Обострение (СИ) - Волков Тим

— К взрыву? Бронепоезда? Я? Совсем с ума посходили!

Глава 19

— Серьёзная бумага, Иван Палыч, ты и сам это понимаешь, — Чарушин потер виски.

— Виктор Иваныч, да это же полная чушь! — доктор кинул телеграмму на стол.

— Иван Палыч, да я это и без тебя знаю! — Чарушин стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула чернильница. — Чушь! Полная чушь! Ты — и шпион? Да ты меня от смерти спас, считай, когда в меня стреляли. Какой к черту шпион?

Он аккуратно взял телеграмму, спрятал ее в ящик стола.

— Но ты сам понимаешь, что бумага поступила — очень серьёзная, как я сказал, бумага. И мне нужно реагировать на нее — иначе самого в шпионы запишут.

— Реагировать? — напрягшись, произнес Иван Палыч.

Чарушин скорбно молчал и было лишь слышно, как стучит в коридоре печатная машинка.

— Виктор Иванович, — наконец нарушил тишину доктор. — О чем вы говорите?

— Обвинение в шпионаже от контрразведки — это не шутки. Признаться, я и показывать тебе эту бумагу не должен был, так, по дружбе показал, чтобы ты в курсе был. Так что если что — ты ничего не видел.

— Не видел, — тут же кивнул доктор.

— А выбора, признаться, у меня и нет.

Чарушин встал из-за стола, прошел из угла в угол, словно тигр в клетке. Дрожащей рукой вытер пот со лба.

— Иван Палыч, я отстраняю тебя от земского докторства… Прости.

— Что⁈

— Успокойся. Я верю тебе, Иван, — начал Чарушин, глядя в стол. — Ты Зарное от тифа вытащил, днём и ночью в больнице. Но… — он поднял глаза, и в них мелькнула смесь вины и бессилия, — бумага из контрразведки. Серьёзная. Подписи, печати. Вакцина твоя, лекции в Петрограде, Штольц еще, подлец этот, рядом крутился — всё им подозрительно.

— Подозрительно? — прорычал доктор. — Я Гробовскому про Штольца сказал! Про зелёные канты, про снимки завода! Не молчал, не скрывал. Бронепоезд спасли, а теперь — я виноват?

Чарушин лишь пожал плечами.

— Ладно, черт с ним, пусть что хотят думают, — махнул рукой доктор. — Но Виктор Иваныч… Зачем отстранять то? У меня люди, у меня село, у меня пациенты…

— Иван, иначе поступить не могу. Это отстранение… Ты же умный человек, ты должен понимать, что это фикция, — сказал он тихо, почти шёпотом, оглядываясь на дверь. — Я должен подписать бумагу, отреагировать, иначе хуже будет. Но ты лечи, Палыч. В больнице, тихо, — лечи. И слово тебе никто не скажет. Я глаза закрою, и другим скажу, чтобы помалкивали в тряпочку. Что же я, совсем ирод, чтобы целое село без врача оставлять? Лечи. Только сам шибко не высовывайся. А там время пройдет — и образуется все. Я уверен.

«Вот так поворот!» — горько усмехнулся про себя доктор.

— Хорошо, — выдохнул он наконец, голос был глухим. — Готовь отстранение.

— Ты уж не злись, Иван Палыч, — виновато произнес Чарушин, протягивая уже готовый приказ.

— Да ладно, — отмахнулся доктор, расписываясь в ознакомлении об отстранении. — Только вот… Виктор Иваныч, а тебе боком не выйдет потом это? Вроде как получается, что больница в селе есть, а доктора в ней — нет.

— Я Аглаю пока временно главной поставлю. Хорошо, что ты ее уже подготовил и ставку ей выбил — как знал! — Чарушин хохотнул, но тут же сконфуженно затих. — Временно, Иван Палыч, Аглая побудет. Потому что совсем без врача, ты прав, нельзя — тут и меня могут за жабры взять.

— Тогда и ставку ей увеличивай, Виктор Иваныч, коли она земский доктор нынче!

— Вот ведь вся твоя суть тут, Иван Палыч! — улыбнулся Чарушин. — Тебя тут контрразведка взяла в оборот, а ты о других людях беспокоишься, не о себе! Не переживай, будет ей ставка. Правда вот… — он потупил взор. — Коли тебя отстранили, то у тебя временно совсем никакой ставки не будет, так получается…

— То есть я без денег окажусь? А как мне жить?

— Иван Палыч, я же говорю — временно это. Поверь мне, это еще не самое худшее в твоей ситуации…

— Что вы имеете ввиду?

Чарушин вновь опасливо поглядел на дверь, прошептал:

— Иван Палыч, ты готовься. Если бумага такая пришла, то дело закрутилось. На допросы тебя будут вызывать. Под следствием теперь ты…

Сразу в село Иван Палыч не поехал — не хотелось. Настроение было паршивое. Вместо этого он прогулялся по мостовой, а потом пошел в магазин пластинок и купил две — в подарок Анне Львовне. И плевать, что денег оставалось совсем мало. Хотелось сделать девушке приятное. А что еще теперь остается? От докторства отстранили — сиди только, музыку слушай!

— Да сухари суши… — угрюмо буркнул доктор, садясь на «Дукс».

В больнице было тихо. Аглая, возившаяся у плиты, услышав звуки шагов, обернулась.

— Иван Палыч, пришли! Ну наконец! Тут столько дел! Прокопий приходил, с час назад, свояк мой. Простуда у него сильная. Я ему немного хинину дала — как жаропонижающее. Еще микстуры пол бутылька дала — с солодкой. И сказала, чтобы больше лежал, да чай с медом пил. И домой отправила. Потом еще Лешка Чернов прибегал, который с чирьем все мается. Карболки выписала ему, перевязку сделала новую. Наверное, на днях вскрыть придется, сказала, чтобы завтра еще заглянул. Глянете его, ладно?

— Все верно сделала, — кивнул Иван Палыч. — Вон как быстро осваиваешься в новой то должности!

— В какой еще новой должности? — насторожилась Аглая.

— Ну как же! Ты теперь главная тут!

— Как это… — Аглая аж присела на стул. — Не шутите так, Иван Палыч.

— А я и не шучу, Аглая, — серьезно ответил доктор. — В земскую управу сейчас ездил — отстранили меня.

— За что⁈

— Мутная история, проверка вроде какая-то, — расплывчато ответил доктор, не желая втягивая в это еще и Аглаю. — Так что временно тебя поставили земским врачом!

— Господи! — Аглая начал креститься. — Да как же… да я же… да у меня же не получится! Иван Палыч, я не могу! Я ничего не знаю! Я простая санитарка…

Голос Аглаи задрожал, она едва не заплакала.

— Аглая, ну ты чего? — доктор приобнял ее. — Успокойся. Все у тебя получится, справишься. Тем более, что я рядом буду. Не переживай.

— Рядом? Правда?

— Да, правда.

Аглая немного успокоилась. Потом словно спохватилась:

— Иван Палыч, я же не сказала вам. Тут к вам гость заходил, вас просил.

— Какой гость?

— Да какой-то важный, — фыркнула Аглая. — Офицер что ли. В лабораторию пошел ждать.

— В лабораторию⁈

Иван Палыч со всех ног бросился туда.

В помещении, которое так старательно изолировал доктор, и в самом деле сидел гость.

— Вы зачем в лабораторию влезли? — рявкнул Артём, сжимая кулаки. — Тут чистота и стерильность должны быть!

— А я что, по-вашему, грязный? — нехорошо усмехнулся гость.

Он сидел на стуле. Спина выпрямлена, пальцы в перчатках сцеплены в замок, взгляд — тяжелый, как свинец. Ни дыхания, ни движения лишнего: только холодные, тусклые глаза, которые будто насквозь прожигают и стены, и людей.

Гость был худ, костляв, с серой, почти мертвецкой кожей. На висках налет седины. Мокрая шинель небрежно сброшена на спинку стула.

— Не с того мы начинаем разговор, господин доктор, — произнес гость. — Прежде всего давайте представимся. Офицер Особого отдела при штабе фронта — капитан Семёнов Игорь Леонидович.

— Земский доктор Иван Павлович Петров.

«Быстро прибежали! — неприятно поразился Артем. — Впрочем, что тут удивительного? Если телеграмма к Чарушину пришла вчера, то сегодня и стоило ожидать в гости таких людей».

В облике офицера особого отдела было что-то нечеловеческое — не в уродстве, а в отсутствии теплоты. Как у ледяной статуи, у которой по ошибке завелась душа.

— Не догадываетесь по какому я к вам вопросу? — вновь ухмыльнулся Семёнов.

— Не догадываюсь, — ледяным тоном ответил доктор.

— Иван Павлович, вам должно быть известно, что бронепоезд «Святогоръ» едва не взлетел на воздух. Подозревают диверсию.

— Подозревают?

— Вы правы, — кивнул гость. — Чего тут подозревать? Это и есть диверсия. Фигурантов дела мы задержали, но не всех…