Сотник (СИ) - Вязовский Алексей

— Кто же тот демон, что всех побеждает?

— Золото! — пожал плечами банкир. — Деньги в руках бенгальских купцов. Они скупают задарма товары от миллионов крестьян-надомников и продают ее на север или англичанам. С ними бенгальцы создали как бы союз, как два соседних плюща, обвивающего один плодоносного ствол и сосущего из него соки. Они друг дружке помогают, нисколько не конфликтуя. И поэтому в распоряжении инглиси всегда полно золота для подкупа, а у противостоящих им раджей не хватает рупий на содержание большой армии. Именно покупая своих противников, командиров индийских армий или отрядов, инглиси вместе с калькуттскими купцами побеждают, чтобы творить зло с народом Бенгалии, да и всей Индии.

Я все понял. Этот термин еще не изобрели, но компрадорство давно пустило корни по всей Индии, где разграбление страны шло полных ходом, где новоявленные бенгальские буржуа с легкостью предавали национальные интересы ради барыша. Они еще не поняли, с кем связались, им пока и невдомек, что пройдет всего ничего, и в Индию хлынет поток дешевых тканей фабричного производства — механический ткацкий станок Картрайта уже изобретен. И закончится лафа у бенгальских торговцев, а миллионы мелких ремесленников окажутся выброшенными на обочину дороги собирать милостыню и умирать от голода.

— У них есть главный? Есть тот, на ком все держится? — спросил я банкира, не понимая, зачем он со мной так откровенничает.

— Бабу Рамдулал Дей, запомни это имя!

— Кто это?

— Все торговцы, ростовщики, банкиры и финансисты Бенгалии объединены в банию, в одно общество вне зависимости от касты. Он ее глава.

— Благодарю. Позволено ли мне узнать, что вызвало твою откровенность, уважаемый хозяин?

Банкир спрятал лицо за чашкой чая. Долго молчал.

— 30 лет назад, — глухо, бесцветным голосом, не поднимая глаз, начал он рассказ, — голод, вызванный алчностью англичан и бании Калькутта, заставил людей бежать куда глаза глядят. Те, кто остался, погибли. Миллионы! Многие районы обезлюдели, пашня была заброшена и превратилась в непроходимые джунгли. Потом голод возвращался снова и снова, потому что Калькутт требовал сажать индиго, а не рис, а вместо зерна — опийный мак. Моя семья вымерла подчистую — большой древний род из Бирбхума. Когда вы появитесь в Бенгалии, вы найдете многих, кто пожелает отомстить.

Банкир поставил со стуком на пол чашку со своим чаем и с вызовом уставился в мое лицо. Что ж, у меня появились новые вопросы.

* * *

Зиндан Кабула после бухарского меня, признаться, удивил в лучшую сторону. В столице эмирата людей засовывали в глубокий каменный колодец, забранный сверху решеткой, сквозь которую спускали вниз пищу и воду. Врагу не пожелаешь такого заключения — снег и дождь свободно проникали в узилище, там же приходилось справлять естественные надобности. Долго выдержать подобное заключение было непросто. В кабульском же зиндане большая часть арестантов по четыре-пять человек содержалась в больших квадратных залах с широким проемом под потолком, прикрытым от солнца тканевой шторой, в стенах сохранилось множество оконных проемов, заложенных кирпичом — складывалось впечатление, что изначально здание предназначалось для иного, чем служить тюрьмой. Но даже такая, тюрьма есть тюрьма — здесь царили безысходность и страх. Наверное, были и каменные мешки, но я их не увидел. Меня вели в комнату Земана, которого я мог забрать по приказу нового шаха.

Не успел я дойти до нужной мне камеры, как мое внимание привлек рык человека, вцепившегося пальцами в решетку из широких металлических полос. Я среагировал не только на странный возглас — что-то мне показалось знакомым в облике бородача-пленника. Остановился, всмотрелся в горевшие гневом глаза, в ястребиный нос, смолистую бороду и крепкую фигуру воина. Я узнал его — с этим человеком встречался во дворце хивинского хана на приеме бухарских послов. Ну здравствуй, Медриам-Ага, тебя все же сцапали люди Махмуд-шаха! Вот о каком сюрпризе говорил новый властитель Кабула…

— Я сбегу отсюда, и мы еще увидимся! — крикнул мне кундузец на арабском.

— Трудно бегать без головы, — пожал плечами я. Почему-то был уверен, что британского шпиона Махмуд казнит быстро, не затягивая.

Медраим затряс решетку, а я не стал задерживаться около клетки. Поделом тебе, сиди теперь в зиндане, жди казни.

Я не любитель дешевых понтов и глупых обличительных речей в подобных ситуациях. Быть может, в какой-нибудь фильме актер, играющий главного героя, выдал бы нечто пафосное вроде «ты сам выбрал свою участь!» или «будешь знать, как вставать у меня на дороге». Нет, ничего подобного я делать не собирался. Просто отвернулся и пошел дальше — будем считать, что эта страница моей азиатской эпопеи перевернута полностью и окончательно.

— Мне знаком твой голос, незнакомец! — с волнением произнес Земан, когда я объявил ему, что он свободен и завтра мы отправимся с ним в сторону Пенджаба.

Слепец, пребывая в своем погасшем мире и впав в какое-то оцепенение, он ни словом не возразил на мое сообщение, ни обрадовался, не огорчился. Его волновало только одно — мой голос. Надеюсь, он не вообразил себе, что снова отправляется в райские кущи. Не стал ему объяснять про нашу предыдущую встречу. Он и так выглядел краше в гроб кладут, видимо, моя проделка не прошла для него бесследно.

— Ваше величество, — спокойно ответил я, награждая экс-шаха утерянным титулом. — У нас мало времени. Пойдемте, нам нужно успеть до отъезда привести вас в порядок, да и у меня хлопот выше крыши.

Я не кривил душой. За оставшееся время до новой встречи с Махмуд-шахом, на которой он передаст мне алмаз, оставались считанные часы. Слишком много всего нужно было успеть, обсудить, подготовить, выслушать упреки. Меня ждали непростые полсуток.

* * *

Она проскользнула ко мне в спальню в самый неподходящий момент, ближе к полуночи. Неподходящий не потому, что я спал или собирался спать. Наоборот, сна не было ни в одном глазу. И все из-за предстоящей поездки. Как раз думал о ней, весь извелся. Поэтому, считай, застала врасплох. Лихорадочный блеск в глазах, которого хватило бы, чтобы осветить небольшой аул, дрожащие руки. Или…

«Неужели решила пойти ва-банк? Взять меня в оборот тепленьким-голеньким своими красивыми руками? Начнет гонять по татами, пока не уложит на лопатки, пока я не взвою и не запрошу пощады?»

— Чего испужался? — думала, что читает меня, как открытую книгу.

Еще и ручку крендельком на бедро. И бедром этим чуть вбок качнула. А сама-то продолжала дрожать — это выглядело одновременно и трогательно-наивно, и как-то по-гребенски с их станичными, довольно-таки свободными нравами.

Мысленно я застонал. И что ей ответить? Промямлить детское: «ничего я не испуЖался⁈» Курям на смех! Сделать морду кирпичом и поощрительно буркнуть" не дождеССя!«? Или: "Вот еще!»⁈ Все — наивно, будто не мужик отвечает, а пионер в коротких штанишках. Или выбрать грубый, но действенный вариант — «развертай оглобли!»?

— Что молчишь?

А и вправду, чего это я? Время для ответа упущено. И так никакой инициативы, а тут еще и торможу.

— Чего надо? — сподобился, наконец!

— Мне⁈ — выпустила ироничную вспышку из глаз. — Ничего.

Качнула вторым бедром, делая шаг ко мне. Я нашел в себе силы из лежачего положения перейти в полулежачее.

— А вот тебеее…!

"Ну, не…! Тянет она еще! Так никаких мужских сил моих не хватит. Так она последние запасы выгребет своим тягучим и низким, вибрирующим голосом'.

— Никак не заснешь? — спросила не участливо, а с той же иронией в голосе, будто точно знала причину моей бессонницы. Уверила себя, что я должен страдать перед разлукой. Значит, страдаю! Места себе не нахожу!

— Да… — пожал плечами. Мол, ничего необычного и ничего такого, что она могла бы подумать. Или в чем была уверена.

— Обо мнеее думаешь…

И ведь не спросила. А вот так вот рубанула.