Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ) - Тарасов Ник

— Два? — торговка всплеснула руками. — Да ты что, милок! Мне самой дороже встал! Два с полтиной, и то по доброте душевной.

— Два рубля, — твёрдо повторил я. — Платок хорош, спору нет, но не за три же.

После ещё нескольких минут торга мы сошлись на двух рублях, и Машка, счастливая, повязала новый платок на шею.

— Спасибо, Егорушка! — она чмокнула меня в щёку, не стесняясь взглядов прохожих. — Я такой красоты отродясь не видала!

— Носи на здоровье, — улыбнулся я. — Что ещё приглянулось?

Вскоре у Машки появились жемчужные бусы, — за которые я отдал после бурного торга семь рублей, и медовые пряники из лавки, славившейся на всю Тулу своими сладостями.

— Отведай, барыня, отведай, барин! — зазывал нас пузатый пряничник. — Лучшие пряники во всей губернии! С мёдом, с орехами, с изюмом!

Машка, захваченная вкусными ароматами, с восторгом разглядывала разложенные на прилавке пряники. Были тут и резные, и печатные, и фигурные — в виде птиц, зверей, даже целые терема пряничные.

— Дай-ка нам вот этих, — указал я на небольшие круглые пряники, украшенные затейливым узором, — и вон тех, с орехами. И леденцов добавь.

Расплатившись с пряничником — тридцать копеек за угощение, — я вручил свёрток Машке, которая тут же попробовала пряник и зажмурилась от удовольствия.

— Вкуснота какая! — похвалила она. — Надо бы и детишкам нашим в деревне взять, порадовать.

— Возьмём на обратном пути, — пообещал я. — Что там ещё впереди?

А впереди нас ждало столько всего, что глаза разбегались. Машка, как дитя малое, переходила от лотка к лотку, от лавки к лавке, всё разглядывая, всему дивясь, всё норовя потрогать. Я шёл следом, улыбаясь её восторгу и приторговывая то одну, то другую безделушку, чтобы порадовать её.

Так у нас появился отрез ткани на новое платье — тонкий, нежно-голубой, с мелким цветочным рисунком, — за который я выложил целых пять рублей, но зато Машка уже представляла, как будет в нём красоваться на деревенских посиделках.

— Ты как дитя малое, — подшучивал я над ней, глядя, как она кружится с отрезом, прикладывая его то к лицу, то к плечам. — Словно в сказку попала.

— А разве не сказка? — улыбалась она в ответ. — Я уже и не помню когда такое видала! В детстве только на ярмарках бывала, а потом уже и не до них было.

Мы продолжали пробираться сквозь толпу, рассматривая товары, когда вдруг Машка замерла на месте, уставившись на что-то с открытым ртом. Я проследил за её взглядом и увидел уличного фокусника, который прямо посреди площади показывал своё искусство. Он жонглировал разноцветными шариками, заставляя их словно по волшебству исчезать и появляться вновь, то и дело подкидывая их всё выше и выше.

— Ух ты! — выдохнула Машка, как заворожённая глядя на представление. — Как же он так ловко-то! Глянь, Егорушка, глянь!

Она так увлеклась зрелищем, что совсем позабыла о свёртках в руках. Я едва успел подхватить выскользнувший из её ослабевших пальцев отрез ткани, который уже готов был упасть в дорожную пыль.

— Эй, осторожнее, — я пристроил свёрток обратно ей в руки. — Не хватало ещё покупки растерять.

Но Машка, казалось, не слышала меня, полностью захваченная представлением. Фокусник тем временем заметил нас и, подмигнув, особенно ловко подбросил шарики, заставив их на мгновение замереть в воздухе, а затем поймав все разом, словно они сами прыгнули ему в ладони.

— Для прекрасной дамы и её спутника! — объявил он с шутовским поклоном. — Как вам моё искусство?

— Чудесно! — захлопала в ладоши Машка, чуть снова не выронив покупки. — Настоящее волшебство!

Фокусник расплылся в довольной улыбке, обнажив неровные зубы, и, приблизившись к нам, картинно снял потрёпанную шляпу:

— А за спектакль, господа хорошие, полагается монетка… Уж не откажите бедному артисту.

Я усмехнулся — ловко придумано! — но спорить не стал, достал медный пятак и опустил в протянутую шляпу. Фокусник тут же ловким движением спрятал монету, снова поклонился и отправился искать новых зрителей.

— Пойдём дальше, — я потянул Машку за руку. — Ещё столько всего интересного впереди.

— Ой, а самовар! — спохватилась она. — Ты же хотел самовар купить, помнишь?

И верно, ещё в деревне мы обсуждали, что хорошо бы привезти из Тулы настоящий тульский самовар.

— Конечно, купим, — кивнул я. — Пойдём к посудным рядам, там и самовары должны быть.

Фома, который всё это время держался неподалёку, вызвался проводить нас:

— Я знаю, где лучшие самовары продают. Пойдёмте, покажу.

Посудные ряды поражали разнообразием: тут были и глиняные горшки всех размеров, и медные тазы, и железные сковороды, и деревянные ложки, и берестяные туески… Но самым впечатляющим зрелищем были, конечно, самовары. Они выстроились на прилавках, словно медные солдатики, — начищенные до блеска, отражающие солнечные лучи, заставляя прищуриваться от их сияния.

— Вот, — Фома указал на лавку, где красовались самовары различных форм и размеров. — Лучшие мастера делают.

Мы подошли ближе, и Машка сразу принялась разглядывать самовары, восхищаясь их красотой:

— Гляди, Егорушка, какие узоры! А вот этот, с петушком на крышке! А тот, высокий, как столбик точёный!

Действительно, самовары поражали разнообразием: тут были и в форме вазы, и в форме бочонка, и высокие, стройные, и приземистые, пузатые. Некоторые украшали затейливые узоры, другие имели гладкие бока, отражающие окружающий мир, как зеркала.

— Чего изволите? — к нам подошёл сам хозяин лавки, степенный мужчина с окладистой бородой. — Самоварчик присматриваете?

— Да, хотим хороший самовар, — кивнул я. — Тульской работы, чтоб на века служил.

— У меня все самовары отменные, — с гордостью заявил купец. — Какой приглянулся?

Машка тут же указала на средних размеров самовар с резными узорами вокруг тулова и фигурными ножками:

— Вот этот! Посмотри, Егорушка, красота какая! — Фома лишь улыбался.

Самовар и впрямь был хорош — не слишком большой, но и не маленький, блестящий, с искусной работы краником и затейливой крышкой.

— Отличный выбор, сударыня, — одобрил купец. — Это работа братьев Лисицыных, лучших мастеров в Туле. На восемь персон, как раз для семейного чаепития.

— И сколько просите за такую красоту? — поинтересовался я, уже прикидывая, сколько придётся выложить.

— Тридцать рублей, — важно объявил купец. — И это я вам, как людям приезжим, уступаю. В Москве за такой все сорок дадут.

— Тридцать? — я покачал головой. — Дороговато. Двадцать пять дам, не больше.

— Двадцать пять? — купец сделал вид, что оскорблён до глубины души. — Помилуйте, сударь, за такую работу? Да в него меди одной на пятнадцать рублей пошло, не говоря уж о мастерстве!

Начался торг. Я настаивал на своей цене, купец упирался, мы оба делали вид, что вот-вот разойдёмся несолоно хлебавши, но постепенно сходились к середине. Наконец, купец, тяжко вздохнув, словно я отнимал у него последнее, согласился на двадцать семь рублей.

— По рукам, — кивнул я, доставая деньги. — Заверни хорошенько, чтоб не помялся в дороге.

Пока купец упаковывал самовар, бережно обёртывая его тряпицами, Машка не могла сдержать радости:

— Ой, Егорушка! Такая красота теперь у нас будет! Представляешь, как в воскресенье чай пить будем? И соседей позовём, пусть подивятся.

Я улыбнулся её восторгу. Самовар был и впрямь хорош, да и цена, хоть и кусалась, но вполне соответствовала качеству. А радость Машки стоила любых денег.

Расплатившись с купцом и получив тщательно упакованный самовар, я передал его Фоме, чтобы тот отнёс покупку на постоялый двор.

— Осторожнее там, не побей, — наказал я. — Это не доски какие, а вещь тонкая.

— Будьте спокойны, Егор Андреич, — кивнул Фома. — Донесу в целости, как ребёночка.

— А теперь, — сказал я, обращаясь к Машке, — надо бы и чаю купить к самовару. Не зря же такую красоту брали.

— И то верно, — согласилась она. — Фома, а где чай-то продают? — Успел окликнуть его я, пока тот еще не ушел.