Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

— Не-ет, кузнец, так дело не пойдет! — Свияра даже хихикнула обидно. — Ты не сможешь отправиться в Зеркальный храм один. Марьица тоже должна находиться перед алтарем, когда чародей будет читать заклинание. Иначе вся сила его просто растворится в зеркальных отражениях и исчезнет без следа.

— Да как же я уговорю Марьицу отправиться со мной в дорогу⁈ — воскликнул Сваржич. — Она же теперь шмыга злобная, и ей совсем того не надобно!

— Известно мне одно средство, — ответила ему Свияра. — Уж не ведаю, как ты это проделаешь, но ничего другого я тебе предложить не смогу…

Глава 20

«Пока могила свежая, она копается легко!»

Поведав нам это, Сваржич вдруг замолчал. Он не смотрел ни на одного из нас, и было понятно, что не решается он заглянуть в глаза тем, кто еще недавно сражался с существом, в которое обернулась его любимая дочь. В страшную неуязвимую нечисть, называемую шмыгой.

— Ну⁈ — поторопил его воевода Добруня Васильевич. — Не тяни кота за хвост, кузнец! Сказавши «аз», говори и «буки». Что предложила тебе ведунья? Что за средство такое?

Тогда Сваржич поднял глаза, и я увидел в них глубокую печаль.

— То, что мне сказала Свияра, никак мне не поможет, — ответил он. — Потому как нет у меня способности дела такие творить. Страшным мне это кажется, и противным всему естеству моему.

— Да говори ж ты яснее! — нетерпеливо прикрикнул Кушак, погрозив ему кулаком. — Что делать-то нужно?

И тут Сваржич все-таки решился. Он выпрямился, вскинул голову, отбросив назад длинные волосы, и взглянул на меня даже с каким-то с вызовом.

— Нужно разрыть могилу Марьицы, пригвоздить тело к земле сверкающим мечом богатырским и трижды сказать: «Навья нов! Навья нов! Навья нов!» — объявил Сваржич. — Если рядом с могилой будет стоять девица, оболочку которой шмыга выбрала для своего перевоплощения, то не упокоенная душа Марьицы вселится в это тело. Она не сможет захватить его совсем, как шмыга, а станет только частью его. И тогда девица эта сможет донести душу Марьицы до алтаря в Зеркальном храме. И уже там избавится от нее раз и навсегда!.. Такие вот дела, воевода-батюшка…

Честно говоря, я не сразу понял смысла сказанного. Ну, найдем мы могилу Марьицы — слава богу, что это проще простого. Ну, воткнем меч ей в грудь по самую рукоятку, так, чтобы вырваться она уже не смогла. А что потом?

Хорошо — душа Марьицы вселится в тело девицы. Допустим даже, что Настя согласится на подобное и не станет возражать против этого сомнительного опыта. Но потом-то что⁈ Каким образом две души будут существовать в одном теле? И разве ж такое возможно вообще?

Признаюсь, если бы мне предложили подобную махинацию, я бы трижды подумал, но в итоге все-таки отказался бы. Не-ет, братцы, не по мне такое соседство! Может быть, моя душа и не самая лучшая, не самая чистая и уж далеко не святая, но она — моя! Ей вполне уютно в моем теле и никакого соседства ей там не надобно. Пусть и временного.

Это как пригласить в свой дом гостей и встретить их в голом виде! Столь же нелепо, неуместно и стыдно. А уж как к такому предложению отнесется Настя, я и представить боюсь. Скандал будет великий, без всяких сомнений. Она и без того меня не очень-то жалует, а после такого предложения вообще за сумасшедшего считать начнет.

Спорить не стану — как начинающему чародею подобный опыт мне кажется весьма занимательным, интересным и даже полезным в плане познания глубин человеческой души. Но Настя — не чародей, а достаточно строптивая, капризная и скандальная девица, и на познание глубин душевных ей плевать с высокой колокольни.

Так что пущай Сваржич сам ей подобные предложения делает. Я, пожалуй, на такое не решусь.

Сказав об этом кузнецу и прихватив его с собой, мы отправились обратно в дом воеводы. Расава с Настей встретили нас в горнице, оделив вошедшего последним кузнеца подозрительными взглядами. Беляк лежал на скамье в углу и мирно похрапывал. Тихомир неподвижно стоял у стены, похожий на статую в императорском саду. Он даже почти не светился.

— Тут эта… — неопределенно сказал воевода и вытолкнул кузнеца на середину комнаты, к столу. — Такие дела, значит… Шмыга эта соломянская оказалась девкой тамошней, Марьицей, дочкой Сваржича… — Воевода хлопнул кузнеца по плечу. — И, значица, чтобы покончить со всеми ентими безобразиями, надо бы душу Марьицы в Зеркальный храм доставить для ритуала магического… Вот и подумали мы: коль уж все равно вы путь туда держите, то может и душу девичью с собой прихватите? А? Что скажете, Настасья Лексеевна?

Настя с Расавой переглянулись с легким недоумением, а потом Настя пожала плечами.

— Ну-у, надо так надо, — отозвалась она. — Почему бы и не прихватить с собой? Душа — она, знаете ли, лишней не будет! — Настя хохотнула. — Да и не думаю я, что она слишком тяжелая, душа-то!

— Да, не особенно тяжела ноша, — согласилась Расава. — Только непонимание у меня есть, Добруня Васильевич. Разъяснение небольшое требуется… А как же вы эту душу-то с собой понесете? В котомку ведь ее не положишь.

— Да! — Настя снова коротко хохотнула. — В котомку-то не положишь! Душа ведь, а не пирожок с грибами.

— Это верно, — кивая, подтвердил воевода. — Не пирожок. Для души котомка особая нужна. Тело другой девицы сгодится, особливо, если самой шмыге это тело приглянулось. Вот мы о вас и подумали, Настасья Лексеевна…

Сказал это Добруня и сразу отступил подальше, в тенек, чтобы на виду только Сваржич и остался. Настя сидела замерев, хлопая на кузнеца глазами. Потом глупо хмыкнула и потрясла головой.

— Постой-ка… — сказала она. — Это как же так? Не понимаю я… Вы хотите, чтобы душа Марьицы в мое тело вселилось, что ли? И я вместе с нею телепалась до самого Зеркального храма?

Она так и вперилась в меня острым как пика взглядом, но я поторопился укрыться за спину воеводы. И тогда, потеряв из вида того, на кого можно было бы выплеснуть свое возмущение, Настя уставилась на Сваржича. А тот долго не думал — сразу на колени перед ней грохнулся. Моляще сложил руки на груди.

— Настасьюшка! — всхлипнул он. — Краса ненаглядная! Не откажи, не подумавши и не взвесивши! Ты же величайшую милость всей Соломянке окажешь. Да что там Соломянке — всему Лисьему Носу, потому как шмыга злобная одной Соломянкой не удовлетворится и не сегодня завтра в город нагрянет… Не откажи! Смилуйся! Ведь в твоих это силах, Настасьюшка!

И говорил он все это так проникновенно, с такой неподдельной искренностью, что я, грешным делом, подумал: если бы это меня он так упрашивал, то я бы, пожалуй, согласился. Да еще голос дрожит, слезы крупные как горох по щекам катятся. Того и гляди, вся горница влагой наполнится…

По Настиному виду я понял, что и ее своими словами Сваржич пронял. Перестала она взглядом рыскать, чтобы найти на ком бы свое возмущение выместить и задумчиво нахмурила брови. Сваржич, замерев на коленях все в той же молящей позе, терпеливо ждал ее ответа.

Настя спросила:

— А что случится в Зеркальном храме? Ее душа уйдет из меня навсегда?

— Навечно! — с горячностью заверил ее Сваржич.

— Вот те крест, — подтвердил воевода, перекрестившись.

Настя еще немного покусала губу в сомнении, а потом махнула рукой:

— Хорошо, согласна я. Тело у меня крепкое, — она похлопала себя по бокам. — Такого и на две души хватит… на время-то!

— Такого-то тела и на три души хватило бы! — обрадованно сказал Добруня.

Настя сразу же прищурилась на него с подозрительностью.

— А не ты ли говорил, что я такая тощая, что того и гляди помру? — спросила она недовольно.

Воевода замахал на нее руками.

— Так ведь ошибался я, Настасья Ляксеевна! Каждый может ошибиться, когда сути человека не знает, когда не раскрылся еще перед ним человек-то! А когда раскроется, так сразу и видно становится: три души в нем уместится, или же там и для одной места мало!

— Это ты ловко выкрутился! — одобрила Расава его слова. — Это ты молодец. Но вы бы поспали хоть толику малую, прежде чем снова в Соломянку отправляться. Всю ночь ведь глаз не сомкнули, сморит вас ненароком в самый неподходящий момент.