Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

Река не была широкой. Те же несколько десятков шагов, не больше. Соединял берега горбатый мост, едва взглянув на который, я сразу понял, почему его невозможно было сжечь.

Мост был железным. Уж не знаю кто и каким образом его здесь построил, но в нем не было ни единой деревянной или каменной детали. Один край его врастал в землю на нашем берегу, затем его крутая дуга пересекала реку широкой полосой, по которой свободно могли проехать четверо конных, и другой его край уже упирался в противоположный берег.

Я не заметил, чтобы его поддерживали какие-то сваи, вбитые в дно реки. Он просто нависал над красноватыми водами реки блестящей с черными прожилками радугой. Не было заметно никаких болтов, соединяющих его конструкции, да и самих отдельных конструкций видно не было — мост казался цельным, будто его разом отлили в некой колоссальной, не поддающейся представлению форме.

Бегло глянув на Настю, я увидел, что она рассматривает мост с раскрытым от удивления ртом, а потом вдруг понял, что у меня и у самого отвисла челюсть, и поторопился сжать зубы.

— Он такой… такой блестящий! — с нотками восторга прошептала Настя. — И совсем не заржавел!

— Это Каленый мост, — сказал Тихомир. — Он слишком горячий, чтобы на нем задерживалась влага. Босому по нему не пройти — можно ноги обжечь, и голой рукой к ограждению его лучше не прикасаться.

— Каленый мост… — довольно громко прошептала Настя. — Смордянка…

И вдруг так и подалась назад в седле. Поводья натянулись, и лошадь ее, серая в белых яблоках красавица, тоже попятилась.

— Я туда не пойду… — зашипела Настя, глядя на меня округлившимися глазами. — Я туда не пойду, Сумароков! Нам нельзя на тот берег! Какая, к чертям, Смордянка? Это Калинов мост через Смородину! Это река, которая отделяет мир живых от мира мертвых… Тихомир, мать твою, ты куда нас привел⁈ С того берега не будет возврата! Ты думаешь, что я такая глупая⁈ Что я книжек не читаю⁈ Там царство мертвых!

Тихомир глянул на нее холодно, легонько шлепнул щиколотками лошадь по бокам, и она сразу же направилась вниз по склону, к реке.

Тогда я сделал то же самое, кинув через плечо:

— Уж не знаю какие ты книжки читаешь, Настасья Алексеевна, но тебе пора с этим завязывать. Не ровен час, совсем головой слаба станешь. Это надо же такое придумать — царство мертвых!

— А я ей верю! — веско заявил Кушак голосом Марьицы, но тем не менее двинулся следом за мной.

Я услышал, как Настя за спиной простонала что-то от бессилия, а затем послышался шорох шагов ее лошади по траве на склоне.

— Мы все умрем! — всхлипывала Настя время от времени. — Как пить дать умрем… Тихомиру с Марьицей хорошо — они и так уже мертвые, им терять-то нечего! А вот как мы там все помрем, что тогда⁈

— Живы будем — не помрем, — обернувшись, подмигнул ей Кушак весело. — Да не кручинься ты, Настюшка моя! Жених твой из всяких передряг целым выходил, так и из этой как-нибудь выберемся…

— Тем более, что назад нам возвращаться не придется, — сказал я. — Из Зеркального храма я рассчитываю отправиться прямиком домой, к Катерине… Или ты уже передумала идти со мной? Решила остаться здесь и основать род Кушаковых?

Настя в ответ лишь фыркнула. Я видел, что она хочет сказать что-то еще, но тут мы подъехали к мосту и остановились. Лошадь Тихомира гарцевала перед самым железным полотном, но ступать на него не решалась.

— Останавливаться на этом мосту никому не советую, — глухо сказал Тихомир. — Металл хотя и не раскален до красна, но все равно горячий. Если подковы у лошади нагреются, то она может и понести. Если кого-то скинет в реку, то оттуда ему уже не выбраться… Вы все еще не чуете, как пахнет эта речка?

Я снова принюхался. От воды тянуло слабым духом чего-то сладковатого. Неприятный такой запах, и очень знакомый. А потом я вдруг понял, что так пахнет труп, пролежавший не меньше суток.

Над нагретым мостом висело густое марево.

— Пора, — скомандовал Тихомир и тронул свою лошадь с места.

Подковы звонко зацокали по металлу. Полотно моста отдалось протяжным гулом, марево над ним заколыхалось. Темное облако гнуса над рекой задвигалось, задергалось, придвинулось к мосту.

Почуяв неладное, лошадь ускорила ход и уже скоро было на середине моста, в самой высокой его части. Тогда следом двинулись и мы трое, все ускоряясь с каждым шагом. От металла веяло жаром, Кушак вспотел моментально, да и я чувствовал себя, как карась на сковородке. На середине моста лошади заржали и пустились вскачь одна за другой, так что вторую его половину мы преодолели в считанные мгновения.

Выскочив на траву, лошади сразу притихли, остановились. Тихомир терпеливо дожидался нас, позволив своему скакуну мирно пастись на берегу. Странно, но здесь никакого трупного духа уже не ощущалось. Да и цвет воды отсюда не казался красным. Скорее зеленоватым.

Глянув на Тихомира, я с удивлением понял, что тот улыбается, широко и открыто. Его ярко выраженная призрачность стала почти незаметной, сейчас он казался самым обычным всадником, и только слабое голубое свечение у него над головой еще выдавало его потустороннюю сущность.

— Зеркальный храм почувствовал мою близость, — весело заметил Тихомир, заметив мой вопросительный взгляд. — Он дает мне силу. Я чувствую, как она питает меня! Чем ближе я к храму, тем больше мне открывается секретов Вселенной. Я не изучаю ее, я просто начинаю знать все и обо всем. И обо всех… Но нам нужно поторопиться. К закату мы будем уже у Бусого озера, а там и до Зеркального храма рукой подать.

Склон на этом берегу был более крутой, и чтобы подняться по нему, нам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу зигзагами — сначала влево-вверх с полсотни шагов, потом вправо-вверх столько же. И так несколько раз.

Поднявшись на самый верх, мы остановились передохнуть. Я ненароком глянул на тот берег, и странное чувство кольнуло меня в сердце. Что-то похожее на тоску. Словно я навсегда покидал этот суетный мир, и в эту минуту прощался с ним.

Над лесом с той стороны реки кружили тучи черных птиц. Рваные темные облака цеплялись за самые верхушки гигантских елей, а в их глубине порой проскакивали желтые вспышки молний. Но гром до нашего берега не доносился.

Все это было весьма странно, ведь всего не больше трети часа тому назад, когда мы все находились по ту сторону моста, ничего подобного там не наблюдалось.

Неужели погода могла испортиться настолько стремительно? Значит, и здесь нас вскорости может накрыть дождем?

Я уже было открыл рот и повернулся к стоящему чуть позади Кушаку, чтобы сообщить: «Гроза приближается, надо бы поторопиться», но так и замер.

Кушак стоял неподвижно, бледный, как снег. В вытаращенных глазах его отражались вспышки далеких молний. Чуть перекошенный рот свой он то приоткрывал, желая что-то сказать, то вновь закрывал, так и не произнеся ни звука.

Но потом все же смог с огромным трудом выдавить едва слышное:

— Господи помилуй… Я все вспомнил… господи помилуй…

— Ну вот! — весело сообщил Тихомир. — Наконец-то ты все вспомнил! Ты сильно не волнуй душу свою, Кушак. Сейчас придет к тебе понимание, а за ним и успокоение. Каждому свой черед… Свой черед…

— О чем они говорит? — насупившись, спросила у меня Настя. — Сумароков, ты что-нибудь понимаешь? Я — нет!

А вот я, кажется, уже начинал понимать. Я смотрел на Кушака и все еще видел перед собой все того же витязя, с которым плечом к плечу мы сражались со шмыгой в ночной Соломянке, но замечал я теперь и кое-что другое. Черную тоску в самой глубине его глаз. Осознание неизбежного. И еще — прощание его души с этим миром, ведь она-то все чувствовала и все понимала с самого начала.

— Первая стрела угодила тебе вот сюда… — сказал подошедший Тихомир и ткнул пальцем Кушаку в грудь. — Она пробила кольчугу, но не смогла войти глубоко. Однако боль была невыносимой, и ты с рычанием барахтался на деревянном настиле на городской стене, откуда следил за приближающимися беценеками…