Ну да. В Швеции сейчас очень неспокойно. В прошлом году страну накрыл серьёзный экономический кризис. Легкая и машиностроительная промышленность легла почти полностью. Промышленники начали массовые увольнения и локауты. Разрозненные акты сопротивления со стороны рабочих и профсоюзов наконец вылились в этом году в всеобщую национальную забастовку. И в стране наступил хаос.
И вот в этот бардак и попал наш глава медицинской лаборатории Фердинанд фон Вальберг. Который ездил в германский Марбург, с попыткой обменять лицензию на проволочную шину Крамера на один из наших патентов. Но всё оказалось куда прозаичнее и проще. После смерти в 1903 году Фридриха Вильгельма Крамера патент на это изобретение достался Марбургскому университету имени ланд-графа Филиппа. И к моменту приезда доктора Вальберга срок действия патента истёк. Так что наш главный медик просто выкупил за сто имперских марок описание технологии и радостно рванул домой, чтобы в Швеции попасть в самую гущу рабочих волнений.
— Всё к этому и шло, господин Вальберг, — сочувственно покивал я врачу, обгоняя очередную попутную повозку. — Вспомните как это было у нас три года назад. Точно так же и в королевстве социалисты воду мутят. А простой народ страдает. Из-за этого к нам на заводы в этом году почти полторы тысячи специалистов из Швеции переехало. Кстати, как там ваш эксперимент с прививкой от туберкулёза проходит? — поспешил я сменить тему.
— Замечательно. Среди выделенных нам господином Мехелином преступников всего один заразился этой болезнью после привития бычьей туберкулёзной палочки. Сейчас, по согласованию с генерал-губернатором и медицинским департаментом, в сентябре начнём поголовное привитие в двух селах Нюстадского уезда Абосской губернии.
— А почему именно там?
— Это сёла преимущественно населённые цыганами (mustalaiset), которые, по медицинским наблюдениям, наиболее подвержены заражению этой болезнью.
«Вот же нацисты» — молча удивился я. Выбрали самый малый этнос в Финляндии для опытов. Хотя, да, они, цыгане, чаще других страдают от разных эпидемий. Поэтому их количество и не увеличивается. Как переселили шведы в конце 18 века две с половиной тысячи «Кало» в наше герцогство, так их и по сей день примерно столько же. Причем, цыганское самоназвание «Кало» сыграло в Финляндии с ними злую шутку. Местные сразу переиначили их в «Каале» — капуста. Впрочем, капустой обзывают не только цыган, но и живущих в стране с 18 века румын. И если цыгане появились в Скандинавии при бегстве из Англии, то откуда в Финляндии взялись румыны — история умалчивает.
— А у вас какие новости? — после непродолжительного молчания спросил у меня мужчина.
— Нашей компании присвоили почётное звание — «Поставщик Двора Его Императорского Величества». Вы, кстати, тоже можете, наверное, пользоваться им, так как наш аспирин закупает министерство императорского двора.
— Поздравляю! — с чувством воскликнул доктор.
— Ну и нового министра статс-секретаря нашему княжеству назначили.
— Да-да. Я слышал про назначение графа Витте. Матти, а мы не опоздаем? — заволновался Фердинанд фон Вальберг, когда мы уперлись в пробку возле моста через Оулуйоки.
— Нет. Утренний поезд уже ушёл, а до вечернего ещё четыре часа. Сейчас заедем, возьмём вам билет, и я вас отвезу к себе. Хоть пообедаете и немного передохнёте после плавания.
……
В конце августа к нам, на авиационный завод, неожиданно заявилась целая делегация аэроконструкторов и просто любителей неба из Киева. И из всех представленных мне гостей знакомой была только одна фамилия — Сикорский. Впрочем, будущий создатель «Ильи Муромца» на момент посещения больше был увлечён вертолётами, что сразу его сблизило с Чеславом Танским, и они почти все дни пребывания киевлян у нас провели вместе.
Времени общаться с гостями у меня было не так много, так как подходило время переезда в столицу княжества для учёбы. И я разрывался между автомобильным заводом и оружейным, где мы с Александром Бьярновым доводили до ума наш совместный лёгкий пулемёт, который по всем характеристикам должен был переплюнуть мой первый пулемёт, созданный совместно с Шмайссером.
На автомобильном заводе, Расмуссен, после возвращения с автопробега, на котором наша техника заняла призовое место, готовил к запуску в пробную серию двухместный автомобиль. Который у меня получился при попытке создать на базе моего «Sisu» — мотороллер. С трехколесником у меня не срослось, зато, сам того не ожидая, я сваял пикап, почти полную копию СеАз-11116 из моего первого мира.
Корпус, правда, у меня был деревянный и без всяких закруглений, раму пришлось удлинять, зато фары я оставил прямоугольные, как у оригинала. Что повергло в шок нашего датчанина, когда я первый раз показал ему новый автомобиль.
— Матти, а можно, я на «Фриду» тоже такие фары установлю, — после долгого молчания наконец изрёк он.
— Конечно, ставь. Их можно и отдельно начать выпускать. Только надо будет до ума довести и запатентовать на всякий случай.
— Ну, это конечно, — согласился он со мной. — А как ты назовёшь новый мобиль, и какой двигатель на него будешь ставить?
— Пусть будет «Oulu». А движок пока старый. Я начал работу над новым. Но, видимо, не успею. Следующим летом только доделаю. Но он и со старым вполне себе резвый…
Уже перед самым отъездом в Гельсингфорс меня срочно пригласил на авиационный завод Роберт Рунеберг. К моему удивлению, ему удалось уговорить сменить место работы одного из представителей киевской делегации.
— Вот, Матти, знакомься. Фёдор Андерс. Мастер-технолог. Человек — золотые руки. А самое главное, энтузиаст в области дирижаблестроения, — на русском представил мне высокого и худого мужчину старший Рунеберг. — Я уговорил его присоединиться к нам и, помочь в постройке дирижабля.
— Здравствуйте, господин Андерс. Рад познакомиться, — кивнул я мастеру, который как-то странно на меня смотрел и даже не делал попытки протянуть руку для приветствия. — Херра Рунеберг, так вы всё-таки решили строить свой аппарат, а не приобретать во Франции? — переключил я внимание на директора авиационного завода.
— Да, Матти. Мы, вот, уже начали даже прикидывать конструкцию, — и он выложил передо мною несколько листов с рисунками разных дирижаблей.
— Нет! За этим точно нет будущего! Это же всё мягкие аэростаты! — возразил я им, просматривая какие-то, прям, детские рисунки.
Подобные аппараты я видел на Парижской выставке, и особого впечатления они на меня не произвели. Надо заканчивать этот детский сад.
— Да. Но, господин Андерс считает, что надо хоть с чего-то начинать. И это его чертежи, — попытался защитить проект своего подчиненного Роберт Рунеберг.
— Вот, смотрите, — и я быстрыми штрихами накидал рисунок первого советского дирижабля В-1. — Полужёсткая конструкция. Внутри — рама, на которой держатся шпангоуты и стрингеры, — рисовал и объяснял я. — Поверх натягивается наружная оболочка, а внутри располагаются баллонеты, наполняемые гелием.
— Что такое гелий? — перебил меня Андерс.
— Это газ, который имеет почти одинаковую подъёмную силу с водородом, но абсолютно не горюч. То есть безопасен. И, господин Андерс, впредь попрошу вас меня не перебивать, — и видя как мужчина вскинулся, готовый сказать какую-нибудь резкость по поводу моего возраста или опыта, я поспешил добавить. — Несмотря на молодость, я являюсь главным конструктором аэроплана и его двигателя, который выпускает завод, на который вы устроились. Если у вас будут вопросы по поводу меня, то ваш работодатель вам всё объяснит. Вам всё ясно?
