Директор (СИ) - Семин Никита

Обдумав все, я предложил изменить агитационную работу: перестать обещать провести коллективизацию по нашему примеру. Хоть в Испании и были люди, горячо поддерживающие эту идею, но к фермерству они как правило не имели отношения. Сделать упор на то, что земля будет раздаваться крестьянам в пользование, но с учетом их возможности обработки территории. Если не может фермер самостоятельно или с помощью родных обработать землю и ему требуется нанимать помощников, то такой фермер уже может считаться «помещиком», против которых испанцы и борются. В этом случае оставлять фермеру лишь ту землю, которую он в силах обработать сам, а остальную изымать в пользу безземельных батраков и иных фермеров. В «свободе слова» я предложил сделать упор на то, что не любое слово можно печатать. Намеренно «выпукло» показать статьи, реальные, которые хотели бы напечатать отдельные личности, больше всего требующие эту самую «свободу», но имеющие или проблемы с психикой, или просто оторванные от реальности люди. К примеру, один очень хочет высказаться по поводу свободной любви — не только между женщиной и мужчиной, но и между людьми одного пола, или даже с животными. Испанцы точно не придут в восторг от такой идеи, это не подготовленный к подобным статьям и «толерантный» двадцать первый век. Или «дать слово» другому любителю высказаться на счет важности сохранения животных и отказе от мяса. Опять же дикое предложение по текущим временам, да еще и бьющее по карману фермеров. Показать, что если давать «свободу слова всем», то такие вот статьи необходимо тоже будет печатать, либо — все же необходим орган, который будет контролировать выход статей, конечно под надзором выбранных из народа лиц. Как в СССР. Поданная под таким углом идея выбьет «козырь» из рук врага о тезисе с «зажиманием свободы слова у коммунистов».

Агитки с новыми тезисами вышли уже в октябре, существенно повысив привлекательность Народного фронта у людей. Что очень обозлило правительство Испании и те попытались посадить лидеров народофронтцев под арест. Жданов снова попытался выдать это как мой провал, но это ни к чему не привело. Даже разговор с товарищем Сталиным у меня отдельный не состоялся. Так, он спросил у меня в рамках работы по информационной борьбе в Испании, ожидаемо ли было для меня событие и что я намерен делать. Я тогда ответил, что хоть конкретно ареста и не ожидал, но было бы глупо считать, что противоборства никакого не будет. А список конкретных ответных мер к этому разговору у меня уже был готов.

Собственно тогда-то и «сработали» агитки, которыми до этого наполняли испанцев через отделы Коминтерна. Люди уже были «заряжены» и поднять их на митинги было не сложно. Главное — использовать те тезисы, которые мы распространяли, увязать эти тезисы с приходом к власти Народного фронта и его лидеров, а затем найти сотню активных агитаторов, готовых повести людей и стать «ядром» митингующих.

Эффект от выхода сотен тысяч людей по всем крупным городам Испании в защиту лидеров Народного фронта вышел ошеломительным. Для всех — и для самих лидеров, повысив их ЧСВ до заоблачных высот, и для правительства Испании, испугавшихся в какой-то момент, что толпа ворвется в Пуэрто дель Соль и Каса-де-Корреос — главные правительственные здания страны — попутно разорвав засевших там людей на части. Ну и для наших членов из ЦК это стало очень неожиданно. Особенно для Андрея Александровича. После этого докладных записок на мое имя он не писал. Или же я уже об этом не узнавал, так как никто мне об этом не говорил.

Но никто не сомневался, что когда первый страх у чиновников Испании пройдет и те посчитают, что непосредственной угрозы им нет, то последует их ответный ход. А уж учитывая эффект митингов, о военной составляющей такого хода говорили во всех кабинетах Кремля, и мнения разнились лишь в одном — насколько сильным этот ход будет. Ограничатся малой кровью, или попытаются стереть народофронтцев с лица земли всеми наличными силами. С равной степенью были реальны оба варианта.

И пока было «затишье перед бурей», я как раз и создавал новые материалы по информационной борьбе. Ибо одно дело — описание того, что принесут со своим приходом коммунисты, и совсем другое — наглядный результат, которым могут поделиться люди, уже «вкусившие его плоды». В связи с чем я и выступил перед членами политбюро с инициативой использовать людей из института прогнозирования для сбора «положительных отзывов» с мест по нескольким темам — как изменилась жизнь советского рабочего с переходом на семичасовой рабочий день, как изменилась жизнь крестьянина от перехода с работы на частника, «кулака» на работу в колхозах и «чувствуют ли советские люди, что стали влиять на свою жизнь с приходом к власти коммунистов». Институт должен был собирать не только положительные, но и отрицательные отзывы, чтобы потом на их основе провести свою работу — отследить динамику изменений и какие критерии тормозят наше общество, а какие дают положительный результат. А вот мне нужны были лишь положительные впечатления для их последующей публикации в агитматериалах. И желательно с фотографиями людей, которые такой отзыв делают.

— Ну как, Сережа, много материала набрал? — зашел ко мне Григорий Константинович.

— Прилично, но вот фотографировать «сборщики» не умеют, — вздохнул я. — Нормальных фото, которые подойдут, пока всего семь. Им бы курсы устроить по фотографии, — задумчиво протянул я.

— Так скажи Ане, она тебя послушает, — пожал плечами товарищ Орджоникидзе.

Вообще моя работа под его началом оказалась довольно комфортной. Мало того, что человек он позитивный, часто улыбается, да и «камня запазухой» не держит, так еще и на меня не давил никогда. Если я что предлагал, в коротком опросе, больше похожем на дружескую беседу, узнавал все детали, а потом обычно давал «добро». Или же мог подсказать, почему моя идея не пойдет, но это было редкостью. Фактически только в самом начале, когда он предупредил меня о том, что своим предложением об «информационной войне» я влезаю на территорию Жданова, и тот не только воспримет это в штыки, но и способен настроить против меня руководство политбюро. Но тут обошлось — и Григорий Константинович подстраховал, и товарищ Сталин мне поверил больше, чем Андрею Александровичу.

Еще перекинувшись с ним парой фраз, я уж думал продолжить работу, когда он сказал, почему вообще зашел ко мне. Так-то он и просто заскочить мог, как раз ради обычного разговора, но не в этот раз.

— Перес сделал свой шаг, — заявил Григорий Константинович, что заставило меня оторваться от бумаг.

Алехандро Леррус Перес де Айала был председателем правительства Испании и лидером радикальной партии, которая в свое время установила в Испании вторую республику. Но фигурой он был противоречивой. С одной стороны он ратовал за «свободу и демократию», а придя к власти не смог решить проблем и вывести страну из кризиса. А уж когда «в атаку» пошли коммунисты и вовсе заручился негласной поддержкой Франции и Германии и активно стал давить оппозицию, хотя еще летом 35-го года все думали, что он уйдет в отставку и его сменит на посту его соратник Мануэль Асанья Диас. Вот только Перес отдавать власть не захотел и в последний момент выдвинул на пост командующего войсками Испании Франсиско Франко — отставного полковника, боевого офицера, не боящегося крови и решительных действий. По информации Коминтерна именно Франко стоял за обострением ситуации с народофронтцами и попытками «решить проблему кардинально». По неофициальной информации, он был «креатурой французов», что лишь подтвердило мой тезис о временном союзе с этой страной, который я озвучивал Григорию Константиновичу. Сейчас же правительство Испании уже претерпело кардинальные изменения в своем составе по сравнению с прошлым годом. Перес отодвинул от власти официального президента — Никосаса Моралеса, вывел из состава правительства множество своих бывших соратников, и во многом его действия все больше походили на узурпацию власти*.