Дядя самых честных правил 10 (СИ) - Горбов Александр Михайлович

— Возражения не принимаются, — коротко рубанул я. — Если мою ученицу убили, я должен знать, кто это сделал. И применить карательные меры самого решительного характера.

— Мне не нравится, как пахнет эта смерть, — буркнул монах, — но если ты настаиваешь, я помогу. Только поедем сейчас — смотреть на могилу нужно ночью, в темноте лучше видно тень магии.

Половину пути в Добрятино мы молчали, каждый думая о своём. Но за Архангелом Лукиан вдруг обернулся ко мне и спросил:

— Марья тебе ещё не говорила? С тобой думает на Алеутщину ехать. Считает, нечего ей тут делать, если ты уезжаешь. Заодно хочет Америку на старости лет посмотреть, — монах покачал головой. — Ты уж будь добр, не возражай ей. Пусть едет, раз решила.

— А вы, отец Лукиан? Не хотите со мной?

— Уж извини, отрок, но я даже в Муром из Злобино не езжу. Что я там не видел? Уж поверь, я за жизнь такого насмотрелся, что меня удивить нечем. Да и стар я для таких поездок: от холода суставы ломит, на кораблях от качки мутит. Тем более меня Хозяйка не отпустит: другого некроманта смотреть за Россией нет. А ещё за моими разбойниками пригляд нужен. Едва ослабишь вожжи, так они распоясаются! И беглых к тебе отсылать надо, тоже следить требуется.

— Может, тогда присмотрите и за моей усадьбой с заводами?

— Чего же не присмотреть, — монах усмехнулся. — Дело нехитрое. Опричников только оставь пару десятков для солидности, а об остальном я позабочусь.

С заводов я собирался вывезти большую часть оборудования и людей, оставив самый минимум, чтобы неспешно делать оставшиеся заказы. Что телеграфы, что вагоны с локомотивами уже не требовались в массовом количестве, так что можно справиться минимальными силами. А на Алеутщине понадобятся все ресурсы, чтобы сделать рывок.

В усадьбе Добрятниковых светились окна на первом этаже, похоже, в гостиной. Отчего казалось, что жизнь в особняке еле теплится. Эх, где те времена, когда здесь было шумно и от рыжих девиц невозможно было спрятаться!

Впрочем, слуги у Добрятникова не отлынивали и следили за хозяйством. Едва наш экипаж остановился у крыльца, из дома выскочил парень в ливрее с фонарём в руках.

— Добрый вечер! — он поклонился и обратился к монаху. — Отец Лукиан, рад видеть вас в Добрятино! Пётр Петрович ещё не ложился и с радостью примет вас. Разрешите, я провожу!

Подняв фонарь повыше, он разглядел моё лицо и замер на месте.

— Ваше сиятельство⁈

Я кивнул, и парень расплылся в улыбке.

— Ваше сиятельство! Простите, не признал сразу. Столько лет прошло, я же вас видел, когда мальцом был. Ах, как Пётр Петрович обрадуется! Он вас часто поминает, говорит, что вы единственный светоч разума в нашем тёмном царстве невежества.

Мы вошли в дом, и слуга провёл нас в гостиную. Добрятников не ждал гостей и сидел за столом, сосредоточенно раскладывая какой-то сложный пасьянс. Лысину прикрывала расшитая цветами ермолка, на кончике носа держались круглые очки, а рукава шелкового халата были закатаны до локтей. Он постарел, рыжие усы поседели, но выглядел бодро.

— Сейчас, Прохор, закончу, и неси простоквашу, — выкладывая очередную карту, протянул он. — Выпью — и на боковую.

— Кхм, — я тихонько кашлянул в кулак.

— Что?

Добрятников обернулся и несколько раз моргнул, вглядываясь в наши лица. Дрожащей рукой он поправил очки и медленно поднялся.

— Константин Платонович⁈

— Это я, Пётр Петрович.

— Дорогой мой! — он бросился ко мне и трижды расцеловал. — А я уж и не чаял дождаться вашего возвращения! Танечка! — он по-отечески поцеловал её в лоб. — Как хорошо, что вы ко мне заехали! Вы наверняка ужинали, да? Но уж чаем я вас напою! Прохор! Неси самовар, да что есть к чаю, всё тащи! Садитесь, мои дорогие! Господи, радость-то какая!

Пока несли самовар, Добрятников рассказывал о своём житье.

— Один живу, как видите. Дочки зовут к ним переехать, внуков нянчить. Но я пока не хочу. Как семейное гнездо брошу? Да и честно скажу — не скучаю. Я, Константин Платонович, оздоровительными упражнениями занимаюсь. Гимнастические экзерсисы, режим, обливания ледяной водой круглый год. И простоквашу три раза в день обязательно. Чувствую себя даже лучше, чем в молодости. Ясность мысли невообразимая! Нет, это совершенно неважно, глупости мои старческие. Где вы столько лет пропадали?

Под чай и крыжовенное варенье я рассказал историю о пирамиде и украденном ею времени. Не упоминая Павших и некоторые детали. Добрятников внимательно слушал, интересовался подробностями и восхищённо цокал языком.

— Поразительно! Никогда бы не поверил, если бы кто другой рассказал. Будь я помоложе, сам бы поехал посмотреть на пирамиды и разгадать их тайну.

Но Добрятников не только оказался благодарным слушателем, но и отлично чувствовал момент.

— Спасибо, что не забыли старика, — он похлопал меня по руке, — уважили визитом. Вы, наверное, хотите на могилу Саши сходить? Идите, я же вижу, что вам надо. А мне как раз время заняться своей простоквашей. Прохор! Покажи дорогу, да фонарём посвети!

Родовое кладбище Добрятниковых было ухоженным и тихим местом. Даже ночью оно не казалось жутким, напоминая, скорее, маленький садик. Лукиан отобрал фонарь у Прохора и велел ему возвращаться в дом.

— Солнце мёртвых в зените, — Лукиан взглянул на Луну и поставил фонарь за надгробие. — Очень хорошо! Встаньте там, — указал он нам с Таней место справа от могилы. — Ничего не говорите, только смотрите.

Некромантом я уже не был и ничего сделать не мог. Зато отлично видел, что делает монах.

Вскрывать могилу не пришлось. Лукиан взмахнул ладонью, и земля стала будто прозрачной. В глубине угадывалось тело Саши, превратившееся в размытый сгусток эфира. Я чувствовал через Лукиана, что она ушла спокойно, без мучений. Чёрный песок, что я ей отсыпал, вытолкнул душу, не давая превратиться в заложного мертвеца и даря покой. Жаль, что я только так смог помочь бедной Сашке.

— Смотри, отрок. Видишь?

Лукиан указал на полупрозрачную тень, обвившую фигуру Сашки. Эдакую тёмную ленту, едва заметную на её фоне. Пожалуй, без монаха мне не удалось бы её разглядеть.

— А вот мы сейчас…

Предплечья Лукиана начали удлиняться. Ногти превратились в загнутые когти, а кожа покрылась тёмными пятнами. Он запустил руки в прозрачную могилу и ухватил тень. Будто живая, она задёргалась, напоминая змею, принялась изворачиваться, пытаясь выскользнуть из пальцев. Но Лукиан держал её крепко, как хищник, впившись в неё когтями. Он вытянул тень из могилы и расправил перед собой словно тряпку. В лунном свете мне стала видна её эфирная структура — тонкая и опасная.

— Видишь, отрок? Очень дрянная магия. Навела на девочку лихорадку и высосала из неё всю жизнь, почти досуха. Оставила лишь каплю и отступила, чтобы бедняжка умерла своей смертью. Оттого и не было признаков убийства.

Вот, значит, как! Всё-таки без чужой «помощи» не обошлось.

— Магу с Талантом такое не сплести, — Лукиан брезгливо разглядывал эфирную тень. — Слишком сложно для обычного смертного. Но я знаю одного Павшего, кто любит сооружать подобные фокусы. И даёт их своим любимым последователям в качестве оружия.

— Кто?

— Красавчик, похожий на мраморную статую. Знаешь такого?

Я кивнул. Помню, отлично помню. Покровитель Елагина и, полагаю, других масонов Петербургской ложи. Теперь я точно знаю, с кого именно спросить за смерть Сашки. И пусть не говорят, что их не предупреждали!

Лукиан сжёг тень призрачным огнём, вернул могиле прежний вид и кивнул на особняк.

— Пойдём, отрок. Нечего здесь больше делать.

— Пару минут. Таня, помоги мне!

Пусть Таланта у меня уже не было, зато он имелся у Тани. Она с полуслова поняла, что мне требуется, и направила поток силы на могилу. А я взял эфирную «пряжу» из резерва и вплёл в этот поток сложный рисунок с несколькими Печатями. Увидев, что я делаю, Лукиан хмыкнул и присоединился к нам, дополняя мои узоры.