Великий диктатор. Книга третья (СИ) - "Alex Berest"

— Увы, Пол. В нашем бюджете не предусмотрено трат на столь дорогое оборудование.

— И сколько стоит нужный вам микроскоп? — спросил я, всё ещё пребывая в полном обалдении от того факта, что Ярвинен работает над получением того самого пенициллина, который в моём мире появился только в тридцатых годах двадцатого века.

— Если и брать, то «Карл Цейс Йена». Их новую модель со сменными объективами.

— Пол, ты с ума сошёл? Он же стоит не меньше четырёхсот марок.

— А его можно у нас купить? Или надо и Германии заказывать? — влез я в их спор. — Господин Вальберг, вам всё равно рано или поздно понадобится подобное оборудование. А я готов вложиться в исследования господина Ярвинена. Если даже вытяжка, полученная с простого хлеба лечит гнойные раны, то что говорить про полноценное лекарство? Я, как вы знаете из газет, получил Пушкинскую премию. Вот, — я достал портмоне и извлёк тысячу рублей, которую хотел отдать Гюллингу, и протянул их Вальбергу. — Господин Вальберг, я думаю, что надо поддержать господина Ярвинена. Вот вам деньги. Потратьте их на это исследование. Купите микроскоп, сепаратор и что там ещё нужно.

— О! Господин Хухта! Мне ещё эксикаторы нужны. Впрочем, они стоят недорого. Спасибо вам, молодой человек, что поддержали меня! Вы по-настоящему соль земли… — доктор Ярвинен внезапно осёкся и замолчал, уставившись остекленевшим взглядом куда-то сквозь меня.

— Том, дружище, всё нормально, — забеспокоился фон Вальберг.

— Åh min Gud! — неожиданно завопил Ярвинен по шведски и тут же перешёл на финский. — Соль! Точно, соль! Как я не додумался ранее, что полученную вытяжку можно выпарить чтобы сохранить лечебные свойства.

— Пойдём, Матти, — потащил меня из лаборатории фон Вальберг. — Если этот безумец что-то придумал, то лучше его не отвлекать. И спасибо за деньги на исследования.

— Да не за что. Главное, чтобы результат был. И не забудьте запатентовать результат, если что получится, — с этими словами я и распрощался.

……

После моего визита в медицинскую лабораторию мне дали спокойно поучиться не более месяца. А затем граф Григорий Иванович Рибопьер — руководитель олимпийской команды Российской империи, привёз в Гельсингфорс группу атлетов для изучения техники и тактики «соревнований военных патрулей», как обозвал придуманный мною биатлон глава международного олимпийского комитета Пьер Фреди де Кубертен.

На поверку, русские атлеты оказались простыми казаками, набранными графом Рибопьером из Лейб-гвардии Атаманского полка. И это стало основной проблемой. Так как казачки в этой группе были с Донского войска. Да, на лыжах они умели стоять. Но именно стоять или ходить. Бегать на лыжах из них никто не умел, а учиться они отказались наотрез, чем вызвали удивление и непонимание графа.

— Что за блажь, бежать на лыжах? И ладно недолго, но не десять же вёрст! Понапридумывали всякую хрень чухонцы, а нам теперь отдуваться? Не, ваше сиятельство. Мы так не договаривались, — после прохождения по трассе будущего забега и показа выступления финской команды, возразил графу Рибопьеру вахмистр Новиков, командовавший приехавшими казаками. — Вы нас спрашивали про умение ходить на лыжах, а не бегать. Мы вам не чига какая.

— Чига? — удивился граф, но вахмистр уже ушёл, и объяснять пришлось мне.

— Они так своих верховых казаков кличут и выходцев из восточных казачьих областей. Ваше сиятельство, в самом деле, почему бы вам не набрать новую команду из Лейб-гвардии Сводно-Казачьего полка? Там много выходцев из Сибири, которые с рождения лыжами пользуются.

— Да. Наверное, так и придётся сделать. Спасибо, Матвей Матвеевич, за совет, — поблагодарил меня граф и удалился вслед за своими казаками.

А ещё через неделю я из письма Леопольда Мехелина узнал о том, что руководителем олимпийской сборной на зимних играх, назначен генерал-майор Владимир Николаевич Воейков.

Крёстный отец цесаревича Алексея прибыл в княжество с новой командой аккурат под Рождество, и мне пришлось снова забросить учёбу и все дела, для того чтобы сопровождать генерала и русских атлетов. Правда, на этот раз, русская команда решила не участвовать в «соревнованиях военных патрулей», а ограничилась только лыжными гонками и фигурным катанием.

Благо, лыжные трассы и учебный каток мы уже подготовили, и на них тренировались наши лыжники и фигуристы. Я же в зимних играх следующего года решил не участвовать. Так как просто потерял форму и боялся облажаться перед своими пионерами. Да и не особо любил все эти лыжные забавы. Но в сборную княжества я сумел пропихнуть пятерых пионеров, четверо из которых и будут участвовать в соревнованиях по биатлону в компании с лыжниками из пограничной бригады.

Глава же нашей сборной, Ээро Эркко, лишь пару раз появился в тренировочном лагере. При встрече русской команды и при их отъезде. Всё остальное время он пропадал в парламенте, где внезапно на аграрную партию обрушился коррупционный скандал. Причем это слово — «коррупция», главный редактор и владелец «Финской правды» спёр у меня из текста моей же статьи, которую я готовил для публикации в «Пионерской правде». Ему понравилось, что одним словом можно объединить мздоимство и лихоимство. В итоге, из аграрной партии и из парламента выперли семь человек. И на Пасху назначили довыборы в Эдускунту.

……

Новый 1910 год я опять встретил в Гельсингфорсе. Но на этот раз хотя бы не проспал. Да мне бы и не дали. В нашем особняке собралась толпа народу. Приехали отец с матерью и привезли с собой Петера и Лукаса. Заявился дед Кауко. Пришли обе семьи Саари, старшая с тётей Хеленой и дядей Вэйккой, и младшая с моим кузеном Томми и его супругой Софией. Из Кеми приехал Нильс Викстрём с женой и младшим сыном Ларсом.

Совершенно случайно к нам присоединились и родители Катарины, жены моего старшего брата Кауко, которые опоздали на поезд и решили отложить поездку к своей младшей дочери в Або.

Я же собирался встречать Новый год вместе с Миккой и Фоккером на студенческой ёлке в императорском университете. Но за пару часов до этого события довольно сильно подвернул ногу, гоняясь по заснеженному саду за Петером и Лукасом. И встречать пришлось в сугубо семейной обстановке, неуклюже шкандыбая с тросточкой, и вместо танцев с юными студентками развлекать себя игрой в «монополию» с племянниками, племянницами и братьями.

Зато вспомнил про устройство регулируемых подмышечных костылей на шпильках. Которые тут же и зарисовал в своём блокноте, чтобы про них не забыть. Немного поразмышляв, понял, что со шпильками у меня ничего не получится. Алюминий нынче дорог и костыли придётся ваять из металла и древесины. Поэтому, шпильки заменил на струбцину.

Моими чёрканиями в блокноте тут же заинтересовался дедуля.

— А ты чего это тут придумываешь? — спросил он, внезапно подкравшись ко мне со спины, из-за чего я непроизвольно дёрнулся и, стукнувшись больной ногой, выругался.

— Перкеле! Ну, ты! Деда! Не можешь нормально подойти. Надо обязательно меня напугать? Чтобы я больной ногой стукнулся?

— Ха! А когда ты деда своего пугал отвалившимся хвостом, ты думал о том как я перепугаюсь? А? — ехидно спросил старик и явно ещё хотел поворчать, но ему не дала этого сделать мелкая Клара, дочка брата Каука.

— Деда, а у кого хвост отвалился? — поинтересовалась эта пигалица, непонятно каким образом материализовавшаяся возле нас.

— У твоего дяди Матти. У него до восьми лет хвост был, а потом отвалился. Вот так. Беги Клара, поиграй с другими детьми, — потрепал по голове правнучку дед Кауко.

Мелкая, с квадратными от удивления глазами, заторможено кивнула и тут же рванула к остальным детишкам, резвившимся возле елки, делиться узнанной новостью.