Жуков. Халхин-Гол (СИ) - Алмазный Петр

— Они не выйдут, — проговорил я сквозь стиснутые зубы, не отрывая взгляда от карты.

Я мысленно прикидывал, сколько еще времени должны продержаться наши передовые части, прежде чем японский клин достаточно углубится в наше расположение, чтобы мы могли нанести по нему решающий контрудар.

— Судя по донесениям, они уже выходят! — упрямо произнес Кущев. — Мы можем потерять управление! Может быть, пока не поздно, отвести войска за Халхин-Гол? Создать новую линию обороны по реке.

В блиндаже наступила мертвая тишина. Даже грохот артиллерии, казалось на секунду притих. Присутствующие командиры смотрели на меня. В глазах некоторых из них читалось, что начштаба может оказаться прав. Что это и есть единственное разумное решение.

Я медленно поднял голову и уставился на Кущева. Я понимал, куда клонит комбриг и чем руководствуется. Я фактически саботировал приказ вышестоящего командования и если мой план провалится, то разумнее успеть выдернуть свою голову из-под карающего меча.

— Отвести?.. — переспросил я и мой голос, хотя и прозвучал тихо, все же перекрыл грохот. — За реку?..

Я сделал шаг к начштаба, и он невольно отпрянул.

— Ты понимаешь, что ты сейчас предложил, комбриг? — я уже не старался сохранять официальный тон. — Ты предложил сдать плацдарм, за который мы сражались три месяца. Ты предложил отступить и отдать инициативу врагу. Ты предложил похоронить всех, кто остался там, на том берегу, в этом котле!

— Они и так гибнут сейчас, — пробурчал Кущев.

— Бойцы выполняют приказ! — отрезал я, и стены блиндажа содрогнулись от близкого разрыва. — Они дерутся! А ты хочешь, чтобы доблестные командиры и красноармейцы зря проливали свою кровь! Послушай я тебя и каждый окоп, каждую высоту, которые они сейчас удерживают ценой своей жизни, нам придется штурмовать заново, но уже с другого берега! И потерять вдесятеро раз больше!

Я обвел взглядом командиров штаба и увидел, что сомневающиеся начинают колебаться.

— Пока они дерутся там, мы готовим ответ здесь, — продолжал я. — Если мы отойдем — их гибель будет напрасной! А если мы выстоим — их имена станут легендой!

Я повернулся обратно к Кущеву, встав вплотную.

— Так что возьмите себя в руки, комбриг Кущев, — произнес я так, что слышно было только ему. — Никакого отступления. Никакого «спасения остатков». Пока я командую этим фронтом, здесь будут стоять насмерть. Понятно?

Он кивнул, не в силах выдержать мой взгляд.

— Комбриг Кущев, вам понятен приказ, — обратился я к нему уже официально.

— Есть, товарищ комкор. Стоять насмерть, — отчеканил он.

Я кивнул, подтверждая, что конфликт исчерпан. Снова склонился над картой. Потом скомандовал:

— Соедините со штабом артиллерийской группы!

Связист покрутил ручку телефонного аппарата.

— Штаб корпуса вызывает штаб артгруппы! — прокричал он в трубку.

Через несколько мгновений протянул ее мне.

— Комбриг Богданов у аппарата, товарищ комкор.

Я взял трубку.

— Богданов, — сказал я в микрофон. — Перенести огонь на рубеж обороны!.. Да… Бить по всему, что движется в прорыве! Передай командиру резервного дивизиона «сорокапяток» — выдвигаться на прямую наводку! Цель — танки!

— Выполняем, товарищ командующий! — откликнулся комбриг.

Я положил трубку и начал отдавать новые приказы. Причем — тоном, не терпящим возражений. Мне надоели дискуссии в штабе. И тот снова ожил, превратившись в отлаженный механизм. Кущев, все еще угрюмый, бросился к телефонам.

Я подошел к выходу из блиндажа, откинул брезент. Багровое зарево пожарищ освещало степь. Там, среди не прекращающихся разрывов и стрельбы, бойцы РККА стояли насмерть. И я знал — они выстоят.

И не потому, что отступать было некуда. Просто русский солдат, независимо от национальности, знает, что лучше умереть в бою, чем жить, опозорив себя бегством. У нас никогда не награждают за отступление и сдачу в плен.

Воротников, который всегда был рядом, молча протянул мне зажженную папиросу. Я взял, не глядя.

— Передай Горшкову, — сказал я, не отрывая взгляда от огненного горизонта. — Пусть его «охотники» начинают охоту на их командные пункты. Пора покачать лодку.

Лейтенант молча кивнул и скрылся в темноте. Генеральное сражение было в самом разгаре. И мы его не проигрывали. Ценой невероятной крови, ценой стальных нервов — но не проигрывали.

Сводки с передовой сливались в сплошной гул тревоги. Прорыв на участке 6-го полка расширялся, превращаясь в разверстую пасть, готовую поглотить весь наш центр. Японская пехота, на крыльях успеха, теснила наши потрепанные цепи.

В воздухе витал тот самый миг, когда победа или поражение зависят от одной искры.

— Резервы! Где наши резервы? — кричал Кущев, вцепившись в трубку телефона, но я уже не слушал.

Я видел это по карте, чувствовал кожей — еще пятнадцать минут, полчаса максимум, и фронт рухнет. Приказ «стоять насмерть» будет выполнен буквально, но это не спасет положения. Нужен был не просто приказ. Нужен был кулак. И воля.

— Воротников! — бросил я, срывая с вешалки свой комбинезон. — Машину ко входу!

— Товарищ комкор! Куда? — удивился адъютант.

— Туда, где сейчас решается все! — рявкнул я, уже выскакивая из блиндажа.

«Эмка» с ревом рванула по направлению к тыловым складам, где дозаправлялся и пополнял боезапас свежий, не введенный еще в бой 2-й танковый батальон 11-й бригады. Мы влетели на площадку, поднимая тучи пыли.

«БТ» стояли ровными рядами, экипажи суетились вокруг них. Я выскочил из машины, не дав ей остановиться, и влез на броню головной машины. Комбат, молодой капитан с умными глазами, выскочил из люка, растерянно щурясь.

— Товарищ комкор! — выкрикнул он. — Какими судьбами?..

— Фамилия?

— Сидоров, товарищ командующий!

— Судьба у нас одна, Сидоров, — победа! — перебил я его. — Командиры танков ко мне!

Я обвел взглядом собравшихся танкистов. Недоумение в их глазах сменялось решимостью выполнить любой мой приказ. Это тебе не штабные. Эти сами рвутся в бой. И не стоит их разочаровывать.

— Видите зарево, ребята? — я указал рукой на полыхающий горизонт. — Там наши ребята гибнут в окружении! Там японцы решили, что уже победили! Наша задача — доказать им, что они ошиблись! Мы не просто контратакуем! Мы вышибем из них душу! Мы — тот самый молот, что разобьет их наковальню! За мной! За Родину! Вперед!

Я не стал возвращаться в свою машину. Вместо этого я сказал Сидорову:

— Комбат, бери меня к себе мехводом.

— Но как же, Георгий Константинович… — растерялся он.

— Что, думаешь, не гожусь?

— Нет, товарищ комкор, но…

— Никаких но, капитан. Приказывай!

— Игнатюк! — крикнул комбат и один из танкистов кинулся к нему. — Остаешься в расположении. Вместо тебя пойдет… — Он запнулся. — Механик-водитель Жуков.

— Посмотрите, товарищ боец, движок моей «эмки», — сказал я приунывшему красноармейцу. — Барахлит что-то…

Игнатюк взял под козырек, а потом спохватился и протянул мне свой танкистский шлем.

— Лейтенант, — сказал я Воротникову. — Отправляйся на КП батальона, держи связь со штабом.

— По коням! — скомандовал Сидоров.

Я надел шлем, который оказался мне в пору, и полез в люк. Завел двигатель, который тут же присоединился к реву десятков танковых моторов. Сверху спустился комбат. Подключил шлемофон к рации. Отдал команду.

Судя по грохоту и лязгу, батальон рванулся с места, как стадо стальных коней. Наша машина шла первой, так что обзор впереди был чист. Я с удовольствием управлял легкой и достаточно маневренной машиной. Сказывался навык управления трактором, полученный еще в школе. Мною, а не Жуковым.

Вот уже видны были разрывы наших снарядов, бьющих по краям прорыва, созданного Богдановым огневого вала. Вот замелькали первые фигуры в серо-зеленой форме — японцы, в панике оборачивающиеся на рев моторов. Пули защелкали по броне, как град.

— Заряжай! — приказал комбат и заряжающий сунул в казенник снаряд. — Огонь!