Ювелиръ. 1807 (СИ) - Гросов Виктор

Молча подойдя к столу, я достал бумажку.

— Архип Петрович, — произнес я. — В договоре, под которым стоит твой крестик, сказано: «Исполнять согласно планам заказчика». Вот планы. — Я постучал пальцем по чертежу. — Если твои люди не могут поднять станок на второй этаж, я найду тех, кто сможет. А неустойку вычту из твоего кармана. Вопросы?

Он засопел, вздыбив бороду. Ждал спора, торга, уговоров, а получил приказ, подкрепленный угрозой его кошельку. Угроза собственному карману дошла до него мгновенно.

— Быть по-вашему, — процедил он. — Только не поминайте лихом, коли потолок на голову вашим мастерам рухнет.

Он ушел, оставив меня в покое. Стройка пожирала меня, превращая в прораба, снабженца и бухгалтера в одном лице. Я тонул в сметах и накладных, теряя драгоценное время, которое должен был тратить на творчество. Мечта о доме становилась проклятием. Мне срочно нужен был человек, который возьмет на себя всю эту рутину.

На следующий день на входной двери появился листок: «Требуется рачительный и грамотный управляющий для ведения дел мастерской. Жалованье по результатам собеседования».

Ничего иного мне в голову не пришло. Обращаться к Оболенскому? Хватит и двух охранников. Куда мне еще и третий соглядатай?

Первые дни творился сущий цирк. Ко мне потянулись скользкие приказчики и отставные вояки с неизменным запахом перегара. Каждому я вручал простую смету с просьбой найти, где подрядчик меня обманул — а там не сложно было найти, благо мы уже уладили этот «обман». Все они лишь мычали, потели и уходили ни с чем. Я уже готов был сдаться, когда на пороге возникла девушка. Молодая, лет двадцати пяти. В строгом, заношенном, безупречно чистом темном платье. Бледное лицо с печатью усталости под большими, серьезными серыми глазами. Держалась она прямо, с тем внутренним стержнем, который не сломить никакой бедностью. Небольшие веснушки на щечках и рыжий цвет волос смотрелись миленько.

— Варвара Павловна Ясенева, — тихо представилась она без робости и заискивания. — Я по вашему объявлению.

Женщина? Смело.

Я протянул ей ту же проклятую смету. Ее взгляд не просто читал — он вскрывал. Через минуту она подняла на меня глаза.

— Он обманывает вас как минимум трижды, сударь, — произнесла она. — Завышает цену на кирпич. Вписывает в работы «усушку» лесоматериала, что уже заложено в цену. И выставил вам счет за вывоз мусора, хотя по договору с городом обязан делать это за свой счет.

Не понял. Я только на цене за кирпич поймал Архипа, спасибо Прошке — пробежался по рынку, поузнавал цены. А он еще больше руки нагрел, гаденыш.

Глядя на нее, я невольно вспомнил свою старую жизнь и ассистентку Леночку. Гениальная девочка, совершенно неспособная отличить счет-фактуру от филькиной грамоты. Я всегда ей твердил: «Лена, талант без хватки — деньги на ветер». В этой женщине хватка была. И отчаяние — оно выдавало себя лишь тем, как судорожно она сжимала в руках свой ридикюль.

— Откуда такие познания, Варвара Павловна?

— Мой покойный отец был архитектором, приходилась много общаться с его людьми и подрядчиками. Я выросла на всем этом, — она обвела рукой стройку и опустила глаза. — А муж… поручик Семеновского полка, пал под Прейсиш-Эйлау. Оставив долги. Карточные. Если я не найду работу, нас с дочерью ждет Яма.

В моей голове созрело рискованное решение. Безумное по меркам этого времени. Но я всегда доверял своему чутью, оно меня не обманывало никогда. Эта девушка — находка. Да, мне придется многого натерпеться от те, кто не захочет вести с ей дела. Но зато я уверен в том, что она разгребет всю эту рутину.

— Варвара Павловна, — я посмотрел на нее сузив глаза, — я предлагаю вам стать моей правой рукой. Управляющей. Вы будете вести все дела. Жалованье — пятнадцать рублей в месяц. И кров здесь, на втором этаже, для вас и для дочери.

Она замерла. Пятнадцать рублей. Ее губы дрогнули. В серых глазах блеснули слезы, но она тут же смахнула их резким, злым движением.

— Но… сударь… Я думала, что вы поставите меня в помощь приказчику. Я же женщина, — прошептала она. — Меня и слушать никто не станет…

— Будут, — отрезал я. — Федот! Гаврила!

Двое моих гвардейцев вышли из тени.

— С этой минуты, — я указал на Варвару Павловну, — эта госпожа отдает вам приказы. Любой, кто ее ослушается или проявит неуважение, будет иметь дело сначала с вами, а потом со мной. Ясно?

Они синхронно кивнули, взирая на Варвару Павловну с большим почтением. Видимо, услышав про то, что она вдова офицера — прониклись. Она переводила взгляд с меня на них.

— Я согласна, — выдохнула она.

— Отлично. Ваша первая задача — разобраться с подрядчиком.

Она коротко кивнула. Уже через час Архип Петрович был вызван в мою импровизированную контору. Спустя полчаса он вылетел оттуда красный как рак, бормоча проклятия в адрес «бабы-змеи».

Вчерашний хаос из ленивых рабочих и вороватых поставщиков уступил место четкому порядку. Ее тихий голос действовал на мужиков лучше любой плети. Она взяла на себя войну на земле, освободив меня для подарка Государю. Наконец-то я перестал просыпаться в холодном поту от мыслей, что какой-нибудь пьяный плотник опять уронил балку не туда, куда надо.

Итак, твердость и изменчивость. Эта формула, вычитанная между строк в письмах, требовала воплощения. Алмаз? Нет. В нем только твердость. И не опал — с его капризной, пустой игрой света. Мне нужен был камень, где эти два начала уживались, были единой, дышащей сутью.

И я знал где найти материал. Пришлось все же обратиться к Оболенскому за маленькой помощью.

Мой экипаж выкатил на Петергофскую дорогу, пролетки и коляски остались далеко позади. Для этой поездки я взял с собой Федота. В руке я сжимал рекомендательное письмо от князя.

Чем дальше от столицы, тем ощутимее менялся воздух. Он становился чище и холоднее. И вот, наконец, Гранильная фабрика. Не здание, а крепость из красного, потемневшего от времени кирпича, окруженная рвом с ржавой водой на дне.

— Вот это махина, — с уважением пробасил Федот, глядя на часовых у ворот.

Он был прав. Это и впрямь была величественная крепость. В нос тут же ударил запах мокрого камня вперемешку с едкой, сладковатой вонью эмульсии для пил. Уши заложило многослойным, адским гулом, но даже в нем натренированный слух различал высокий визг и утробный скрежет чугунных дробилок. Огромный, как собор, главный цех был заставлен недоделанными каменными гигантами.

Мой проводник, хмурый унтер-шихтмейстер, провел нас в центральный зал, где, по его словам, я мог застать управляющего, господина Боттома. Мы вошли в самый эпицентр бури.

Посреди зала, на массивных дубовых козлах, лежала глыба уральской яшмы. Господи, какая текстура! Я замер. На ее отполированной до зеркального блеска поверхности природа написала картину: багровые и золотые всполохи осеннего леса на фоне темно-зеленой, почти черной земли. Пейзажная яшма такой чистоты и сложности, что в мое время любой арабский шейх выложил бы за нее все свое состояние не торгуясь.

Вокруг этого сокровища, точно стервятники, сгрудились несколько человек. Один из них, высокий, энергичный мужчина с бакенбардами и в сюртуке английского покроя, очевидно, и был управляющий, Александр Иосифович Боттом. Он с горящими глазами почти гладил камень. Напротив него стояли трое — старые, кряжистые мастера.

— Да говорю тебе, Александр Иосифович, резать по жиле, и греха не брать! — бурчал самый старый из них, седая борода которого почти касалась камня. — Трещина до самого нутра дошла, видать. Не жилец камушек. Мы уж пробовали с той малахитовой глыбой… Помнишь, чем кончилось? Десять человек под судом, а камень — в крошку. Нет уж!

Подойдя ближе, я увидел причину спора. Прямо по центру этого каменного пейзажа, рассекая его, как удар молнии, шла тонкая, глубокая темная трещина. Роковой изъян. Наученные горьким опытом мастера видели материал. Боттом, энтузиаст и художник, видел лишь картину. Они топтались вокруг решения, как мухи на стекле, не понимая, что нужно просто открыть форточку.