Русский флаг (СИ) - Старый Денис

У меня есть только два объяснения, более-менее логичных, почему такое письмо прислал Румянцев. Первое: он каким-то образом решил польстить мне, позаискивать передо мной. И тогда выходит, что я могу чего-то не знать. Может быть, по приезде в Петербург я стану генералом, и потому теперь он так расстилается? Вряд ли, конечно.

А вот второе объяснение мне кажется более правдоподобным. Румянцев таким образом не призывает срочно меня к себе, так как ощущает некоторую конкуренцию с моей стороны, а просто его интересовал вопрос государственный. Ведь это я подал проект по усмирению башкир, вернее, по замирению с ними.

Зная историю и то, как развивались события на башкирских землях, я уже могу предположить, где именно я наследил настолько, что изменил ход истории.

Румянцева в этих землях ни в этом, ни в следующем году быть не должно. Удаётся сдерживать информацию и не позволить вырваться новостям о восстании башкир за пределы этих земель. А уже потом был и Румянцев, который попробовал примирить башкирских старшин, и другие деятели. Вот только было уже поздно, и ничего у них так и не получилось.

*  *  *

Александр Иванович Румянцев пребывал в прекраснейшем расположении духа. Ведь получилось так, что его в срочном порядке вызвали из имения, где он, однако, не отдыхал, а уже отсчитывал дни своей опалы.

Румянцев не мог понять, почему гвардейский секунд-майор упорно называл имя Александра Ивановича как самого вероятного претендента на командование русскими войсками в башкирских землях. Ведь Румянцев не был даже знаком с Александром Лукичом Норовым. Да и вообще казалось, что славные дни государевой службы для Румянцева закончились.

А потом… сразу же назначение и астраханским, и казанским губернатором, создание Комиссии башкирских дел, во главе которой ставят Румянцева, и тем самым он становится как бы не ниже — и по статусу, и по своим возможностям — чем Иван Кириллович Кириллов, глава Оренбургской экспедиции.

Так что, когда Александр Иванович узнал о том, что секунд-майор Норов приближается к Самаре со всем своим отрядом и снятым им обозом, Румянцев расстарался. И теперь сразу три не самых худых в Самаре дома были выселены для того, чтобы гвардейская рота Измайловского полка во главе майором Норовым чувствовала себя как можно комфортней.

Александр Иванович просто не мог знать, да и никто не мог этого даже предположить, что Норов, настаивая в своих письмах на назначении Румянцева в башкирские земли, просто не ведал, что в данный момент этот самый Румянцев находился в опале.

Александр Иванович не захотел связываться с финансами Российской империи, отказался от поста президента Берг-коллегии. Да и вообще Румянцев не желал быть статистом, чтобы его взяли в правительство Российской империи только из-за фамилии, якобы в противовес заправлявшим там немцам.

Потом, когда уже Румянцев отказался от предложенных постов, он сильно по этому поводу переживал. Всё дело в том, что Александр Иванович не на такой исход рассчитывал, отказываясь — он несколько просчитался, предполагая, что за ним будут бегать, упрашивать, умолять.

Уж больно удобной фигурой казался Александр Иванович Румянцев. И вот Норов — его спаситель, о чём сам гвардеец и не догадывался.

— Ваше превосходительство, получил ваше письмо и по случаю прибыл в ваше распоряжение! — чётко, строго по-армейски представлялся Александр Лукич Норов.

Румянцев смотрел на этого юношу и удивлялся. Рука его даже потянулась к пухлому подбородку. Ну никак не увязывались те дела, которые сделал уже Норов, или которые ему приписывают, с тем, как этот парень выглядел.

Да, это был черноволосый, внушительного роста и физически развитый молодой человек, причем настолько, что сложно было его по стати с кем-либо сравнить. А Румянцев за свою уже немалую жизнь немало повидал людей, в том числе и славных воинов под началом Петра Великого.

Но всё это меркло с тем, какие глаза были у гвардейского секунд-майора. Это были глаза умудрённого долгой жизнью старика: глубокие, наполненные смыслом и пониманием. Наверное, не каждый приметит именно этот взгляд, но уже поживший человек в меньшей степени будет смотреть на то, насколько чернявы волосы у парня или как по-богатому он одет. А вот в глаза… в глаза не преминет посмотреть. Ибо это — зеркало души.

*  * *

Я смотрел на уже пожилого человека, внешнюю оболочку старика, и видел ещё и азарт. Этот человек явно соскучился по государственной службе — да и не службе, а деятельности. Он рвался в бой, он всеми силами хотел показать свою профессиональную пригодность.

И в этом стремлении могла таиться и ошибка. Ведь можно так рьяно взяться за дело, что и позабыть о том, что необходимо искать гибкие, наиболее сложные пути.

То, что сейчас напрашивается, — это давление силой на башкир. Войск в регионе скопилось предостаточно, чтобы начать полноценную войну. Причём момент выбран такой, что русская сила готова к противостоянию, в то время, как башкиры ещё не консолидировались.

Казалось бы, бери да бей — вмиг разобьёшь. Да так ли…

— Что же вы стоите, господин секунд-майор? Как говорят в народе: в ногах правды нет! — после некоторой паузы, когда мы изучали друг друга, сказал Александр Иванович Румянцев.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — сказал я и присел на краешек стула.

Кабинет Румянцева был обставлен так, что в какой-то момент я даже забыл, что нахожусь в Самаре, а словно очутился в Петербурге. Крайняя стеснённость пространства в Уфе заставляла меня предполагать, что такая же ситуация будет и в Самаре. Впрочем, здесь тоже всё было стеснено, так как в городе и в его округе сейчас находилось сразу пять полков. Ожидалось прибытие ещё и донских казаков. На подхвате, недалеко от башкирских земель, или даже на их окраинах, уже формировали свои отряды калмыки.

Если бы не данное мной слово, если бы не доверительные отношения с Алкалином… Даже у меня в голове сейчас бушует страсть — желание быстро и одним ударом покорить башкир.

— Александр Лукич? Я ведь могу к вам обращаться по имени-отчеству? И того же самого жду от вас. Думаю, что в этих землях мы могли бы в общении обходиться без формальностей, — говорил Румянцев и удивлял меня своими словами.

Да ещё и письмо это с несмелыми словами. Что же это? Какую же я роль сыграл в его судьбе, что он некоторым образом передо мной заискивает?

— Александр Иванович, позволите ли вы сразу перейти к делу? — спросил я, более желая умыться и на целый день закрыться в своей комнате, отсыпаться и отъедаться.

— Прошу вас, Александр Лукич! — сказал только что произведённый в генерал-аншефы офицер и замком сложил руки на груди.

— Я слал в Санкт-Петербург реляции по здешним делам. Приняла ли Её Величество мой план примирения с башкирами? — напрямую, не в бровь, а в глаз, спрашивал я.

— В преддверии войны с туркой Ея Величество, как мудрейшая наша самодержица, понимает, что дрязги внутри державы нашей ни к чему доброму не приведут. Но так ли сильны башкиры, чтобы их убояться с тем войском, что сейчас есть у меня? А ещё я знаю, что у главы Оренбургской экспедиции Ивана Кирилловича Кириллова собралось более пяти тысяч охотников и солдат. Василий Никитич Татищев обещал ещё собрать до трех тысяч воинов. Калмыки нам в помощь, киргизы Малого Жуса… Да и у самих башкир хватает тех людей, что выступят за нас, — сказал Румянцев и внимательно, уже без какого-либо почтения, строго, как со всяким своим подчинённым, посмотрел на меня.

— Я не вправе указывать. Но существует не совсем верное понимание, кто есть такие башкирцы. Этот народ сильный духом, и сие крайне важно. У некоторых из них есть фузеи, пусть они и скверно ими обращаются. Но степь они знают куда лучше, чем мы с вами. Наши войска будут постоянно, аки на вражеской земле. Мы их не догоним. И будем стоять, получая атаки на наши обозы… — и вновь я запел ту же песню, которая для меня уже становится в своем роде шлягером, хитом.

Очень часто я напеваю эти мотивы, призывая не воевать, а сотрудничать с башкирами. Я уже знаю, вижу, что из них можно сделать вполне себе осёдлый народ. Они и так частично уже оседают, свои стойбища превращают в маленькие городки.