— Видал я такой гастрафет! — Он уважительно крякнул. — При осаде Тира финикийцы по нам из таких били. Серьёзная штука, бронзовый панцирь пробивала насквозь!
Покачав седой головой, он вскинул на меня взгляд:
— Твоя-то игрушка, царь, может такое?
На это я лишь весело осклабился:
— А вот мы сейчас и попробуем!
По моему знаку телохранители достали трофейный бронзовый панцирь и, вбив в землю заранее приготовленную крестовину, повесили его. Я отмерил ровно пятьдесят шагов и задорно глянул на замерших в любопытном ожидании воинов:
— Ставлю сорок драхм, что пробью панцирь! Даю десять к одному тому смельчаку, кто готов поставить тетрадрахму и поспорить с царём!
Я точно знал, что с пятидесяти шагов мое изделие пробивало бронзовую пластину и потолще, но специально заводил народ для поднятия ажиотажа. Пока македоняне мялись, к моему удивлению, встрял Патрокл:
— Чё-то мне не верится! — крякнул он и, вытащив серебряный кругляш, подкинул его в воздух. — Ставлю!
Он зыркнул на своих подчинённых единственным глазом:
— Сорок драхм мне не помешают, а царь не обеднеет!
После такого представления набралось еще с десяток желающих подняться на халяву. В случае проигрыша сумма тянула уже на четыреста драхм, и, целясь, я подумал о том, что теперь желательно бы не промахнуться.
К счастью, пристрелянный арбалет не подвел, и болт, звякнув о начищенную бронзу, застрял в панцире, утонув в нем аж на целую палайсту (ладонь). Все тут же бросились к мишени и, восторженно ахая, принялись рассматривать продырявленную броню. Патрокл же, огорченно вздохнув, первым выложил проигранную тетрадрахму.
— За такое оружие не жалко! — протянул он мне серебряную монету.
Но я лишь рассмеялся и во всеуслышание объявил:
— Весь свой выигрыш отдаю на устройство праздника для моих воинов, а чтоб командиры не скупились, добавлю к нему еще десять мин серебра!
Эту новость все встретили радостным гулом, и уже под него я запрыгнул в седло подведенного жеребца.
Прощаясь, я все же пристрожил Патрокла.
— Завтра устрой войску праздник, но смотри, чтобы не загуляли через край! С утра чтоб все на плацу были!
Пока вспоминал сегодняшнее утро, уже подъехал вплотную к стрелкам. Натягиваю узду, и Аттила послушно останавливается.
Вижу, что иларх успел выстроить свою илу в шеренгу, а сам устремился к нам навстречу. Рядом с ним — командир агемы Телеспор и гипарх Борей. Их я не звал, но, видать, им уже доложили о моем приезде, и оба почли за должное встретить царя.
Иларх — мидиец, а Телеспор и Борей — из моих парней. Телеспор еще недавно был десятником, а Борей командовал сотней. Сейчас у них проблем прибавилось, но Экзарм хвалил обоих, говорил, что спуску подчиненным не дают.
Последняя чистка уже принесла свои плоды. Управлять этой вольницей стало проще, да и взаимопонимание наладилось.
Поприветствовав меня, командиры пристроились позади, и мы все впятером едем вдоль строя. Первым делом я оцениваю состояние лошадей. Это наивернейший показатель в кавалерии: если конь в порядке, то почти всегда и все остальное содержится с должным уходом. Затем — сбруя, седло и стремена. Этим может похвастаться пока лишь треть, но на большее я и не рассчитывал.
«Ничего, — мысленно успокаиваю сам себя, — время еще есть. Даст бог, к весне все будут иметь полный комплект!»
Мой взгляд скользит от снаряжения к лицам воинов, и в глазах почти каждого я ловлю нескрываемые восторг и зависть. Знаю, что эти эмоции вызываю не я, а мой конь. И это понятно! Я сам обожаю своего жеребца, и любой кавалерист не может пройти мимо него равнодушно. Аттила — чистокровный ахалтекинец золотой масти с черными чулками и гривой. Сухой, поджарый и мощный одновременно! Каждая мышца играет на его теле, как у культуриста на сцене, а сам он возвышается над всеми остальными лошадьми, как красавец-эльф над коренастыми толстожопыми гномами. И тут неважно, какой породы другие лошади: фесалийской, тарентийской или мидийской!
Вот и сейчас, когда я еду вдоль строя, мидийцы невольно сравнивают своих скакунов с моим, и я не виню их за ту белую зависть, что читается на их лицах. Аттила тоже чувствует этот восторг и посматривает на всех свысока! Таких, как он, чистокровных ахалтекинцев у меня единицы; в основном вся моя, теперь уже расформированная, кавалерия сидит на арабских скакунах, и лишь у тетрархии катафрактов под седлом — самые крупные и выносливые полукровки ахалтекинцев и арабов. Все они были выведены и выращены еще у меня в поместье в ходе почти шестилетней селекции, потому как найти таких лошадей на рынках Азии практически невозможно, а те, что есть, стоят баснословно дорого!
Закончив с общим осмотром, перехожу к частностям. Треть сотни уже сидит в седлах и со стременами.
«Это хорошо!» — все-таки ставлю себе плюс, но больше пока радоваться нечему. Хотя это тоже как сказать. Половина сотни в новых льняных доспехах! Это как, плюс или минус? С одной стороны, это далеко не бригантина, но и не тот линоторакс, который был в ходу раньше.
Тогда ведь что: обмотал себя вокруг живота пять раз отрезом проклеенной льняной ткани, сбоку скрепил фибулой, через плечи перекинул подтяжки из такого же материала — и вуаля, вот тебе и вся защита. Теперь же на этой сотне — совсем другой доспех, хоть и тоже из льна.
Благодаря моей ткацкой мануфактуре и пошивочному цеху этот доспех отличается от всего того, что было, как небо от земли. Теперь это сшитая куртка с короткими рукавами и широким проемом, чтобы ее можно было надеть через голову. Между пятью внутренними и пятью внешними слоями проложен конский волос, и вся куртка прошита насквозь ромбом, что делает этот комбинированный доспех еще плотнее и крепче. На груди, животе и плечах приклепаны одиночные железные пластины, что пусть и частично, но предохраняют наиболее уязвимые места.
Еще одно новшество: у этих всадников ножны висят на широком кожаном поясе, а не на перевязи, как раньше. Кто-то может сказать — какая разница, и будет неправ. Перевязь она подвижна, ерзает туда-сюда, и в бою, когда все решают мгновения, рука может вовремя не найти рукоять меча в привычном месте. А в битве как? Потерял долю секунды — и все, ты уже труп!
Мой взгляд с удовлетворением отмечает все эти нововведения, как и то, что четверть сотни уже в штанах, наподобие галифе, которые заправлены в высокие кожаные сапоги. Меч тоже претерпел изменения. Теперь, кроме односторонней заточки и стрелки прогиба, он еще и расширяется к окончанию, что делает его похожим на классическую махайру. Такое утяжеление концевой части усиливает рубящий удар, делая его опасным даже для формованных бронзовых панцирей.
Кованых шлемов пока нет ни у кого — не дошли еще руки, как и до луков, копий и дротиков. Эта часть вооружения осталась с прежних времен.
«Луки непременно заменим, — делаю себе пометку, — а вот остальное и так сойдет!»
Проговариваю это, несмотря на то что вижу у многих бронзовые и даже медные наконечники. Тут надо реально смотреть на вещи: все за год не осилить даже для семи с половиной тысяч.
«Тут, дай бог, эти кожаные колпаки, что у них на головах, на шлемы поменять! — хмыкаю про себя. — Про наконечники потом будем думать!»
К слову сказать, даже то оружие, что я вижу сейчас, уже стоит таких денег, что мои резервы неумолимо стремятся к истощению! Единственное утешение — что обязательное вооружение, которым я снабжаю свою кавалерию и пехоту, идет не бесплатно, а в рассрочку. Каждый всадник или фалангит по новому уложению обязан вернуть мне всю стоимость снаряжения из своего жалованья в течение пяти лет, а я же обязуюсь предоставить им скидку в четверть рыночной стоимости.
Закончив осмотр и удовлетворенно кивнув, поворачиваюсь к Телеспору:
— Ну что ж, пока неплохо! Теперь давай посмотрим, чему ты их успел научить!
Глава 21
Сатрапия Сузиана, город Сузы, конец августа 316 года до н.э.
