Наследник 4 (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Верно мыслишь, Михаил Васильевич, — одобрил я. — Так и сделаем. Пусть Москва встречает своих героев.

Вечера у костра стали отдушиной. Усталость от дневного перехода, тревожные мысли — все отступало, когда над лагерем разносились звуки гуслей и балалаек. Скоморохи были настоящими мастерами своего дела. Они рассказывали сказки, разыгрывали смешные сценки, пели старые песни. Но главное пели и новые песни, которые я сними разучил когда они были у меня в Старице.

«Распрягайте, хлопцы, коней, да ложитесь спочивать…» — затягивал рыжий Ивашка хрипловатым басом, а вся ватага подхватывала припев, притопывая и приплясывая.

Воины слушали, сначала настороженно, а потом все охотнее подпевая. В этой простой мелодии было что-то настоящее, что отзывалось в сердце каждого — и старого служилого, и вчерашнего казака. Они чувствовали — это их песня. Про них. И про того, кто ведет их домой — про меня.

Я сидел у костра, подперев щеку рукой, смотрел на огонь, на лица своих людей, слушал эту песню и думал. «У меня есть войско, верное и победившее. У меня есть слава — народ встречает меня как избавителя. У меня есть поддержка — Нижний Новгород открыто заявил, что будет кричать мое имя на Соборе. Но хватит ли этого? Хватит ли, чтобы сломить вековую спесь боярских родов, чтобы убедить всю землю русскую, что именно я, Старицкий, потомок Рюрика, но явившийся из ниоткуда, — тот, кто нужен этой стране? Игра предстоит тонкая. Один неверный шаг — и все рухнет».

Москва была уже близко. Один дневной переход, не больше. Запах дыма от бесчисленных печей столицы уже смешивался со свежим утренним воздухом, а дорога становилась все оживленнее — то обоз купеческий попадется, то мужичок с возом сена, то купец какой спешит с обозом. Все они, завидев наше войско, торопливо сворачивали на обочину, снимали шапки и провожали нас долгими взглядами, полными страха, любопытства и надежды. Весть о нашем приближении, несомненно, уже достигла столицы, но я хотел, чтобы она прозвучала не смутными слухами, а громовым раскатом, возвещающим о моем возвращении.

Лагерь разбили на просторной поляне у небольшой речки. Войско располагалось на отдых перед последним броском к Москве. Я стоял у своего шатра, глядя на раскинувшийся передо мной живой, дышащий организм моей армии.

— Василий! — позвал я, и Бутурлин тут же возник рядом, затянутый в походную броню, готовый к любому приказу. — Бери пятерых.

Василий кивнул, его взгляд был вопросительным.

— Скачите в Москву, — приказал я, глядя ему прямо в глаза. — Найдите там князей Одоевского да Хованского и деда. Ни к кому другому! Найдете и передадите слово в слово.

Я сделал паузу, чеканя каждое слово, вкладывая в него всю тяжесть прошедших дней и всю решимость будущих.

— Передайте: князь Старицкий идет. С войском. С победой. И с живым вором в цепях. Пусть готовятся встречать, — я усмехнулся холодной, злой усмешкой.

— Будет исполнено, княже! — твердо ответил он и тут же пошел собираться.

Они понимали — им оказано доверие, и от них зависит многое.

Через несколько минут пятеро всадников, подняв тучу пыли, уже неслись по дороге к Москве, унося мою весть, мою волю

На следующий день Москва встречала нас перезвоном сотен колоколов. Не тревожным набатом, как в страшные дни бунта, а густым, торжественным гулом, плывущим над стенами и башнями, над золотыми маковками церквей. Этот звон сливался с ревом толпы, запрудившей улицы так плотно, что авангарду приходилось едва ли не силой прокладывать дорогу.

Я ехал во главе войска, и сердце мое стучало в такт этому колокольному гулу. Возвращение. Совсем иное, чем тот поспешный, тревожный приезд перед свадьбой Дмитрия. Тогда я пробирался сквозь настороженную, враждебную столицу. Теперь я въезжал в нее победителем.

Войско шло чеканным шагом, растянувшись на версту. Мои пол ехал гордо, выпрямив спины, их лица были суровы, но в глазах горел огонь триумфа. Стрельцы, хоть и уставшие от долгого перехода, ступали ровно, чувствуя на себе восхищенные взгляды москвичей. Даже казачий полк, вчерашние воры, шел смирно, угрюмо глядя перед собой, но подчиняясь общему ритму — они тоже были частью этой победоносной силы, и это читалось в их глазах.

А народ… народ ревел! Женщины плакали и крестились, мужики кидали в воздух шапки, кричали приветствия:

— Князь-батюшка! Спаситель!

— С победой, Андрей Володимирович!

— Воров извел! Порядок навел!

Особый гул восторга и злорадства прокатывался по толпе, когда мимо проезжала телега, где, скорчившись и звеня цепями, трясся Лжепетр.

Москвичи, пережившие ужас бунта и страх, видели в нем живое воплощение поверженной смуты. Они тыкали в него пальцами, выкрикивали проклятия.

Мы въехали в Кремль через Спасские ворота. Здесь, на огромной Соборной площади, нас уже ждали. Море боярских шапок, духовенство в парадных ризах, головы приказов, думные дьяки. Я узнавал лица — Власьев, степенный Волынский, хмурый Хованский, Одоевский с довольной улыбкой… Мой «регентский совет» в полном составе. Чуть поодаль, стоял дед Прохор, рядом — дядя Поздей и Прокоп. Их лица были строги, но в глазах светилась гордость. И среди всех — высокая, сухая фигура патриарха Иова, опирающегося на посох. Его присутствие здесь, на этой встрече, было важнее любых слов.

Я спешился. Ко мне тут же шагнули бояре с формальными приветствиями. Власьев, как главный по гражданским делам, выступил вперед:

— С возвращением и великой победой, князь Андрей Володимирович! Москва спокойна, порядок блюдется, приказы работают исправно. Ждали тебя с нетерпением!

— Здравь будь, Афанасий Иванович, — кивнул я, принимая его слова, но внутренне усмехаясь их поверхностности. «Спокойна… как же. Знаю я ваше спокойствие». Но сейчас нужно было играть роль. Я принимал почести как должные, как награду за труды и опасности.

Я обернулся к площади, которая гудела, как растревоженный улей. Тысячи глаз были устремлены на меня. Я поднял руку, призывая к тишине. Гул постепенно стих.

— Люди православные! Москвичи! — Голос мой разнесся над площадью, усиленный акустикой древних стен. — Вы ждали вестей? Весть пришла! Вор Петрушка, что назвался царским именем и разорял землю русскую, разбит! Войско его рассеяно, сам он — в цепях! — Я указал рукой на телегу, и толпа снова взорвалась ревом.

— Порядок восстановлен! — продолжал я, дождавшись, пока шум немного утихнет. — Но земля наша осталась без государя. Посему, как и было решено всей Думой Боярской, скоро соберется Великий Земский собор! Вся земля русская, все чины и города пришлют своих выборных людей, чтобы решить — кому вручить заботу о земле, кому доверить судьбу Отечества нашего! До той поры — храните мир и порядок! Молитесь Господу о даровании мудрости и правильного выбора! А мы, бояре и воеводы, будем блюсти государство до Собора!

Я закончил речь и перекрестился на золотые купола Успенского собора. Площадь снова взорвалась криками одобрения. Они услышали то, что хотели: победа одержана, порядок есть, а будущее решится по закону, всей землей.

Вечером Грановитая палата, свидетельница стольких драм и переворотов, вновь наполнилась гулом голосов, звоном кубков и запахом пиршества.

Столы ломились от яств: жареные лебеди и поросята, осетры аршинной длины, горы пирогов, икра черная и красная, меды ставленые, вина заморские, пиво пенное. Гремела музыка — не только привычные гусли и домры, но и иноземные трубы, оставшиеся, видимо, со времен свадебного безумия Дмитрия. Я даже велел позвать скоморохов — их похабные шутки и залихватские песни сейчас были как нельзя кстати, снимая напряжение и подчеркивая народный характер победы.

Я сидел во главе стола, на высоком резном кресле, где еще недавно восседал покойный самозванец. По правую руку от меня — дед Прохор и дядя Олег, моя кровь и опора. По левую — князь Иван Михайлович Воротынский, знак того, что старые счеты забыты, и думный дьяк Власьев, моя правая рука в делах приказных. Чуть дальше расположились Скопин-Шуйский, Одоевский, Хованский, Волынский — мои воеводы и союзники. Были здесь и нижегородские делегаты — Минин хмуро цедил мед, Савка Кожица сиял, как начищенный полтинник, старик Пахомов степенно кивал в такт музыке. Вся Боярская Дума, что осталась верна или сделала вид, что верна, — все были здесь. Даже патриарх Иов прислал своего келейника с благословением пирующим.