Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

Расава как в воду глядела. Едва она произнесла эти слова, как я понял, что глаза у меня закрываются сами собой, и лишь большим усилием воли мне удается вновь и вновь поднимать отяжелевшие веки. Просто необходимо было поспать хотя бы пару часов. Никуда теперь Марьица из своей могилы не денется. Шмыги выходят на свою охоту только по ночам, а день пока что даже и не вступил в свои права. Тем более, что до Соломянки тут рукой подать…

От небольшого сна отказываться никто не стал, а когда же немного выспались, то умылись холодной бодрящей водицей, перекусили остатками недавней трапезы и отправились в путь. Сваржич ушел в Соломянку раньше, вместе со своей Аграфеной. Ехали мы в основном молча, даже не переговариваясь, так что слышно было, как громко хрустит Беляк морковкой, прихваченной со стола.

Кладбище мы приметили еще издали. Пригорок, на котором оно располагалось, был ярко освещен солнцем и весь ощетинился крестами, походя на огромного притаившегося ежа. Огорожено кладбище не было, а дорога шла вокруг пригорка, огибая его от кончика носа «ежа» до самого его хвоста.

На пригорок этот имелся сверток с основной дороги. Мы съехали на него, и сразу же по обе руки от нас потянулись могилы. Поначалу они были совсем старые, заросшие травой, с гнилыми покосившимися крестами, а то и вовсе без них — упали от старости. Когда же мы поднялись выше, то могилы пошли более ухоженные, да и кресты уже стояли прямо. Похоже, что хоронили здесь умерших уже не так давно, и за могилами здесь было кому ухаживать.

Добруня Васильевич знал, в каком месте кладбища ныне хоронят умерших, и потому вел нас довольно уверено — сперва по основной дороге, а потом и по кривым тропам промеж могил. И скоро мы уже остановились рядом с очень свежей могилой, над которой возвышался совсем еще новенький деревянный крест.

— Здесь, — уверенно сказал Добруня, перекинул ногу через шею лошади и грузно соскочил наземь. Даже земля содрогнулась.

Все остальные тоже спешились, встали вокруг могилы. Беляк отцепил от седла припасенную лопату и воткнул ее в землю у самого изголовья. Я даже вздрогнул. Отчего-то мне показалось, что и Марьица там, под землей, тоже вздрогнула от такой бесцеремонности.

— Да цыть ты! — прикрикнул на Беляка воевода. — Покойницу, чай, откапывать собрался, а не репу сажать. С уважением надобно, с уважением! Помолимся все вместе, православные. Не забавы ради мы эту могилу раскапываем, а чтобы колдовство злое искоренить…

Все потупились и принялись шепотом молиться. Настя тоже бормотала, но я никак не мог узнать той молитвы, которую она читала. Похоже было, что она просто повторяла по кругу одно и то же: «Отче наш, иже еси на небеси». В молитвах она явно была не сильна.

Когда с молитвами было покончено, Беляк поплевал на ладони, взялся за лопату и оповестил всех:

— Пока могила свежая, она копается легко!

И принялся рыть с таким усердием, что уже скоро погрузился в могилу по колено. Выдернув из земли крест, Кушак убрал его в сторону и сменил Беляка за лопатой. А вскоре из могилы послышались глухие удары железом по дереву. Кушак оповестил снизу:

— Есть, Добруня Василич, отрыл! Чего делать-то теперь?

Я с осторожностью заглянул в могилу. Кушак стоял на присыпанной землей крышке гроба, вопросительно взирая на воеводу. Добруня задумчиво прошелся вокруг могилы и пальцем указал на изголовье:

— Здесь ступени сделай, чтобы спускаться удобнее было. Гроб оттудова мы доставать не будем. Свияра сказала, что Марьице нужно меч богатырский в грудь воткнуть, по самую рукоятку. Но меч добрый нужен, чтобы и покойницу пронзил, и дно у гроба пробил, и в землю ушел докуда надобно…

Кушак пожал плечами и довольно быстро нарыл несколько ступеней, по которым можно было достаточно удобно спуститься в могилу. По этим ступеням туда и сошел воевода.

— Странно, — сказал он, осматривая крышку гроба. — Все гвозди вроде на месте. Как же шмыга вылазит отсюда, коли крышка приколочена?

— Так ведь не шмыга оттуда выходит, — пояснил я, — а душа Марьицы, на которую Свияра заклятье наложила. И уже здесь, среди могил, она оборачивается шмыгой. Так же она и обратно возвращается. Оболочка нечисти развоплощается над самой могилой, а душа не упокоенная уходит обратно под землю.

— Как бы наши души тут тоже под землю не ушли, — недовольно пробормотал Кушак. — Не по нутру мне такое колдовство. Давайте уже скорее с этим кончать, братцы. А то боязно мне как-то.

Шибко размахнуться длинной лопатой в могиле было сложно, а потому крышку кое-как подцепили ножом. Гвозди со скрипом полезли из дерева. Кушак задом спятился на ступени, пальцами подцепил крышку у изголовья и резко рванул ее вверх. Земля полетела во все стороны. Кушак, мотая головой, принялся отплевываться.

— Беляк! — окликнул он. — Принимай крышку, ее туточки негде пристроить!

Беляк подхватил край крышки гроба и вытянул ее из могилы. Подавая ее наверх, Кушак оступился нечаянно, едва не рухнул в гроб, прямиком на тело лежащей там покойницы. Насилу удержался за осыпающиеся стенки могилы.

— Смотрите, братцы! — страшным шепотом сказал Беляк. — А покойница-то наша совсем как свежая! Даже не усохла вовсе!

И то верно — лежащая в гробу девушка почила, казалось, буквально намедни. Плоть ее нисколько не опала, кожа не иссохла и не почернела. Было девице лет семнадцать отроду, и выглядела она так, будто просто прилегла вздремнуть с устатку, но вскорости собиралась проснуться и вновь приступить к своим обычным делам.

— Красивая, — сказал Кушак, рассматривая покойницу. — И не скажешь даже, что это она шмыгой оборачивается.

— А ты поменьше засматривайся на чужих девок! — прикрикнула на него Настя. — Я такого терпеть не стану, так и знай!

Сама она заглядывать в могилу опасалась, держалась подальше от ее края.

— Так я ж без умысла всякого, свет ты мой ясный! — ответил ей Кушак из могилы. — Это ж не девка, а просто покойница. Шмыга к тому же…

— Что бы ты знал: все женщины — те еще шмыги! — ответствовала ему Настя. — Даже покойницы.

— Ну что там⁈ — прервал их препирательства воевода. — Каким мечом ее потчевать будешь? Своим или моим?

— Свой мне что-то жалко, — отозвался Кушак. — Его же здесь захоронить придется вместе со шмыгой. А это дедов меч еще, только рукоять на нем с той поры и переделывали.

— И то верно, — согласился Добруня. — Родовой меч хранить надобно. Сыну своему его потом передашь. Чай Настена нарожает тебе богатырей-то! — тут воевода хитро подмигнул Насте. Та торопливо замотала головой. — А мой меч в Суздале прошлым летом куплен, новый еще совсем. Смотри как сверкает! — воевода поднял над головой свой меч, и солнце многократно в нем отразилось, так что даже зажмуриться пришлось. — Свияра ясно сказала, что пригвоздить тело к земле требуется сверкающим мечом. Мой сверкает получше твоего. Значит, ему и оставаться в могиле. Держи…

И Добруня Васильевич, присев над могилой, протянул свой меч Кушаку. Тот принял его, заботливо погладил клинок, потом взялся за рукоять двумя руками и пристроил остриё к груди Марьицы, прямо под скрещенными руками.

— С богом, — сказал воевода.

— Дави! — подстегнул Тихомир.

Он сидел на куче земли, поднятой из могилы, и с интересом наблюдал за всем происходящим.

— А слова-то какие говорить надобно? — спросил Кушак, задрав голову и щурясь от бьющего прямо в глаза солнца. — Запамятовал я. Помню только, что их трижды произнести следует.

— Слова я сам скажу, — ответил Добруня. — Ты, главное, посильнее дави, чтобы доску снизу пробить. Если с первого раза не получится, то потом шмыга может и не дать возможности такой.

— Это с чего ты так решил? — удивился Кушак.

— Подозрение у меня такое имеется. Кто же ее, шмыгу, знает, что там у нее на уме-то…

Кушак покивал, соглашаясь со словами воеводы. Он собрался наконец с духом, глубоко вдохнул, зажмурился и резко, с огромной силой, надавил на меч. Клинок прошел сквозь тонкое девичье тело как сквозь масло. Затем стукнулся о дно гроба, пробил его, погрузился в землю еще на пол аршина и только после этого завяз.