Хорунжий (СИ) - Вязовский Алексей

— Пожри овечьего говна! Ломайте! — последовал угрожающий яростный рык.

Раздались сильные удары. Топоры? Кувалды? Расколотая дверь уткнулась в баррикаду из мебели, изнутри несколько человек уперлись в нее плечами, стараясь удержать.

— Быстрее! Ради Бога, быстрее!

Иван Григорьевич подошел к стене рядом с дверным проемом, где узкое окно позволяло видеть небольшой участок коридора. Там мелькали фигуры — туркмены в больших бараньих шапках, полосатых халатах, с саблями, копьями и щитами. Персов-сардаров, к счастью, не было. Не хотелось убивать тех, с кем тянул лямку непростой службы во дворце.

— Готовы! — прохрипел Павел, подавая ему собранный пистолет. Тяжелый, кремневый, с потертой медной отделкой. В руке чувствовался спасительный вес. Еще пяток пистолетов были наготове.

— Заряжай! Заряжай, кто умеет!

Только восемь человек, кроме Павла и Ивана Григорьевича, владели этим искусством — главным оружием сардаров считалась сабля. Кто знает, почему остальных не учили? Аваз боялся выстрела в спину? Так или иначе, у них есть шесть пистолетов, а значит, они заберут шесть жизней текинцев, а потом придет черед холодного оружия. Все умели с ним обращаться, как должно телохранителю повелителя.

Баррикада снова сотряслась, держалась на последнем слове.

— Всем к двери! — скомандовал Иван Григорьевич. — Как только проломят — огонь! По тем, кто впереди!

Мебель рухнула, в проеме — несколько туркменских воинов, их худые вытянутые лица искажены злобой и нетерпением.

— Аллах акбар! Аллах акбар! — раздался дикий крик.

Шесть выстрелов слились в один оглушительный грохот в тесном помещении. Дым заполнил казарму. Крики превратились в предсмертные вопли. Тела рухнули, перекрывая вход.

— За мной! — Иван Григорьевич бросился вперед, в руке уже сабля. — Кто без клинка, хватай туркменский!

Это был их шанс. Они выскочили в коридор, ведущий в куринишхоны, большой двор, где хан устраивал приемы. Путь им преграждали уцелевшие текинцы, не ожидавшие столь яростного отпора. Несколько пистолетов успели перезарядить — Павел и Егор снова стреляли, почти в упор, выбивая копейщиков. Пошли в ход сабли. Это была рубка, резня. Сталь, зубы, кулаки — все пошло в ход. Отчаянная, безумная схватка в узком пространстве. Туркмены, привычные к конной сшибке, не выдержали, побежали, хотя их было больше. Навались они — завалили бы телами.

Пленники вырвались на широкий двор. В середине стояла большая юрта, в которой хан принимал послов кочующих соседей. За ней виднелся тронный зал под дугообразным сводом. Оттуда донеслись испуганные крики.

— К пороховому заводу! Налево! — крикнул Иван Григорьевич, отступая.

— Зачем⁈ — спросил на бегу Павел, но спорить не стал.

Загремели выстрелы с крепостных стен. Многие упали и не поднялись. Остальным удалось достичь дверей пороховой мастерской и погреба. Стоявшие на часах персы-сардары бросились врассыпную при виде окровавленных яростных лиц урусов-берсерков. Лишь двое схватились за сабли — их убивать не стали, просто отшвырнули в сторону.

Ворвались внутрь, занося на руках раненых. При виде урусов рабочие, перемалывавшие порох в мельнице, застыли.

— Вон отсюда! Все взорву! — как можно страшнее заорал Ступин.

Рабы бросились на выход.

Дверь захлопнулась. Павел привалился к створке, переводя дыхание.

— Зачем, Григорич? — снова повторил он свой вопрос.

— Рискнут на нас напасть, сами погибнем, но взорвем пол- цитадели, — решительно взмахнул разряженным пистолетом старший урус-сардар.

— Смело!

— Это наш шанс продержаться до прихода казаков, — устало пояснил Григорич.

Он огляделся.

— Заваливайте дверь!

— Воды! — стонали раненые.

Их осталось всего пятнадцать на ногах, все с легкими ранами. Остальные — с тяжелыми. Шесть человек. Они потеряли больше половины своих товарищей за несколько минут. У самого Ивана Григорьевича горело плечо — неглубокий, но болезненный порез.

Снаружи снова начались удары в дверь. Яростные, злые.

— Заперлись, собаки! — кричали туркмены. — Сожжем!

Иван Григорьевич расхохотался:

— Ступайте к своему хану и спросите: не хочет ли он полетать над Хивой вместе со своей казной и тупыми наемниками-текинцами!

За дверью взвыли в бессильной злобе. Кажется, нашелся кто-то умный, сумевший объяснить, где именно спрятались отчаянные урусы.

Откуда-то потянуло дымом.

«Неужели эти идиоты решили нас выкурить?» — мелькнула у Ступина мысль и пропала. Скорее всего горела их бывшая казарма.

Молодой Егор опустился на колени и начал молиться. Многие последовали его примеру. Хоть они все вынужденно приняли ислам, прошли через обрезание, но слова православных молитв помнили многие.

— Держись, Егорушка, — Иван Григорьевич опустился рядом. — Надо держаться. До прихода наших.

— А придут ли? — усомнился парень, уж больно много сомнения читалось в глазах старого солдата.

— Придут, — твердо сказал Иван Григорьевич.

Павел весело рассмеялся.

— А мы им поможем!

Старый унтер посмотрел на него с недоумением. Неужели он сошел с ума от страха и безнадеги? Но эта улыбка… Он не выглядел безумцем. И тут Ступина осенило. Конечно! Как он мог такое забыть⁈

(1) В Хиве фасады домов, в отличие от всей Средней Азии, могли иметь подобие украшения типа вырезанной в самане арки над входом или навес-айван или отделку из светло-голубой плитки с узорами.

(2) Гальча или гарча — горные таджики, среди которых часто встречается подобный типаж. Помимо гор проживали как в Бухарском эмирате, в Мерве, так и в Хиве.

(3) Мискаль — мера веса, монета в один мискаль весила 4.8 г, соответственно цена на девственницу равнялась 1.2 кг золота.

Глава 17

Единорог — не красивое животное из мира сказок, а огнедышащий громогласный дракон — посылал гранату за гранатой в цитадель Куня-Арк. Ему поддакивал второй. Артиллеристы после нескольких залпов отказались от ядер. Толку от них было немного — несколько сбитых зубцов, разлетающиеся осколки глиняных блоков, затвердевших до состояния камня. Нам явно не хватало калибра, чтобы славно закончить столь успешно начатое дельце. Две десятифунтовые гаубицы — это не двадцатифунтовка, а по- прежнему два десятифунтовые гаубицы. Полковник Карпов остановил свой выбор на картечи и, кажется, неплохо придумал — свинцовые градины барабанили по плоским бастионам квадратной крепости, сметая ее защитников, по внутренним дворам резиденции хана. Мы ждали белого флага, но цитадель не сдавалась. Оттуда раздавались яростные крики, стоны раненых, со стен иногда падали тела, единственная медная пушка на угловом бастионе приказала долго жить… На что надеялись эти смертники?

— К единорогам мы взяли с собой с Дона 960 гранат, 120 ядер и 360 картечных зарядов на все двенадцать орудий. Довезли в целости до Хивы не больше половины. Если я продолжу стрельбу в прежнем темпе, то завтра-послезавтра нам нечем будет стрелять.

Полковник Карпов был категоричен, хотя слегка преувеличивал. Он умел считать, видел эффективность стрельбы своих батарей. Он вгонял атаманов в тоску, как его пушкари — банник в жерло пушки, твердо и беспристрастно.

Платов выругался, Орлов закашлялся. Вечернее солнце палило куда лучше единорогов, все генералы истекали потом и не знали, что делать. Орудийная прислуга, прекратив на время обстрел крепости, поедала глазами генералов, а вернее, активно грела уши.

— Штурм или минная галерея? — тихо спросил походный атаман.

— Уже штурмовали, — с горечью отозвался генерал-майор Бузин с забинтованным лицом.

Его люди попытались нахрапом подобраться к стенам Куня-Арк, он лично повел их в атаку. Но стены внутренней крепости ничем не уступали внешним стенам Хивы, все те же пять саженей, а то и выше. Казаки наскоро разобрали глинобитные крыши близлежащих домов, поддерживаемых балками из крепких карагачей. Сколотили из них тяжелые корявые лестницы, даже умудрились донести до стен и приставить.