятельных родственников. Рябов платит им огромные деньги, последние, что у него остались. Это его последняя ставка. Если они провалятся — Рябов окончательно разорён. Будь готов. Степан.»
Я сложил письмо, выругался сквозь зубы. Рябов не сдавался. Каждый раз, когда я думал, что загнал его в угол, он находил новый ресурс, новую возможность ударить. Как крыса, загнанная в нору, но всё ещё способная укусить.
Фёдор Хромов. Бывший унтер-офицер, пьяница и убийца. Такие люди опасны своей непредсказуемостью и отсутствием моральных тормозов. Они убивают не ради идеи, а ради денег или просто ради удовольствия. Для них человеческая жизнь — копейка.
Я позвал Волка — он теперь командовал охраной в отсутствие Игната.
— Усиль посты, — приказал я. — Двойные караулы на всех заставах. Патрули по лесу каждые три часа, даже ночью. Если увидите чужих — не вступать в бой первыми, сигнальная ракета и отход к лагерю. Живыми важнее. Понял?
— Понял, Андрей Петрович, — кивнул Волк. — А если они всё-таки нападут, пока Игната нет?
— Будем отбиваться тем, что есть, — ответил я. — У нас укрепления, мины, гранаты Архипа. Артельщики знают, куда бежать и как стрелять. Продержимся. Главное — не дать им ворваться внутрь периметра. Если прорвут оборону — начнётся резня.
Волк кивнул и ушёл выполнять. Я остался в конторе, раскладывая на столе карту окрестностей. Если Хромов умный, он не полезет в лоб. Он попытается найти слабое место — может, со стороны реки, может, через лес с севера, где болота затрудняют патрулирование. Или устроит отвлекающую атаку с одной стороны, а основной удар нанесёт с другой.
Нужно быть готовым ко всему.
* * *
На восемнадцатый день после отъезда Игната, ранним утром, когда туман ещё не рассеялся, часовой на южной заставе выстрелил сигнальной ракетой. Красная звезда взмыла в небо, оставляя за собой дымный хвост, как хвост кометы.
Я выскочил из конторы, хватая винтовку.
— Тревога! — рявкнул я во всё горло. — Все на позиции! Живо!
Лагерь ожил мгновенно, как растревоженный муравейник. Артельщики, уже привыкшие к учебным тревогам, хватали оружие и бежали к назначенным местам. Женщины и дети, не теряя времени, прятались в центральный сруб — укреплённое здание с толстыми стенами и узкими бойницами, превращённое в последний рубеж обороны.
Волк подбежал ко мне, тяжело дыша, лицо напряжённое.
— С юга идут! Часовой видел группу всадников, человек десять-пятнадцать. Вооружены, движутся быстро, но не скрываются. Демонстративно.
— Сколько у нас людей на южной стене?
— Восемь стрелков плюс я.
— Мало, — я сжал зубы. — Возьми ещё пятерых. Архип, гранаты готовы?
Кузнец, стоявший неподалёку с ящиком, кивнул.
— Готовы, Андрей Петрович. Шесть штук. Фитили свежие.
— Раздай стрелкам. Пусть бросают, только когда враг совсем близко, на дистанции броска камня. И смотри, чтоб своих не зацепило осколками.
Я взбежал на южную стену — высокий частокол из брёвен, с земляным валом изнутри и бойницами через каждые три аршина. Отсюда хорошо просматривалась дорога и опушка леса, откуда должны были появиться враги.
Поднёс к глазам подзорную трубу — подарок Степана, бесценная вещь в этих условиях.
Вот они. Группа всадников выехала из леса, остановилась на опушке. Человек двадцать, не меньше. Все верхом, все с оружием — ружья, сабли, пистолеты за поясом. Впереди — крупный мужик на вороном коне, в офицерской шинели и с бородой рыжей, как медь.
Хромов. Наверняка.
Он что-то кричал своим людям, размахивая рукой. Потом развернул лошадь и поскакал к нашим воротам. Один. Без оружия в руках.
Парламентёр?
— Не стрелять! — крикнул я вниз. — Пусть подъедет! Хочу услышать, что скажет.
Хромов остановился в пятидесяти шагах от ворот, спешился, подошёл ближе пешком. Походка у него была развалистая, пьяная. Лицо красное, одутловатое, глаза налиты кровью — вид человека, который пьёт не переставая, день и ночь.
— Эй, там! — заорал он хриплым, прокуренным голосом. — Воронов! Выходи поговорить! Или боишься?
Я спустился к воротам, но не открыл их. Встал за частоколом, так что он видел только моё лицо в бойнице.
— Я здесь, — сказал я холодно. — Говори, что хотел.
Хромов расплылся в пьяной усмешке, обнажив гнилые, чёрные зубы.
— А ты, значит, тот самый Воронов? — он прищурился, оценивающе разглядывая меня. — Молодой ещё. А Рябов говорил — злобный старикан.
— Рябов много чего говорит, — отрезал я. — К делу.
Хромов сплюнул, вытер рот грязным рукавом.
