Меж двух огней (СИ) - Март Артём

Однако Стоун потерял свой козырь. Свой щит. Он припрятал его на случай, если «союзники» решат, что сбежавший оперативник — роскошь, которую они не могут себе позволить. На случай, если сегодняшний шаг Стоуна с преждевременным подрывом складов покажется пакистанцам слишком… преждевременным.

С этим фильмом, с этими документами, он мог бы торговаться со своими нынешними хозяевами. Мог бы шантажировать их, грозясь передать всю информацию в ЦРУ.

В крайнем случае, просто вернуться в штаты. Вернуться в ЦРУ не как беглец, а как герой, добывший невероятные компрометирующие материалы. Пусть этот компромат играет против союзника США, но этого было бы много. Очень много.

Стоун как-то слышал из уст одного советского дипломата, имя которого он забыл, занятную фразу. «Опасно быть врагом США, но союзником — смертельно опасно» — так сказал тот дипломат. И в общем-то, Стоун был с ним согласен. В общем-то, именно на этом изречении он выстроил свой план «Б».

Но теперь ничего из этого не имело смысла. Теперь… Теперь его план «Б» в руках у Советов.

И виной всему — он. Тот Русский.

«Селихов… Саша Селихов…» — имя и фамилия отскакивали в мозгу, как навязчивый ритм.

Стоун хорошо их запомнил. У Уильяма была отличная, почти идеальная память. Но сейчас ему казалось, что это имя, это лицо он запомнил бы даже в том случае, если б его память оказалась на много… на много хуже.

О нем напоминало все: тягучий, горький вкус осознаваемого поражения, быстро сменивший эйфорию от спасения; свербящая болью челюсть после сильного удара; ноющие мышцы и кости. А еще — жгущая огнем рана в плече.

Откуда в этом мальчишке такая холодная ярость? Такая, почти звериная, целеустремленность? Такие выдержка и умелая боевая выучка?

Обычные советские солдаты не вызывали в Стоуне никаких особых эмоций. Они были обучены, дисциплинированны и в меру эффективны. Но они оставались обычными. Этот же… этот был другим. Он не просто исполнял приказ. Он гнался. Следовал за ним не как солдат, но как охотник.

В голову, против воли, лезли идиотские пропагандистские байки, которые он когда-то читал в аналитических сводках — о советских программах по созданию «сверхсолдат», о психотропных сыворотках, ломающих волю, которые советы готовят в своих скрытых лабораториях. Чушь. Все это была чушь собачья. Но глядя на этого Селихова, на его суровый, холодный взгляд, на его железную манеру держаться, Стоун почти был готов в это поверить. Почти.

Он бежал долго. Уже и сам не понимал, сколько прошло времени: несколько минут или несколько часов. Поднимался все выше.

А потом, выбившись из сил, упал на более-менее ровное место, там, где склон выходил на не столь пологую площадку, полянку, поросшую какой-то черной в темноте травой.

Он лежал и долго восстанавливал дыхание. Прислушивался к боли в собственном теле.

Потому не слышал, как они подобрались.

Внезапно из-за скального выступа выросли тени. Их было трое.

Они показались Стоуну какими-то ободранными и грязными, бедными. Но были вооружены. И чтобы в душе Стоуна вновь взыграл отступивший было страх, этого оказалось достаточно.

Моджахеды. Но не его люди. Не из отряда Забиуллы.

Стоун резко поднялся на колени. Едва не упал от изнеможения, но удержался. Рука инстинктивно потянулась к кобуре, но нащупала лишь пустое место.

Один из моджахедов, тот, что был повыше, тут же вскинул автомат. Его лицо в темноте казалось черным и каким-то бугристым.

Второй был коренастый, с густой, черной как смоль бородой. В темноте она походила на растрепанную метелку. Но больше всех Стоун запомнил третьего — тощего, с горящими, словно раскаленные угли, глазами и кривым, костлявым носом, сломанным явно не единожды. Стоун даже удивился, как легко было различить этот нос даже при плохом освещении.

— Ас-саляму алейкум! — хрипло выдохнул Стоун, поднимая руки. — Я свой! Агент! Работаю на Абдул-Халима!

Тот, что вскинул автомат, сузил блестящие, словно у шакала глаза. Ствол автомата не дрогнул.

— У меня есть информация! Важные сведения! — Стоун говорил быстро, почти не запинаясь, его дари был почти безупречен. — Отведите меня к вашему командиру! Вы будете вознаграждены! Золотом! Оружием!

Моджахеды переглянулись. Бородатый что-то пробурчал тощему. Стоун не слышал, что именно. Только заметил, как тощий пожал узкими плечами.

В их взглядах не было ни понимания, ни интереса. Лишь холодное, животное подозрение. Чужак. Гладко выбритый, в чужой форме. Чужак, который слишком хорошо говорит на их языке.

— Я… — начал было Стоун, но не успел закончить.

Вскинувший автомат моджахед сделал быстрый шаг вперед. Его движения были лишены эмоций. Он не кричал, не угрожал. Он просто, с короткого замаха, врезал Стоуну прикладом своего АК в висок.

Мир взорвался ослепительной белой вспышкой. Уильям Стоун не успел даже вскрикнуть. Его тело обмякло и тяжело рухнуло на камни. Последнее, что он почувствовал, прежде чем сознание поглотила тьма — острый край камня, впившийся в щеку и горький вкус полного, абсолютного поражения.

— Докладывай, сержант, — проговорил Муха, уставившись не на Самсонова, а на разбитую автоколонну, выстроившуюся на каменистой дороге.

Сказать, что Муха был ошарашен, значит не сказать ничего.

Еще на пути сюда Муха слышал хлопки далеких взрывов, треск выстрелов. Знал, что Селихов со своими парнями попали в неприятности.

Добравшись до места их свидания с группой Селихова, старлей ожидал найти обороняющихся… или погибших пограничников, но никак не захваченный силами одного-единственного отделения караван врага. Не полного отделения, надо сказать.

Муха прекрасно понимал, что Селихов способен на многое. Но никогда не думал, что на подобное. Что он может скоординировать крайне малые силы таким образом, что они разобьют в несколько раз превосходящего врага.

Самсонов начал доклад:

— Товарищ старший лейтенант… Когда мы взобрались на гору, то…

— Короче, — строго сказал Муха, — об остальном потом. Что было здесь?

Солнце видно не было. Лишь небо розовело, обозначая, что где-то там, за горными массивами, начинается рассвет.

В горах было тихо. Здесь стояла какая-то странная, почти гробовая тишина. Тишина, которая бывает, когда миновала жестокая, невероятной силы буря. Даже злой, горный ветер, казалось, не осмеливался нарушить эту тишину.

В воздухе стоял упрямый, неприятный запах гари, исходивший от мертвых автомобилей.

Пограничники из отделения Самсонова стояли в шеренге, но Муха не отдавал команды смирно. Он видел смертельную усталость на их лицах. А еще — что отделение выстроилось не в полном составе. Не было Бычки и Селихова.

Муха подозревал самое плохое.

— Есть, — Самсонов вытянулся по стойке смирно.

Муха видел, что даже такое простое движение далось ему с трудом.

— Товарищ старший лейтенант. Докладываю обстановку. Колонна противника, пять единиц автотехники, уничтожена. Личный состав противника ликвидирован. Имеются трофеи: стрелковое вооружение, боеприпасы.

Муха нахмурился.

Самсонов чеканил отчет. Слова легко отскакивали от зубов, но солдат говорил монотонно, как-то автоматически выдавая заученные в сотнях докладов до этого формулировки. Он говорил так, будто на простые и нормальные человеческие эмоции и интонации у него не было больше сил.

— В ходе зачистки местности противник оказал сопротивление. Один военнослужащий противника, предположительно американский инструктор, скрылся в горном массиве, — продолжал Самсонов. Муха не перебивал, — Старший сержант Селихов принял решение о его преследовании. В ходе перестрелки рядовой Бычка получил смертельное ранение. Тело эвакуировано к месту сбора. Личный состав группы выполняет задачу по охране трофеев и контролю местности. Доклад окончен. Готовы к выполнению дальнейших приказаний.

Муха отвел взгляд. Весть о смерти очередного бойца больно кольнула. Но Муха сдержал эмоции. Однако даже после этого ему стало стыдно за излишнее проявление строгости к сержанту.