— В отличие от тебя, Фрязин, я рискую своей головой и жизнью своего сына! Ты обещал дать мне в помощь огромное войско, а я вижу здесь лишь жалкую горстку воинов!
«Господи, — чуть ли не закатываю глаза к небу, — опять она за свое!»
В который уже раз Боракчин затевает этот разговор, и ее можно понять, она боится. Только ведь и я не железный! Сколько раз можно говорить об одном и том же!
Несмотря на закипающее раздражение, сохраняю внешнее спокойствие.
— Я не обещал тебе войско, уважаемая Боракчин-хатун, не приписывай мне того, чего я никогда не говорил. Я обещал посадить твоего сына на ханские подушки. Да, такое было, и я обязательно это сделаю!
— Как⁈ — Чуть ли не выкрикнула женщина. — В Сарай-Берке не меньше десяти тысяч мужчин. Сейчас время возвращения с летних кочевий, и город полон народа! Может десять тысяч, а может и все пятьдесят, кто их считал, а у тебя сколько⁈ Тысяча?!. Две⁈
Вижу, что она на взводе, и, чуть поморщившись, начинаю ее успокаивать:
— Дело пастухов пасти скот, а не воевать! Пастухи становятся воинами лишь по приказу своего хана. А кто у нас хан⁈ Правильно, твой сын! Так что наш противник не сто тысяч жителей Сарай-Берке, а всего лишь — Менгу-Тимур и поддерживающая его племенная верхушка кланов мангутов и хатагинов. Сделаем все быстро, и остальные вообще в драку не полезут. Ведь так⁈
Последний вопрос я задаю с ироничной усмешкой на губах, показывая, что связь Боракчин с частью Золотоордынской верхушки не осталась для меня тайной.
Я точно знаю, что в последний год к ней приезжали люди из Орды, и она сама отправляла письма своим сторонникам. Их не так много, но они есть, и пусть объединяет их не преданность Боракчин, а скорее ненависть к Берке. Это уже мелочи.
Ниточка, связывающая бывшую ханшу с Сарай-Берке, сильно вредила конспирации, но я не стал ее обрезать. Здраво рассудив, что если даже Берке узнает о том, что именно я прячу Боракчин, то все равно поквитаться со мной он сможет только после войны за Ширван. С этой войны, как я знал, Берке уже не суждено вернуться живым, так что риск был минимальный.
Как я узнал об этой переписке? Да, просто! Послания ханше возил ордынский купец Чапар, человек достойный, но очень уж сребролюбивый. Перекупить его стоило мне недешево, но любопытство того стоило. Из той переписки я узнал, что родовая знать некоторых монгольских кланов была не сильно довольна Берке, считая, будто тот зажимает их интересы перед другими. Старейшины аргынских и найманских родов обещали Боракчин не вмешиваться в борьбу и даже поддержать ее сына, если он-таки возьмет трон.
Именно на это я и намекаю сейчас, и ханша это прекрасно поняла. Сжав губы в тонкую нить, она процедила:
— Хорошо! Поступай как знаешь! Я больше не буду тебя беспокоить, только прошу тебя об одном. Делай что хочешь, но не дай Менгу-Тимуру уйти!
Тут я с ней полностью согласен. Для ее сына сейчас самый опасный человек — это его сводный брат Менгу-Тимур. Ведь он такой же внук Батыя и сын Тукана, как и Туда-Мунке. У них лишь матери разные, да Менгу-Тимур постарше. Ему сейчас около двадцати пяти, и он по всем законам первый в очереди на престол.
В той истории, которую я изучал в университете, именно Менгу-Тимур стал ханом Золотой Орды после смерти Берке. Я хочу эту оплошность судьбы исправить! Юный и мягкотелый Туда-Мунке на ханских подушках улуса Джучи подходит мне куда больше. Он, вместе со своей матерью, в окружении многочисленных и зубастых врагов будет целиком и полностью зависеть от меня, а что это значит, думаю, объяснять не надо.
Впрочем, согласен я или нет, отягощать себя лишними обязательствами мне ни к чему. Поэтому на ждущий ответа взгляд ханши я отвечаю лишь общей фразой:
— Я сделаю, что смогу, но на все воля Божья!
Мой ответ вновь не удовлетворил Боракчин, но не сказав больше ни слова, она развернулась и скрылась в своем шатре. Проводив ее взглядом и дождавшись пока за ней закроется полог, я двинулся на корму к кормчему.
Аккуратно протискиваюсь между корзин, бочек и спящих бойцов. Тщательно ищу место, куда бы поставить ногу, чтобы не наступить на кого-нибудь. Я уже в трех шагах от кормчего и вижу, как тот, навалившись на румпель, закладывает катамаран в крутой поворот.
— Черт! — Хватаюсь за что придется и крою, не стесняясь вслух. — Семка, твою ж…!
С трудом удержавшись на ногах, награждаю кормчего гневным взглядом, а тот с независимой важностью поясняет:
— Мелковата Ахтуба! Тута лучше по правому берегу пойти!
Выжидаю, пока кормчий выправит корабль, и лишь потом перехожу к тому, ради чего я сюда пробрался.
Бросаю вопросительный взгляд на Семена и ограничиваюсь кратким:
— Сколько еще⁈
Лишних слов не надо, тот и так понимает, о чем я. С секунду подумав, он глубокомысленно изрекает:
— Чуешь, навозом понесло! Знать, уже на подходе!
Никакого запаха я не чувствую, но нюху кормчего доверяю куда больше, чем своему. Подняв взгляд, нахожу Калиду и Соболя и подзываю обоих к себе
Едва они подходят, начинаю без предисловий.
— Шило говорит, уже близко!
Оба напряженно кивнули, и я продолжаю:
— Знаю, напоминать вам не надо, и тем не менее повторю еще раз. Наш успех в стремительности, нельзя дать ордынцам ни единого шанса опомниться и организоваться. Если позволим, то числом задавят — на раз!
План атаки, как и план города, мы обсудили еще вчера. И то, и другое до примитивности просто. Город стоит в трехстах шагах от реки и тянется длинной кишкой вдоль берега. В нем практически одна улица, и она тоже идет вдоль реки, разделяя Сарай-Берке на две неравные части. Большая и более богатая часть сосредоточилась на дальней от реки стороне улицы, а та что победнее — на ближней. В центре ханский Золотой дворец, рядом с ним дома и юрты старейшин ведущих монгольских кланов. Большой дом Менгу-Тимура из необожженного глиняного кирпича знающие люди специально отметили мне на карте. Он справа от дворца, и на него я указал как на первоочередную цель.
Как и вчера Калида и Соболь соглашаются со мной без возражений, и я вижу, оба понимают всю серьезность ситуации. Шанс у нас только один, и на карту поставлено все. По сути, вся моя без малого тридцатилетняя жизнь в этом мире — это подготовка к сегодняшнему дню. Очень не хочется облажаться! Ведь либо мы посадим своего хана на трон Золотой Орды, либо Орда обрушит на нас всю свою немалую мощь!
Пусть Берке уже одной ногой в могиле, но есть еще Менгу-Тимур. Из того, что я знаю об этом человеке, можно с уверенностью сказать, если мы все же позволим ему взойти трон, то он ни за что не простит своему вассальному улусу покушения на свою жизнь и свое законное право стать ханом Золотой Орды. На жернова этой мести он бросит как свою жизнь, так и всю мощь подвластной ему Великой степи.
Поэтому вся подготовка к походу велась в жесточайшей тайне. Никто кроме меня и Калиды не знал об истинной цели похода, и выход каравана под осень, конечно же, вызывал множество вопросов. Ведь через два-три месяца Волга замерзнет и что тогда⁈ Войско окажется отрезанным на вражеской территории.
Пришлось придумывать убедительные отговорки! Осенний выход я обосновал походом против марийского князя Алдияра за его набег на земли Нижнего Новгорода. Нижний — город Союза и неоднократно жаловался на набеги марийцев, так что основания у меня были. А то, что осенью!.. Тут ответ очевиден, специально, чтобы зимой Алдияра достать. Ну не летом же, ей богу, по марийским болотам лазить!
На самом деле осенний выход обуславливался только одним обстоятельством — датой смерти хана Берке. Точной даты мне неизвестно, и, насколько я знаю, в анналах истории вообще не зафиксировано. Сроки разнятся от января-февраля до середины лета 1266 года.
Движение по Волге с декабря по апрель включительно невозможно — зима, лед, и прочие «удовольствия». Значит, выйти в поход можно либо осенью, либо уже весной, минимум через пять месяцев.
В такой неопределенности мне виделись две опасности:
