Меж двух огней (СИ) - Март Артём

Обернулся.

Раненый душман, наполовину выползший из-под «Зила», вцепился мне в ногу обеими чёрными от крови руками. Он смотрел жалобно, хрипло звал меня, видимо, просил о помощи.

На него у меня не было времени. Я вырвал ногу из скользких пальцев духа. Тот потянулся за мной левой. Правой вцепился в землю, подполз ближе, да так, что кисть правой оказалась у него под брюхом.

Неожиданно глаза его, сначала полные мольбы, наполнились злостью. Видимо, дух понял, что мне сейчас не до него. Что раненому никто не будет оказывать первую помощь.

Тогда он отчаянно махнул правой рукой. Махнул и промахнулся. Только спустя мгновение я понял, что в его кулаке зажат нож. Сукин сын решил со злости полоснуть меня.

Тут, каюсь, я не сдержался. Холодная ярость выплеснулась в неконтролируемое, почти машинальное движение, наработанное долгими годами. Движение, которое я усвоил ещё в детстве, когда только начал драться с уличными пацанами. Если тебя хотят ударить, дай сдачи. А лучше — бей первым.

Я даже сам не сразу понял, как рванулась моя рука. Как хлёстким, быстрым движением я выбросил ремень, словно кнут. Солдатская пряжка хлестнула духа по лицу. Тот потерял нож, закрыл лицо руками, а потом дико завыл от боли.

Резкая вспышка ярости прошла почти так же быстро, как и проявилась. Я обернулся.

Американец, воспользовавшись задержкой, уже во всю улепётывал прочь. Он на удивление быстро нёсся вдоль автоколонны, а потом, испугавшись прозвучавших где-то вдали выстрелов, и вовсе принялся карабкаться вверх по пологому и каменистому склону горы.

Выругавшись матом, я пустился в погоню.

Гора встретила Стоуна совсем не гостеприимно — острыми камнями и зыбкими осыпями под ногами. Каждый шаг отзывался огненной вспышкой боли в плече, где сидела пуля, оставленная этим… русским. Кровь, липкая и тёплая, заливала руку. Рукав намок и неприятно лип к коже. Ноги гудели, сильно болели бёдра и щиколотки. Несколько раз он чуть было не свернул ногу, когда та или другая стопа попадала в скрытую в темноте щель.

Дышать было больно — тот удар в печень, казалось, она висела в теле тяжёлым свинцовым мешком, а челюсть гудела, угрожая свести скулы судорогой.

Он бежал, спотыкаясь о невидимые в темноте камни, хватая ртом разрежённый горный воздух.

Адреналин бил в голову. Казалось, все чувства просто обострились.

Сзади, метрах в тридцати, следовала погоня.

Стоун не знал, в действительности ли он слышит русского или же это лишь игра его возбуждённого воображения.

И всё же он слышал. Слышал, как русский пробирается вверх по скале, как под его тяжёлыми сапогами хрустит галька. Как из-под крепких рук срываются и мчатся вниз камни. Нет. Это был не бег, а неумолимое преследование. Будто за ним гнался не человек, а порождение этих проклятых гор — безжалостное и не знающее усталости.

«Кто ты, чёрт тебя дери? — проносилось в голове Стоуна. — Обычный солдат? Нет… Точно нет. Обученный офицер? Но он слишком молод для офицера».

В ЦРУ его учили профилю советского спецназовца — «Вымпел», «Альфа», ГРУ. Те были машинами: вышколенными, техничными, предсказуемыми в своей дисциплине. Но этот… Этот был иным. Он дрался иначе — изобретательно и хитро. Двигался иначе — экономно, но быстро, ни единого лишнего движения. Он ломал шаблоны, а Стоун ненавидел, когда ломают шаблоны.

Стоун рискнул оглянуться. Чуть было не упал, споткнувшись о скользкий сланец. Внизу, в сумраке, метнулась тень. Настойчивая, неминуемая, как судьба. Тень оказалась ближе, чем он думал.

Страх, который Уильям Стоун давно научился запирать в самом дальнем уголке своего сознания, вдруг шевельнулся.

Стоун всегда боялся смерти. Боялся и был в этом отношении честен и с собой, и с другими. Однако страх, который он почувствовал, не был страхом смерти.

Это был страх… Нет, ужас перед этим конкретным человеком. Перед его немым, абсолютным упорством. Русский не просто выполнял приказ. Он хотел достать Стоуна. Достать лично.

Ноги подкашивались. Мышцы жгла молочная кислота. Дыхание сбивалось, и Стоун понимал, что он больше не в силах бежать. Паника, острая и кислая, ударила в горло. Он заколебался, и это мгновение стоило ему всего.

Стоун обернулся.

Русский стоял в десяти метрах ниже, на небольшом ровном участке. Он не бежал, не кричал. Он просто стоял, плечи подняты от тяжёлого дыхания, но взгляд, тот самый, пронзительный взгляд, что успел заметить Стоун на его молодом лице, был сфокусирован на нём. Он поймал его. Стоун не мог видеть глаз русского в темноте и с такого расстояния. Он просто это знал. Знал и чувствовал.

Отчаяние придало Стоуну силы. Он рванул в сторону, к гигантскому валуну, сорвавшемуся когда-то с вершины.

Дрожащими пальцами Стоун вытащил «Вальтер», вытряхнул пустой магазин. Судорожно достал новый. Последние восемь патронов. Стоун вогнал его в рукоятку до щелчка, передёрнул затвор. Его звук показался Стоуну оглушительно громким в звенящей тишине.

Стоун колебался недолго.

Он выскочил из-за своего укрытия и вскинул пистолет.

Когда американец открыл огонь, я залёг за камнями. Стоун выстрелил трижды. Я не слышал, куда легли пули. Просто продолжал ползти вверх, пригибая голову как можно ниже.

Американец продолжал стрелять. Он вёл огонь не прицельно, нервно, судорожно. Будто бы старался отбрыкаться от вцепившегося в лодыжку служебного пса. Более того, скорее всего, он даже не знал, где я прячусь.

— Пять, шесть, — тихо считал я его патроны, — семь…

Когда отзвучал очередной хлопок, нового не последовало. Эхо выстрелов быстро унёс афганский ветер.

— Русский! — внезапно закричал американец. — Я хочу поговорить! Слышишь меня?

Не зная — уловка это или отчаяние, я не поднял головы. Только ответил:

— Бросай оружие и сдавайся!

— К сожалению… — с трудом, борясь с собственным дыханием, ответил Стоун, — к сожалению, это невозможно!

Я не ответил. Аккуратно приподнялся на локтях. Нащупал взглядом тот самый камень, за которым прятался американец. Его позицию я заметил уже давно — по дульным вспышкам.

— Скажи! Скажи, хоть, кто ты? Из какого подразделения⁈ Какой отдел?

Я снова не ответил. Принялся пробираться ползком выше по склону. Пусть я изрядно устал в погоне, но просто откинул мысли о слабости в мышцах и теле. Американца нужно было взять. Взять так или иначе.

— Молчишь? — в голосе Стоуна появились неприятные, презрительные нотки. — Не хочешь говорить? Очень зря, солдатик. Очень зря.

Он на несколько мгновений замолчал. Видимо, соображал. Судорожно думал.

— Сколько вас тут? Пять? Восемь? — снова продолжил Стоун. — А сколько среди вас раненых, убитых?

Он прислушался. Я не отвечал.

— Ловко, очень ловко вы придумали с этой засадой! Но знаешь что? Вы здесь одни! Я знаю, что основная группа ваших войск застряла за перевалом! И знаешь что? Сюда уже идёт подмога. Из пещер Хазар-Мерд движется подкрепление. Они уже знают о том, что караван уничтожен. И скоро будут здесь. Но… Но у тебя ещё есть время уйти и увести своих людей!

Я не думал о том, блеф это или же правда. Просто молчал, медленно, уже на корточках, пробираясь наверх, скрыв силуэт за камнями, что были повыше.

— Уведёшь своих людей и выживешь! — продолжал Стоун. — А иначе моджахеды убьют вас всех! Уже к полуночи на капотах подорванных вами машин будут лежать ваши же головы! Но ты ещё можешь этого не допустить!

Когда я почти поравнялся с позицией Стоуна, то затих, ища взглядом, как к нему подобраться. Тут сделать это было сложнее. Ведь больших валунов почти не было. Высунусь — он точно меня заметит. И тогда останется только рисковать. Ведь в его «Вальтере» ещё один патрон.

— Спустись! Уходи с горы! — продолжал он. — Просто уходи и всё! А ещё забери мой кейс! В нём деньги! Много денег! Валюты! Спрячь его! И на эти деньги ты сможешь выбраться за железный занавес! Уехать, куда хочешь! Жить на широкую ногу!