Инженер Петра Великого 10 (СИ) - Гросов Виктор

Да! Обожаю такие моменты, когда Петр Великий подтверждает свое величие.

Тишина. Мертвая. Абсолютная.

Он наполнил весь этот фарс своей царской волей, превратив юридическую уловку в ультиматум. Он нападал.

Не говоря больше ни слова, он развернулся и пошел к своему месту. Толпа молчала. Мы спокойно покинули это сборище. Послы не посмели что-то предпринять.

Впрочем, это был лишь первый акт. Второй уже разыгрывался на улицах Гааги. Воспользовавшись послаблением «карантина» в связи с приглашением, в нашем лагере с лихорадочной скоростью работал печатный станок. Люди Орлова, выйдя с нами из «окружения», переоделись в уличных торговцев, разносчиков и портовых грузчиков. Они наводняли город. После того, как я передал в лагерь краткое содержание текста, его начали печатать с безумной скоростью. Они клеили листовки на дверях церквей, на стенах ратуши, на столбах у биржи. Грубая бумага, наспех отпечатанная, на чистейшем голландском, несла городу вести.

К вечеру весь город уже читал царский указ. Дискуссия выплеснулась с площади на улицы. Теперь это был не суд над русскими. Это был вопрос: «А не врут ли нам?».

Эффект оказался взрывным. Город бушевал. Люди, утром готовые разорвать нас на куски, сейчас же сбивались в кучки у расклеенных листовок и спорили. Кто-то по-прежнему кричал о «варварах», но другие уже чесали в затылке: «А что, если и правда заплатят?», «А вешать-то за что?». Мы ударили по двум главным струнам их души — жадности и страху.

Вернувшийся поздно ночью Ушаков был немногословен.

— «Капитана фон Штраубе» больше нет, — доложил он. — Вывезли из города через час после выступления Государя. В закрытой карете, в сторону побережья. Мои люди пытались догнать, однако их отсекли. Чисто сработали.

Помолчав и грея руки у печки, он добавил:

— И еще. «Профессор» из Вены и «святой отец» тоже пакуют чемоданы. Похоже, их «научная миссия» в Гааге подошла к концу.

Я криво усмехнулся. Харли и его гоп-компания загнали себя в тупик. Его главные «свидетели» превратились в обузу, от которой нужно срочно избавляться. Их бегство — чем не лучшее доказательство нашей правоты?

— Нам же лучше, пусть бегут, — сказал я. — Завтра утром, Андрей Иванович, я хочу, чтобы весь город знал, что отважный капитан и ученые мужи, испугавшись праведного суда, бежали, как крысы с тонущего корабля.

Он молча поклонился. Наша информационная война только начиналась.

Чуть позже в штабном фургоне появился Петр. Похожий на загнанного зверя, которому в бок тычут палкой, он мерил шагами тесный отсек. В углу притих Меншиков, нервно что-то подсчитывая в своей книжке. Рядом Орлов с мрачным видом правил бритвой свой кинжал.

— Отбрехались, — прорычал Государь, остановившись передо мной. — А дальше что, генерал? Сидеть в этой луже и ждать, пока они новую пакость удумают?

Я изучал план Гааги. В голове складывалась картинка, похожая на чертеж сложного механизма, где каждая деталь должна сработать в нужный момент.

— Они ждут, что мы сорвемся, Государь. Полезем в драку. Дадим им повод. Мы его не дадим. Они хотят украсть наши секреты, — я окинул взглядом их хмурые лица. — Обложили нас, лезут в каждую щель, изучают, наверняка захотят подкупить наших людей. На моих губах появилась кривая усмешка:

— Что ж, мы им поможем. Дадим им то, чего они так жаждут. Но это будет отравленный дар. Мы скормим им наживку. Такую красивую, такую сложную, что они вцепятся в нее и забудут обо всем на свете. Потратят годы, миллионы и лучшие свои умы. А когда поймут, что гонялись за призраком, будет поздно.

Мой взгляд нашел Нартова, стоявшего у двери в тщетной попытке быть незаметным.

— Андрей Константинович, помнишь свою «птицу»? Орнитоптер?

Нартов вздрогнул. Орнитоптер — его давняя боль: гениальная, красивая мечта о полете, разбившаяся о суровую реальность материалов и физики.

— Пришло время ей послужить Империи. Мне нужны чертежи. Самые подробные, самые красивые. С расчетами, с обоснованиями, чтобы любой инженер, взглянув на них, поверил, что это возможно.

— Но… это же тупик, Петр Алексеич, — растерянно пробормотал он. — Она никогда не полетит.

— Именно! — Я хмыкнул. — Это красивый тупик. Он идеально ложится в их представления о мире, где человек должен подражать природе. Увидев эти чертежи, они решат, что мы, варвары, нащупали верный путь, но не смогли его осилить из-за своей тупости. И бросят все силы, чтобы «довести до ума» твою идею.

Нартов медленно кивнул. Он понял задачу.

— Но этого мало, — продолжил я. — Для тех, кто поумнее, для людей вроде Ньютона, нужно что-то посерьезнее.

Двигатель Стирлинга. Еще одна гениальная идея, опередившая свое время на века. Революция в энергетике, которая гарантированно увязнет в неразрешимых для XVIII века проблемах с материалами и герметизацией. Я достал свои записи по этому проекту.

— Два проекта. Один — для романтиков, второй — для прагматиков. Пусть выбирают, на чем сломать зубы.

— Гладко стелешь, — буркнул Петр, но в его голосе уже не было прежней безнадежности. — Только как мы им это подсунем? Не сами же принесем?

— А вот тут, Государь, начинается театр. Будем у европейцев учиться лицедейству. Хотя, мы тут вряд ли их обыграем, поэтому будем действовать наверняка.

Я посмотрел на Ушакова.

— Андрей Иванович, мне нужен предатель.

Ушаков даже бровью не повел.

— Есть такой. Инженер-поручик Григорьев из команды Нартова. Толковый, но такой… — он покрутил рукой, — вечно недоволен жалованьем, считает, что его талант не ценят. Уже был замечен в попытках приторговывать инструментом. Идеальный кандидат.

Нартов выпучил глаза и покраснел. Я тоже был удивлен. Может Ушаков перебарщивает?

— Ладно. Завтра утром ты устраиваешь ему показательную порку. Нартов находит у него грубую ошибку в расчетах. Я, проходя мимо, устраиваю разнос. Прилюдно. Обвиняю в некомпетентности, грожу разжалованием и переводом на земляные работы. Чтобы его обида была настоящей, жгучей, видимой всем.

Петр усмехнулся, представив сцену.

— А дальше, — мой взгляд переместился на Дюпре, — наступает ваш выход, Анри. Вечером, в нашей столовой, когда он будет заливать горе вином, вы к нему «случайно» подсядете. Посочувствуете. Поругаете «этих русских варваров», которые не ценят истинный талант. И намекнете, что есть люди, готовые платить за такие таланты настоящим золотом.

Дюпре поморщился, но поклонился, принимая роль искусителя.

— А финальный акт, — я снова вернулся к Ушакову, — за тобой. Твои люди должны проследить, чтобы Григорьев вышел не на французов, а на нужного нам человека — на агента Харли. Мы знаем, что у англичан здесь уши в каждом углу. Пусть «продаст» им эти чертежи. Задорого. Так, чтобы они поверили, будто украли самый ценный секрет Империи.

План был готов. Да, он был циничным и построенным на человеческих слабостях.

— Ну, Смирнов… — Петр восхищенно покачал головой. — Страшный ты человек. Своих же людей в расход пускаешь.

— На войне как на войне, Государь, — ответил я, выдыхая.

Петр молча хлопнул меня по плечу и вышел. Остальные потянулись за ним. Я остался один над картой Гааги. Осада не кончилась, перешла в новую фазу.

Глава 20

Наш маленький театр абсурда дал первое представление, и все прошло без сучка без задоринки. На утреннем разводе Нартов, с лицом оскорбленного гения, ткнул пальцем в чертеж Григорьева, обнаружив там «ошибку», способную «погубить механизм». Я, «случайно» проходивший мимо, устроил публичный разнос. Орал так, что, казалось, дребезжали стекла в ратуше, обвинял в саботаже, грозил разжалованием и отправкой на земляные работы в самое пекло Азовской степи. Григорьев поначалу пытался оправдываться, потом побледнел, затем побагровел от унижения. Когда же я, в завершение спектакля, объявил о вычете половины его жалованья за три месяца, он окончательно сломался. Сорвал с себя офицерский шарф, швырнул его в грязь и, ссутулившись, ушел, не говоря ни слова.