Лед (СИ) - Панченко Андрей Алексеевич

Первые сутки отдыха прошли в вязкой апатии. Люди лежали, тяжело дыша, и даже разговоры велись шёпотом. Примусы работали безостановочно — мы старались топить побольше снега, чтобы обеспечить обезвоженные организмы водой. Сухой, морозный воздух вытягивал влагу из тела так, что губы трескались, а язык казался деревянным. Я настоял на обильном питании: тюленье мясо и жир, собачье мясо для псов, увеличенный паёк пеммикана. Организм требовал калорий, иначе горная болезнь раздавила бы нас.

На второй день стало немного легче. Симптомы горной болезни у большинства полярников начали отступать: дыхание ровнее, кашель тише, головная боль отпускала. Только Тупун ещё страдал — кашель не прекращался, и я боялся, что у него начнётся воспаление лёгких. Арсений понемногу оживал, хотя всё ещё оставался слабым. Собаки, наоборот, оправились быстрее. Получив мясо павших товарищей, они оживились, стали тянуться, возиться в снегу, словно забыли о прошлых лишениях. Их сила восстанавливалась на глазах, и это радовало: без них мы бы застряли здесь навсегда.

Мы устроили тренировочные, разведывательные выходы налегке — без нарт, только с альпенштоками. Поднимались на несколько сот метров выше, затем спускались в лагерь. Система, которую я вычитал у альпинистов, оказалась верна и для полярного пути: «поднимайся высоко — спи низко». Каждый такой рывок давался тяжело, но на третий день мы заметили явное облегчение. Даже Тупун, сумел подняться с нами и спуститься обратно.

На четвёртые сутки я дал команду свернуть лагерь. Впереди нас ждал край плато — ровное, бескрайнее, пугающе пустое пространство. Но теперь у меня не было сомнений: мы смогли перетерпеть первые удары высоты. Мы готовы были идти дальше.

Однако дальше команда встретилась с огромными трудностями. Впереди простирались зоны глубоких трещин на высоте больше трёх тысяч метров над уровнем моря и крутой ледник. Я сильно беспокоился, альпинистского оборудования, кроме нескольких веревок и альпенштоков у нас с собой не было. И тем не менее, после нескольких попыток найти подходящую дорогу к вершине, нам всё же удалось отыскать относительно пологий ледник для подъёма.

Температуры всё это время держались на уровне минус двадцати градусов по Цельсию при штормовых ветрах. Постоянный напор ветра приносили новые проблемы, наши лица были обморожены, у некоторых аж до кровавых язв на щеках.

Только к вечеру шестнадцатого дня мучительного подъёма склон начал выравниваться. Под ногами чувствовалась иная плотность снега — гладкая, сухая, словно утрамбованная веками ветров. Ветер стих, и туман начал редеть. Впереди простиралась белая пустыня, без конца и края. Она выглядела мёртвой, впрочем, она такой и была. На полярном плато Антарктиды животные отсутствуют, так как это место слишком суровое для жизни. Животный мир Антарктиды представлен в основном в прибрежной полосе материка и на прилегающих островах, где встречаются пингвины, тюлени, киты и морские птицы. На самом же ледниковом щите и плато, где постоянно снег и лед, из живых существ мы были первыми.

Мы стояли на краю плато, как на кромке суши, дальше которой — один только лёд и небо. Ветер стихал, и тишина звенела, будто в уши заткнули вату. Я дал команду: «Лагерь. Двое суток — чиним снарягу, отдыхаем!», без ремонта и восстановления сил дальше идти было глупо.

В неглубокой седловине за снежной грядой возвели иглу, чтобы обеспечить более надежную защиту от ветра. Собакам вырыли длинный лаз и бросили туда настил из ящиков, чтоб не лежали на голом льду. Первым делом — вода и жир. Примусы зашипели, пахнуло керосином и копотью. Пока снег таял в котлах, я прошёлся по людям: пальцы, носы, щёки — у половины лица в трещинах, у двоих — кровяные язвы. Выдал мазь (сало с камфарой), велел мазаться густо, поверх — марля и маска. Туман отступил, вовсю светило солнце, а значить надо подумать заранее о глазах — раздал всем очки со сменными фильтрами.

Вечером устроили разбор нарт. Сняли полозья, выправили «винтом» поведённые. На тёплых камнях (грели на примусе) выровняли планки, подшили новыми шурупами. Полозья натёрли смесью сала с парафином — скольжение сразу стало иным, «масляным». Резервы брезентовых чехлов пустили на заплаты, у Фомина рука золотая — игла мелькала, как у портнихи. Верёвки проверили узел за узлом, всё слабое — вон; петли на постромках сдвинули ближе к упряжи — тянуть легче.

Собакам — двойной паёк: мясо, жир, немного пеммикана для «вкуса». Ходовых вожаков оставили возле нарт на ночь — чтоб без драк и нервов отъелись и отоспались. Молчун, вожак моей упряжки с серой мордой, лежал, вытянув лапы, и смотрел на нас ясными глазами — как человек, всё понимающий, но не вмешивающийся. Я почесал его за ухом и впервые за много дней не ощутил щемящей вины: «Дотянем, старина. Должны».

Людям — горячее дважды. Суп из тюленины, чай крепкий, к чаю шоколад. Хлеба у нас нет, от постоянного перетаскивания и швыряния ящиков с провиантом галеты крошатся в пыль, зато сало есть, и это наше золото. Мы едим его большими кусками, сегодня — без ограничений.

— Так братва — Начал я, когда мы обедали — Слушайте график отдыха! Ночью сон — ровно восемь часов всем лежать, без разговоров и глупостей. Топим снег заранее — два котла «на утро», чтобы не было утреннего метания. Ремонт — только до команды «отбой», после — спать, иначе завтра будете как варёные. Всем всё ясно?

Ни у кого возражений не было, все уже еле стояли на ногах.

На рассвете второго дня занялись маркировкой дороги назад, надо было выставить вешки чтобы найти спуск с плато при возвращении. Отобрал четыре пустых керосиновых канистры, в крышки — по древку от запасных палок для лыж, на древках — полотнища из чёрного брезента, промасленные и присыпанные сажей. Снег здесь белый как смерть, и только чёрный виден за версту. На каждый флаг — снежная пирамида в рост человека, сверху — «шишка» из замёрзшего навоза собак — чтобы ветром не сдуло. Между вехами — расстояние прямой видимости, но не больше двух сотен метров. На главной пирамиде оставил записку в железной коробке: дата, состав партии, курс и расстояние на юг, остаток провианта и горючего. Подписал: «Волков. Полюс — по прямой». Смешно, конечно, писать «по прямой» там, где прямых линий не существует, но бумага любит уверенность.

Навигацию свёл к простому: ходовой компас и солнечный, потом проверил секстаном и теодолитом. Эти измерения я буду проводить ежедневно, заодно проверять одометром на нартах по пройденному расстоянию.

Ночью ветер вернулся, но иглу хорошо держало напор, впервые за несколько последних дней мы спали, не слыша его завывания. Внутри тепло по-походному — то есть не холодно.

Утро третьего дня я сам разбудил всех очень рано, нам оставался последний рывок к цели!

Глава 23

Полюса мы достигли двадцать восьмого ноября 1895 года и достигли его первыми! Последние десять дней пути до цели наш отряд шел вперед как единый слаженный механизм и подгонять никого было не надо.

На Полярном плато стояла удивительно безветренная и солнечная погода. Антарктика как будто сжалилась над нами, посчитав что уже достаточно испытала нашу силу и волю. Мы шли спокойно, шаг за шагом, не торопясь и не задерживаясь. Нарты скрипели по насту, собаки тянули ровно, без рывков, будто и они понимали, что мы близки к финишу. Каждый из нас устал, но эта усталость стала привычной, почти незаметной, как постоянный шум в ушах, который перестаёшь замечать. Вечером, закончив дневной маршрут, мы не ленились и возводили иглу, чтобы на обратном пути сэкономить силы, свой путь мы по-прежнему помечали снежными гуриями.

По утрам вставали быстро: растопить снег, приготовить чай и пеммикан, собрать лагерь — всё это давно делалось молча и автоматически. Разговоров почти не было, экономили силы, а главное — слов уже не требовалось. Каждый знал, что и когда делать. Даже ночью, когда мы ворочались в спальных мешках, никто не жаловался — все понимали, что впереди ещё несколько переходов, и там, на пустом белом круге координат, нас ждёт конец пути.