Ассасин 1: миссия в Сараево (СИ) - Тыналин Алим

На столе рядом с газетами лежала шифрованная депеша из Петербурга, полученная через дипломатическую почту три дня назад. Артамонов давно расшифровал ее и выучил наизусть, но все равно время от времени перечитывал, словно надеясь найти там скрытый смысл.

«Направляем особого агента. Поручик Бурный. Лучший выпускник курсов. Необычный человек. Самый ценный актив. Задача — проникновение в „Черную руку“, предотвращение провокаций, контроль ситуации. Обеспечьте всем необходимым. Берегите. Редигер».

«Берегите». Это слово застряло в голове Артамонова, как заноза.

За годы работы он получал множество депеш от Редигера, всегда лаконичных, сухих, строго по делу. Полковник не был человеком сентиментальным. Но здесь, в конце официального текста, он добавил одно личное слово. «Берегите».

Значит, этот поручик Бурный действительно что-то из себя представляет. Или Редигер очень высоко ценит его. Или и то, и другое.

Артамонов взглянул на настенные часы венской работы, тикающие над книжными полками. Без четверти три. Встреча назначена ровно на три часа дня у полки с томами Тургенева.

Он прошелся по читальному залу, проверяя обстановку. Зал занимал весь второй этаж двухэтажного здания с высокими потолками и лепниной в стиле позднего классицизма.

Стены выкрашены в теплый кремовый цвет, на них висели портреты русских писателей, Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского. Книжные полки из темного дуба тянулись вдоль стен, заставленные томами в кожаных переплетах.

В центре зала стояли длинные дубовые столы с зелеными суконными столешницами и лампами под латунными абажурами. У окон мягкие кресла с высокими спинками для чтения.

Сейчас, в середине дня, зал почти пуст.

У дальнего стола сидел старый профессор Стоянович, филолог-славист, изучавший древние рукописи через толстые очки в золотой оправе. У окна дремала княгиня Трубецкая, престарелая эмигрантка, которая приходила сюда каждый день, чтобы читать петербургские газеты и вспоминать молодость. За стойкой библиотекаря сидела Дарья Павловна Бондарева, сорокалетняя вдова русского инженера, которая вела читальный зал последние пять лет и посвящена в его истинное предназначение.

Читальный зал служил официальным прикрытием для русской агентурной деятельности в Белграде. Здесь встречались информаторы, передавались донесения, проводились конспиративные встречи. Сербская полиция знала об этом, но смотрела сквозь пальцы. Россия была союзником, и Сербия не могла позволить себе ссориться с великим славянским братом.

Но австрийская разведка наблюдала внимательно. Очень внимательно.

Артамонов подошел к окну и бросил осторожный взгляд на улицу. Напротив, в кафе «Москва», за столиком у окна сидел мужчина в темном костюме, читавший газету. Слишком долго читавший одну и ту же страницу. Артамонов видел его здесь уже третий день подряд.

Агент Evidenz Bureau, австрийской военной разведки. Возможно, человек майора фон Урбаха, который превратил слежку за русскими в Белграде в свое хобби.

Артамонов усмехнулся про себя. Пусть наблюдают. Русский корреспондент, приходящий в русский читальный зал, что тут подозрительного?

Соколов легально работает на «Новое время», его документы безупречны, редакция в Петербурге подтвердит его пребывание здесь. Австрийцы могут подозревать, но доказать ничего не смогут.

Если, конечно, Бурный не выдаст себя при первой же встрече.

Артамонов вернулся к своему обычному месту у полки с томами Тургенева. Это хорошая позиция, спиной к стене, вид на входную дверь и все окна. Годы работы на Балканах научили его никогда не садиться спиной к двери и всегда знать пути отхода. В Белграде тысяча девятьсот четырнадцатого года это не параноея, а элементарная осторожность.

Он вспомнил собственный путь в разведку, и горькая усмешка тронула губы.

Незаконнорожденный сын князя Трубецкого и цыганки-танцовщицы. Воспитывался в усадьбе как «племянник ключника», получил хорошее образование.

Отец платил, сохраняя тайну. Князь Трубецкой был человеком чести, пусть и не мог официально признать бастарда. Николая учили языкам, манерам, наукам. Но все знали, кто он на самом деле. Аристократы смотрели свысока, слуги с опаской. Ни туда, ни сюда.

В шестнадцать лет Артамонов сбежал из усадьбы и записался добровольцем в армию. Русско-турецкая война семьдесят седьмого года. Пехотный полк, штурм Плевны.

Пуля турецкого снайпера прошила ему левое плечо навылет, но он спас руку и получил Георгиевский крест. Молодой поручик со смуглой кожей и глазами, в которых смешалась цыганская страсть и аристократическая холодность.

После войны его заметили в Генеральном штабе. Владеет турецким, болгарским, румынским, всеми балканскими диалектами, слышал их с детства от матери и ее родни. Может пройти за местного в любой балканской стране. Умен, осторожен, предан. Идеальный кандидат для разведки на Балканах.

Так двадцатисемилетний поручик Артамонов стал агентом Второго отдела. Сначала в Болгарии, потом в Румынии, наконец, в Сербии.

Прошел путь от курьера до резидента. Женился на сербской дворянке Елене Йованович, дочери обедневшего, но влиятельного рода. У них родилось двое сыновей, Александр и Михаил, десяти и восьми лет, говорящие по-русски и по-сербски с одинаковой легкостью.

Артамонов любил Сербию. Любил этот гордый, упрямый народ, который пять веков жил под турецким игом и не сломался.

Любил эти горы и долины, где каждый камень помнил битвы. Любил Белград, город на слиянии Дуная и Савы, разрушенный и отстроенный заново сорок раз за свою историю.

Но он служил России. И в этом его внутренняя трагедия.

Сербы мечтали о Великой Сербии, объединении всех южных славян под своей короной. Это означало войну с Австро-Венгрией. А война Сербии с Австрией неизбежно втянет Россию. И начнется большая европейская война, к которой Россия еще не готова.

Артамонов знал это лучше, чем кто-либо. Он видел донесения из Петербурга.

Армия после японской войны еще не восстановилась. Реформы идут, но медленно. Флот на дне Цусимского пролива. Промышленность не готова к большой войне. Железные дороги не достроены. Мобилизация займет недели, в то время как немцы мобилизуются за дни.

Если война начнется сейчас, весной тысяча девятьсот четырнадцатого, Россия проиграет. Проиграет так, что может не оправиться.

Поэтому он должен сдерживать сербов. Говорить им «братья-славяне», обещать поддержку, но одновременно тормозить их радикальные планы. Играть в опасную игру, балансируя между союзничеством и предательством.

И ненавидеть себя за это каждый день.

Звук шагов на лестнице вывел Артамонова из размышлений. Он инстинктивно напрягся, правая рука легла на рукоять револьвера «Наган» под пиджаком. Привычка. На Балканах нужно быть готовым ко всему.

Дверь читального зала открылась, и вошел молодой человек.

Артамонов оценил его одним профессиональным взглядом, как оценивал сотни людей за годы работы.

Лет двадцати трех, среднего роста, худощавого телосложения, но с хорошей выправкой. Темно-серый костюм-тройка хорошего петербургского покроя, белая рубашка с высоким воротничком, темный галстук. Котелок в руках.

Лицо молодое, правильных черт, но бледное, словно человек долго болел. Светло-русые волосы аккуратно зачесаны набок.

Глаза… Вот глаза были странными. Серо-голубые, спокойные, но с каким-то внутренним холодом, который не вязался с молодым лицом.

Такие глаза Артамонов видел только у людей, убивавших не один раз. У ветеранов войны, у наемных убийц, у профессиональных революционеров. Старые глаза на молодом лице.

Молодой человек прошел к стойке библиотекаря, снял котелок и вежливо поклонился Дарье Павловне.

— Добрый день. Позвольте осмотреть вашу коллекцию? Я корреспондент из Петербурга, интересуюсь русской литературой.

Голос негромкий, с легким петербургским акцентом. Манеры безупречные. Вежливость неподдельная.

Дарья Павловна кивнула и указала на полки: