Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

— Гениально, — выдохнул герцог Орлеанский. — Просто и гениально. За работу, генерал.

Тут-то мы и столкнулись с главной проблемой. Деньги и материалы нашлись. Главным препятствием стала гордыня.

Мой первый визит был к оружейникам Женевы. Глава их гильдии, мастер Роше, выслушал меня с видом патриарха, к которому явился неразумный дикарь.

— Вы хотите, чтобы я, — процедил он, брезгливо отодвигая мой чертеж штыка, — чьи предки делали оружие для герцогов Савойских, чье клеймо — знак чести, начал клепать эти… бездушные железки? Чтобы любой пьяный подмастерье мог собрать ружье, как ребенок игрушку? Вы убиваете душу ремесла, генерал!

— Я предлагаю вам самый крупный военный заказ в истории Женевы, — спокойно ответил я, теряя терпение.

— Мы создаем оружие для королей, а не для безымянных солдатских толп, — отрезал он. — Мы не будем пачкать руки об эти «дешевые поделки».

Разговор был окончен. Я опять наступил на те же грабли: попытался решить проблему в лоб, забыв, что имею дело с людьми, а не с механизмами. Узнав об отказе, Пётр пришел в ярость.

— На кол их! — ревел он. — Загнать в мастерские под дулами!

— Не сработает, Государь, — остудил я его. — Из-под палки они такого наделают, что ружья в руках взрываться начнут. Нужен другой подход.

Мой ответный удар я нацелил в главный актив — в их монополию на мастерство.

Через неделю, подготовив первую партию модернизированных мушкетов, я устроил на плацу публичное представление, куда пригласил и мастеров гильдии.

— Господа, — обратился я к ним, — простое состязание. Вот десять разобранных ружей. Ваша команда из лучших мастеров и моя — из безусых подмастерьев. Кто быстрее соберет десять рабочих стволов из этой груды деталей.

Мастер Роше снисходительно улыбнулся. Его люди неторопливо подошли к брезенту с разложенными деталями. Они брали замок, пробовали вставить его в ложе, качали головой, откладывали, брали другой, что-то подтачивали напильником… Каждый их жест был вдумчив и неспешен, словно у скульпторов, создающих шедевр.

— Начали! — скомандовал я своим.

Мои мальчишки, вчерашние женевские оборванцы, работали как конвейер. Никакого творчества. Взял деталь, вставил, закрепил. Следующая. Со щелчком встал на место первый замок. Потом второй. Через пять минут десять моих подмастерьев стояли с собранными ружьями, пока гордые мастера гильдии, чертыхаясь, все еще пытались подогнать третий замок.

В наступившей тишине мой голос прозвучал особенно веско:

— Ваше оружие, господа, — произведение искусства. Каждое уникально. Но в бою, когда у солдата ломается пружина, ему не нужно искусство. Ему нужна деталь, которую можно заменить максимально быстро. Наша армия отныне будет принимать на вооружение только такое оружие. Либо вы учитесь работать по нашим калибрам и чертежам, либо ваши прекрасные штуцеры останутся в лавках. Можете торговать ими как раритетом, старьем. Выбор за вами.

На их лицах отразилось недовольство. Им все это чертовски не нравилось.

Первые несколько дней они держались. Но оборона затрещала, когда они увидели, как из ворот моей «школы» выходят их же бывшие подмастерья, работающие по моим чертежам и получающие за каждую стандартную деталь живые деньги. Сначала ко мне тайно пришел один молодой мастер, потом еще двое. Через две недели глава гильдии Роше сам явился с поклоном. Гордыня — плохой советчик, когда страх разорения дышит в затылок. Они согласились на мои условия. Женевский механизм начал работать на нас.

Пока я ломал хребет женевским гильдиям, а герцог Орлеанский плел свою паутину в Берне, Петра съедало безделье. Вся эта штабная возня с бумагами и расчетами нагоняла на него смертную тоску. Его неуемной натуре требовалось действие, битва, которой пока не предвиделось. И он нашел себе новую игрушку — печатный станок.

«Женевский вестник», задуманный как скромный листок с торговыми объявлениями, на глазах превращался в его личную трибуну, в таран, нацеленный на умы Европы.

— Генерал, бросай свои железки! — гремел он, врываясь ко мне в мастерскую и размахивая свежим, еще пахнущим краской листом. — Есть дело поважнее! Прочти!

Под заголовком «Нравы версальского двора, или Записки очевидца» шел полный едких подробностей текст. Стиль был топорным, зато убойным в своей прямоте.

— Государь, это… сильно, — выдавил я. — И очень рискованно. Мы ведь союзники герцога, а ты, по сути, поливаешь грязью всю французскую аристократию.

— А чего их жалеть? — фыркнул он. — Пусть знают, что мы не лаптем щи хлебаем. И правду пусть знают. Герцог же… он умный, поймет.

Спорить бесполезно — он вошел в раж. Однако первым, кто пришел в ужас от этой «бумажной войны», стал старый вояка де Брольи. Он ворвался ко мне тем же вечером.

— Генерал, это недопустимо! — он сдерживался, старался говорить вежливо, тыча пальцем в газету. — Пока мы готовим солдат к бою, ваш император тешится пасквилями! Честь добывается на поле брани!

— Генерал, — спокойно возразил я, — честь — это прекрасно. Но война выигрывается не только честью. Когда их солдаты прочтут, что воюют за чужие деньги и чужую веру, они будут стрелять менее метко. Эта штука, — я кивнул на листок, — наша дальнобойная артиллерия, бьющая прямо по мозгам.

Он ушел явно озадаченный. Стало ясно, что даже в нашем лагере не все готовы принять правила новой войны.

Самым проницательным, впрочем, оказался маркиз де Торси. За литературными упражнениями Петра он несколько дней наблюдал молча, а потом пришел ко мне.

— Генерал, ваш император играет с огнем. Но, должен признать, этот огонь может сжечь дотла наших врагов. Листки эти грубы, однако они работают. Сейчас это разрозненные выстрелы. Чтобы превратить их в залп, нужен тот, кто знает куда именно надо бить.

Он вздохнул.

— Я должен вернуться во Францию. Здесь я бесполезен. Мое место там, в Париже, в центре паутины. Эту подрывную работу я должен возглавить лично. Герцог одобрил.

Решение было логичным. Там он мог стать серым кардиналом грядущего переворота.

Отъезд де Торси превратили в целую спецоперацию. Официально объявили, что маркиз отправляется на лечение. Ночью, под проливным дождем, из ворот лагеря выехала скромная карета, в которой, переодетый купцом, сидел один из самых могущественных людей Франции. На дне кареты, под фальшполом, были спрятаны матрицы для печати «Женевского вестника» — технология производства нового оружия.

Я смотрел ему вслед, пока карета не растворилась в ночной тьме. Последний, кто понимал сложность этой игры, уехал, оставив меня один на один с двумя берсерками — моим и французским. И вся ответственность за их безумства теперь лежала на мне.

Поздно вечером, возвращаясь к себе, я увидел свет в конторе Анны. Она заснула прямо за столом, уронив голову на скрещенные руки поверх горы счетов и ведомостей. В тусклом свете лампы ее плечи казались хрупкими, а из обычно строгой прически выбилась прядь, падая на щеку. В этот миг с нее слетела деловая маска всесильного казначея.

От скрипа двери она вздрогнула, тут же выпрямилась и привычным жестом поправила волосы. На губах появилась спокойная улыбка, вот только глаза выдавали смертельную усталость.

— Петр Алексеич? Что-то срочное?

— Нет, — ответил я, входя в комнату. — Просто шел мимо. Вам бы отдохнуть, Анна Борисовна. Война войной, а сон по расписанию.

— Скоро, — она неопределенно махнула рукой в сторону бумаг. — Нужно свести суммы по бернскому контракту. Герцог торопит.

Не говоря ни слова, я вышел и через несколько минут вернулся с «Аннушкой». Поставив ее на угол стола, я зажег спиртовку. Она с удивлением наблюдала за моими манипуляциями.

— Есть средство от усталости поэффективнее счетных книг, — сказал я, засыпая в колбу свежемолотые зерна.

Мы молчали, наблюдая, как вода поднимается вверх, окрашиваясь в темно-рубиновый цвет, а потом возвращается обратно. Комнату наполнил горьковатый аромат. Я разлил напиток в две чашки.

— Спасибо, — тихо сказала она, сделав глоток. — Ваши памфлеты, — вдруг произнесла она, — производят фурор. Мои люди из Лиона пишут, что их переписывают от руки и читают в тавернах шепотом. Вы действительно верите, что бумагой можно выиграть войну?