Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр

— Твою ж в дивизию мать… — тихо выругался я.

— Ну что, подождем? — предложил Кобылин.

— В любом случае придется ждать, Карпов с прокурорскими еще не подъехал, — я посмотрел в сторону лже-Боннэр, упивающейся вниманием прессы. — Давайте подойдем пока, послушаем, что они говорят. Кстати, а кто дал разрешение на эту пресс-конференцию?

— Скорее всего, никто, — заметил Соколов. — Когда они спрашивали? Но это, вообще-то, нарушение.

Мы вышли из машины и встали рядом с немногочисленными зрителями этого «бесплатного представления». Среди них я заметил двух сотрудников седьмого управления. А среди журналистов с удивлением увидел Мастерса.

— Этот то как здесь оказался? — у Соколова глаза стали, что называется, по полтиннику. — Его же должны были выслать? После того шоу, которое он устроил?

— И хорошо, что не выслали, — ответил майору Соколову, — компромата больше будет. И отношение к нашим «правозащитникам» тоже сформируется соответствующее…

Академик Сахаров стоял, сунув руки в карманы светлой куртки, из-под которой был виден воротник белой рубашки и галстук. Его жена красовалась в длинном пальто, темного цвета, из кашемира. Шарфик подобран в тон шляпке — вишневый. Перчатки на ней того же оттенка. Сумочка небольшая, на двух длинных ручках. Висела на локте. Было видно, что собирались специально для встречи с журналистами.

— К сожалению, несмотря на имеющиеся подвижки в области гласности, и привлечение общественности к освещению острых вопросов радиационной безопасности, мы должны с прискорбием констатировать, что продолжаются необоснованные преследования и репрессии в отношении правозащитников — неравнодушных советских людей, которые хотят знать правду, — вещал Сахаров скрипучим старушечьим голосом.

— Как он это произнес? Без остановки и ни разу с дыхания не сбился? — тихо, но так, чтобы слышали мы с Кобылиным, пробурчал Соколов.

— Мистер Сахаров, вы только что вернулись из Свердловска, вы были на Белоярской АЭС? Вас везде пропустили? — задал вопрос представительный мужчина, но продолжить не смог — его перебила лже-Боннэр.

— Какую газету вы представляете? — тут же уточнила она. — На кого вы работаете?

— «Какое твое есть право?» — усмехнулся я.

— Что? — тут же переспросил Кобылин.

— Да так, вспомнил кое-что, — не объяснять же ему, какие ассоциации в моей памяти вызвала фраза «на кого вы работаете». — Калька с американского выражения. Даже не надо мозги ломать, где она до шестьдесят второго года отсиживалась. Ладно, слушаем дальше…

— Я представляю газету «Corriere della Sera», Италия, — ответил солидный и, к слову, совершенно ничем не напоминающий итальянца, журналист.

— По поводу нашей вынужденной поездки под конвоем КГБ мы уже дали официальное коммюнике от имени Московской Хельсинкской группы, — безапелляционно заявила супруга Сахарова. — Я думаю, в вашей редакции оно должно было быть, и вы, прежде чем идти на пресс-конференцию, должны были с ним ознакомиться и не задавать таких провокационных вопросов.

— Но позвольте, на пресс-конференцию нас пригласили… — растерянно произнес журналист. — Причем молодой человек, который мне звонил и представился секретарем академика Сахарова, сообщил, что будут сделаны важные заявления. Пока ничего важного мы с коллегами не услышали.

— У меня нет секретаря! Вас ввели в заблуждение, — Сахаров был на грани истерики. — Мы, пожалуй, пойдем. Вы провоцируете нас, вы разве не видите, что кругом вертятся агенты КГБ⁈ Мне нечего вам сказать!

— Может, вы тогда расскажете, кто находится рядом с вам? — выкрикнул молодой человек, в котором я узнал спеца из Второго главного управления.

— Это моя жена, Боннэр Елена Георгиевна, ветеран и инвалид Второй мировой войны, — с гордостью заявил академик.

— Вы в этом уверены? — снова раздался тот же голос.

Лже-Боннэр сначала побледнела, потом пошла красными пятнами.

— Адик, нас провоцируют, пойдем отсюда, — она взяла Сахарова под руку и рванулась к подъезду, но ей преградил путь советник юстиции Арапов.

— Гражданка Боннэр, вы не явились в прокуратуру, проигнорировав три врученные вам повестки, — сказал он громко, но при этом как-то очень спокойно и весомо. — Как говорится, если гора не идет к Магомеду, то мы пришли сами. Пройдемте с нами и побеседуем по поводу некоторых вопросов, которые к вам возникли.

— Я никуда не пойду! — заорала лже-Боннэр. — Это провокация! Это репрессии! Это новый тридцать седьмой год!

Я кивнул Соколову и Кобылину. Они оттеснили журналистов и, аккуратно взяв под локотки брыкающуюся женщину, провели ее к нашей «Волге». Все это под вспышки фотоаппаратов.

Сахаров припустил следом и попытался сесть в машину.

— Куда вы, Андрей Дмитриевич? — я отодвинул его от дверцы. — Идите домой, у вас сейчас ведь дневной сон. Зачем нарушать режим?

«Волга» отъехала, Сахаров кинулся вслед за машиной, споткнулся, упал. Сел прямо на асфальт и заплакал.

— Люся… — прорыдал он.

Интересно они друг друга называют, подумал я, «Адик», «Люся»…

— Расскажите, в чем причина задержания мадам Боннэр? — подскочили ко мне журналисты. — За ее правозащитную деятельность? Это преследование за правду?

— Товарищи и господа, в интересах следствия я не могу разглашать информацию. Скажу только, что задержание никаким образом не имеет отношения к защите прав, — ответил им на ходу, направляясь к машине, в которой приехали Арапов с Карповым, но остановился и добавил:

— Точно так же, как любые слова гражданки Боннэр не имеют отношения к правде.

И я, игнорируя посыпавшиеся со всех сторон вопросы, сел на заднее сиденье рядом с советником юстиции.

— Откуда у вас так вовремя оказались три проигнорированные повестки? — поинтересовался, когда выехали на Садовое кольцо.

— Сразу после «концерта» на аэродроме первая, вторая после клеветнических заявлений журналистам в Свердловске, и третью отправил после того, как первые две были проигнорированы, — ответил Арапов. — Но вы должны понимать, товарищ полковник, что в случае с этой дамочкой у вас должны быть просто железобетонные доказательства ее вины.

— Доказывать будет следственная группа, — ответил я, — а мы просто предоставляем материалы, Павел Львович. Кстати, сейчас по приезду на Лубянку, вы с этими материалами и ознакомитесь.

Спустя полчаса, внимательно прочитав документы из папки по делу Мясниковой и, сверив тут же снятые с лже-Боннэр отпечатки пальцев с имеющимися в папке, Арапов без колебаний выписал постановление на арест.

Я поднялся к Удилову.

— Вадим Николаевич, команду пригласить журналистов на задержание дали вы? — спросил прямо, хотя это было понятно и так. — У меня вопрос: почему не поставили меня в известность?

— Не успел, Владимир Тимофеевич, — ответил Удилов. — У меня, знаете ли, всегда все идет по плану. Я никогда не рискую. Даже если со стороны это выглядит как риск, на самом деле каждое действие — результат анализа и расчета. Также я не имею склонности к импровизациям. Но вы в который раз провоцируете меня именно импровизировать. Мне показалась интересным ваше предложение по поводу показательного суда над лже-Боннэр и пришлось действовать быстро.

Удилов встал, сложил документы в кожаную папку.

— А вам все-таки надо работать системно, Владимир Тимофеевич. Распыляетесь. Обратите на это самое пристальное внимание.

— Приму к сведению, — ответил я.

— Пообедаете со мной? — предложил он, поставив папку на полку шкафа.

Не стал отказываться и, когда уже сидели в комнате отдыха, и ждали официанта, я задал вопрос, который волновал меня в этой истории больше всего.

— Микоян должен был знать Мясникову еще по делу «Четвертого рейха». Причем, знать лично и достаточно близко. В чем дело? Почему он настаивал на поездке настоящей Елены Боннэр в Ирак и почему он ничего не предпринял, когда вместо нее приехала другая женщина? Тем более, его старая знакомая? Неужели это все сойдет ему с рук?

— Микояна использовали втемную. И Мясникову он, конечно же узнал. Но ничего не сделал по той же самой причине, по которой не побоялся Сталина, вытащив своих детей из той ямы, в которую они попали. Даже не учитывая двойное убийство и самоубийство, им светило как минимум десять лет без права переписки.