Темный Властелин идет учиться (СИ) - Барчук Павел

Собранная информация рисовала захватывающую картину. Территория, известная как Дикие Земли, появилась чуть более полувека назад, но никто, ни один учёный, ни один умник, не мог назвать причину их появления.

Дикие земли захватили обширные пространства Южной Сибири, включая Алтай и окрестности Байкала. По началу этого просто не замечали. Пока не начали происходит всякие случаи с любителями путешествовать в особо уедененных местах.

В Диких землях привычная реальность дала трещину. Гравитация могла внезапно измениться, время текло вспять в отдельных карманах, а флора и фауна мутировали в немыслимые, подчас пугающие формы. В отчетах упоминались шестилапые медведи-оборотни, деревья, питающиеся заблбдиашимися смертными, и реки, текущие вверх по склону.

Но главной загадкой и самой страшной угрозой были так называемые «Древние» — существа или, точнее, сущности, состоящие из чистой, неструктурированной энергии. Они считались разумными, враждебными и подчинялись лишь своей собственной, непостижимой логике. Именно одного такого «Древнего», судя по всему, воплотила Тьма, явившаяся в симуляцию. Так понимаю, нашла образ в голове Муравьевой.

Эта информация заставляла задуматься. Я прямо чувствовал всеми фибрами души, что Дикие земли были местом, где каким-то образом проявлялась Тьма, свойственная Империи Вечной ночи. И эта мысль вызывала во мне забытое чувство — азарт.

Ну и, конечно, все эти дни я думал о дядюшке Леониде. Вот только конкретно в данном вопросе меня постигло полное фиаско. Морфеус сказал, что я должен сам найти информацию. Но… Ее не было. Попробовал поковыряться в событиях Десятого мира, случившихся за последние сто лет. Ничего. Вернее, всякое у них тут происходило, но ни один случай не был связан с кем-то из Чернославов. Я бы это точно понял.

Решение по зачету мы получили на третий день. Звенигородский, Муравьева, Трубецкая и Воронцова получили высшие баллы. А вот мы со Строгановым оказались в уникальной, двусмысленной ситуации.

Нам зачли «успешное прохождение в составе группы», а так же «проявление нестандартных навыков выживания и оказания поддержки».

Логика администрации, видимо, была такой: раз уж эти двое, бездарный Оболенский и трясущийся Строганов, умудрились не «умереть» в условных Диких землях, да еще прошли путь на равне с одарёнными, то пусть учатся. Не пропадать же такому чуду.

Моя учеба на факультете Дворянской Логистики и Управления официально началась.

Глава 18

Первый учебный день я встретил, будучи счастливым обладателем двух главных атрибутов «успешного» студента: новеньким, черным как сама Бездна, планшетом с матовым покрытием, и телефоном последней модели. Все это великолепие было куплено на доходы от нашего стремительно растущего бизнеса.

«Эликсир Строганова» вышел за рамки достояния лишь институтской публики. Слухи о чудо-средстве, которое помогло абитуриентам пройти адскую симуляцию Диких Земель, продолжали циркулировать в городе, обрастая самыми невероятными подробностями. Мы с Никитой стали знаменитостями, владельцами подпольного производства самого востребованного напитка в столице.

На эти деньги я не только приобрёл гаджеты, но и позволил себе небольшую роскошь: набор тетрадей в твердом переплете, украшенном кожей, которая, по заверению продавца, принадлежала чуть ли не единорогу. Я, конечно, прекрасно знал, что никаких единорогов в Десятом мире нет, но благородный пергаментный оттенок и приятная на ощупь фактура стоили переплаты.

В довесок прикупил несколько дополнительных учебников по некоторым предметам. Ну и снова расширил свой гардероб.

Теперь я полностью соответствовал образу преуспевающего студента ИБС. Если уж смертные так высоко ценят внешнюю мишуру, зачем противиться данному факту?

Первой парой значился предмет «Основы Магического Права и Имперской Политологии».

Преподавал его профессор Залесский — сухонький, как осенний лист, старичок с взъерошенными седыми бровями и пронзительным взглядом выцветших глаз. Казалось, этот взгляд видел насквозь не только студентов, но и знал все их прошлые реинкарнации.

Аудитория замерла, когда он, обведя присутствующих испытующим взором, начал лекцию с провокационного вопроса:

— Может ли монарх, обличенный абсолютной магической властью и божественным правом, быть ограничен в своих действиях светским законодательством? Или закон — это лишь инструмент, который сильный правитель использует для управления слабыми? Господин Оболенский, — его взгляд остановился на мне, — Интересен ваш взгляд на данный вопрос.

В аудитории воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь нервным постукиванием карандаша Никиты по краю парты. Вот она, обратная сторона популярности. Тот факт, что магически пустой отпрыск захудалого рода оказался в числе студентов, явно не давал покоя даже преподавателям. Теперь так и будут цепляться.

Я чувствовал на себе десятки взглядов — одни жаждали зрелища, другие смотрели с сочувствием. Репутация у Залесского, не смотря на его преклонный возраст, была весьма специфическая. Его считали одним из самых вредных преподавателей.

Я медленно поднялся. Честно говоря, ситуация сложилась презабавная. Меня, наследника престола Империи Вечной Ночи, где слово Властелина — закон, а его воля — высшая реальность, спрашивают об ограничениях власти…

— Профессор, — начал я, сдерживая усмешку, — Ваш вопрос, при всей его кажущейся логичности, исходит из фундаментально ложной предпосылки. Вы предполагаете, что закон и власть существуют в разных плоскостях. Это заблуждение. Закон — это не что иное, как инструмент, созданный слабыми в их тщетной попытке контролировать и обуздать того, кто сильнее, чтобы хоть как-то уравнять шансы в изначально неравной игре.

Я сделал паузу, давая своим словам повиснуть в воздухе. Есть ощущение, никто из студентов ни черта не понял. А вот Залесский смотрел на меня, не моргая.

— Истинная власть, будь она магической, светской или божественной, — продолжал я, — не подчиняется законам. Она их пишет, переписывает или отменяет по своему усмотрению. Вспомните Эдемский кодекс Повелителя Азазеля, где право сильного было единственным мерилом справедливости. Или «Кровавые скрижали» императора Калигулуса, где законом было признано любое, даже самое мимолетное желание правителя. Любая попытка ограничить абсолютную власть с помощью бумажки с текстом — это не прогресс, не «развитие общества», а уступка хаосу и стадному инстинкту. Это признание собственной слабости.

В аудитории повисла тишина, настолько напряжённая, что ее, казалось, можно резать ножом. Глаза Залесского сузились до щелочек, в которых плясали искры неподдельного интереса.

— Любопытно…Я слышал, что вы на экзамене по теории магии использовали сведения из некоторых… ммм… запрещенных ранее источников. Запрещённых и уничтоженных. И вот вы снова прибегаете к ним. Весьма интересно, Оболенский. Весьма. Где и при каких обстоятельствах вы успели изучить подобные документы? Но… Сейчас речь немного о другом. Должен сказать, вами была озвучена крайне циничная и антигуманная точка зрения. Вы апеллируете источниками, которые в академических кругах считаются либо утраченными, либо откровенно апокрифическими. «Эдемский кодекс»… Его фрагменты были найдены в руинах одного из разрушенных городов, на границе Диких Земель. Точной гарантии достоверности данного источника не может дать никто.

Ну вообще-то я мог. Я мог и дать гарантию, и устроить Залесскому встречу с автором упомянутого труда. Думаю, Аза с огромным удовольствием пообщался бы с этим смертным о природе истиной власти.

— Знание, профессор, не становится менее верным от того, что его прячут в пыльных архивах или объявляют неудобным, — парировал я, чувствуя, как знакомое презрение ко всему этому миру поднимается во мне волной. — А реальность, какой бы неприглядной она ни была, такова: любая власть, в конечном счете, держится не на хартиях и не на конституциях, а на голой силе и праве того, кто обладает волей. Всё остальное — иллюзия, призванная успокоить толпу и создать видимость порядка там, где правит хаос.