Инженер Петра Великого 6 (СИ) - Гросов Виктор

— Ваше благородие… — начал он, узнав меня. — Его Императорское Величество… отбыли.

— Вижу, капитан, — я окинул взглядом опустевшее помещение. — Приказы оставили?

— Так точно. Велено передать сие лично вам.

Протянув мне скомканный лист бумаги, капитан тут же отвел глаза. Короткие, рубленые строки, нацарапанные знакомым размашистым почерком, буквально дышали нетерпением. Основная часть — сухой перечень оставленных полков, десять тысяч обреченных душ, и общее предписание: «…осаду продолжать, траншеи рыть глубже, огня не жалеть…». Казенщина. Но в самом конце, словно ядовитое жало в теле письма, шли строки, адресованные лично мне.

С каждым словом по венам расползался холод.

«Ты, Смирнов, остаешься здесь. Азов — на тебе. Возьми его любой ценой, пока я бью визиря. Мне нужна эта крепость. Хотел отдохнуть? Вот и отдохни — захвати Азов».

Подпись: «Петр».

В моих руках был приказ. Пощечина. Насмешка. И одновременно — чудовищный в своей жестокости экзамен. Он оставлял меня здесь, связывал меня по рукам и ногам невыполнимой задачей. «Возьми Азов». С этой обезглавленной армией, лишенной опытных командиров, с горсткой перепуганных солдат.

Молча положив приказ на стол, я вышел наружу. В голове билась одна мысль: он идет в ловушку, ведет на убой лучших людей, и при этом запрещает мне идти за ним. Орлов, ждавший у входа, поймал мой взгляд.

— Он приказал мне брать Азов, — глухо произнес я, глядя поверх его головы на серые, неприступные валы крепости.

Взять Азов… Мною? Инженером? Командовать штурмом? Петр, должно быть, от души смеялся, когда писал это. Оставил мне десять тысяч сирот без командиров и приказал взять крепость, перед которой спасовала вся его армия во главе с ним самим. Чтобы пробить брешь, нужен минимум трехнедельный обстрел. Пороха у меня вряд ли много. Для штурма необходимы лестницы, фашины, турусы. У нас — голые руки. Этот приказ — смертный приговор, выписанный как мне, так и всей оставшейся армии.

— Что⁈ — взорвался Василий. — Один⁈ С этим… — он неопределенно махнул рукой в сторону затихшего, словно кладбище, лагеря. — Да это же… Плевать на приказ, Петр Алексеич! Давай возьмем «Лешего», сотню верных ребят и рванем вдогонку! Прорвемся! А с этой дохлой армией пусть черти разбираются. Лучше на плаху за дело, чем сдохнуть здесь в грязи зазря!

Я не ответил, пытаясь разобраться в петровском замысле. Что это — изощренная месть? А за что? Ревность военной славы? Или холодный, прагматичный расчет? Быть может, он сам нутром чуял, что молдавская затея — чистая авантюра, и этим приказом оставлял меня здесь, в тылу, как свой последний резерв. Как человека, который, возможно, сумеет вытащить его из той ямы, в которую он сам с таким азартом лезет. А скорее всего, и то, и другое вместе. Или все сложне? Мысли Государя всегда были тяжелы для осваивания.

Ветер трепал полы тулупа, пока я стоял один посреди опустевшего лагеря. В голове, как на инженерном чертеже, пролегли два пути, два невозможных решения.

Первый путь — простой и понятный. Выполнить приказ. Собрать остатки армии, бросить этих несчастных на штурм, умыть Азов кровью и, быть может, чудом взять его. Исполнить волю монарха, доказать верность и хладнокровно наблюдать, как в сотнях верст отсюда гибнет Император и будущее России.

Второй — безумие. Плюнуть на приказ. Бросить безнадежную осаду и рвануть в степь, вдогонку за Петром. Сделать себя единственным человеком в Империи, посмевшим ослушаться воли самодержца. И если я ошибаюсь, если ловушки нет, и Петр вернется с триумфом — меня ждет плаха. Без суда, без следствия. За прямую измену.

Мой взгляд метнулся к серым, неприступным валам Азова, на которых уже зажигались вражеские огни. Там лежал путь долга — путь бессмысленной бойни и почетной смерти с именем Государя на устах. Затем я повернулся в другую сторону, туда, где в степной мгле растворились следы гвардейских полков. А обозники, кстати, еще собирались, даже не выступили в поход. Это тебе не марш-бросок в 21 веке.

Я уныло поглядывал на «хвост» гвардейского обоза. Там лежал путь мятежа — путь погони в неизвестность и позорной смерти от руки своих же.

Долг или спасение. Приказ или Империя. Выбор, которого у здравомыслящего человека быть не должно.

— Петр Алексеевич! — Орлов тронул меня за плечо, вырывая из оцепенения. — Какое будет слово? Идти али нет⁈

— Погоди, Василь… Погоди, — пробормотал я, отстраняя его.

Отодвинув Орлова, я вернулся в пустую ставку. Думать. Нужно было думать быстро, холодно, системно. Словно машина, вычисляющая траекторию падения. Эмоции, обиду, страх — все в топку. Остаются только факты. Подойдя к большому столу, где все еще была расстелена карта южных рубежей, я заставил себя разложить этот дьявольский пасьянс. Передо мной лежала цепь случайных событий, или идеально просчитанная «дорожная карта» проекта, где каждый этап был ключевой точкой, ведущей к финальному, заранее известному результату. К полной ликвидации «актива» под названием Российская Империя.

Факт первый: оборона Азова. Грамотная, эшелонированная, выстроенная по последнему слову европейской инженерной мысли. Ее задача — стоять насмерть, измотать нас, связать боем, заставить увязнуть. Заставить Государя впасть в ярость и искать другой, более легкий путь к победе.

Факт второй: гонцы от Кантемира. Их появление было удачным — оно было просчитано с хирургической точностью. Ровно в тот момент, когда Петр достиг пика отчаяния от позиционного тупика, ему подсунули готовое, блестяще упакованное решение. Решение, бьющее точно по всем его амбициям. Слава освободителя, сытая армия, легкая победа над врагом. Идеальная наживка, на которую не мог не клюнуть голодный, разъяренный хищник.

Факт третий: сам маршрут. Мой палец скользил по карте, повторяя путь, начертанный уверенной рукой Петра. Уверен, он шел налегке, прихватив свиту и свою супругу, лично возглавив летучий головной отряд, оставив основные силы и обозы далеко позади. С точки зрения военной тактики — чистое безумие. Так не ведут армию. Так летят на пожар, сломя голову, не думая о путях отхода. Так идут в ловушку.

Все звенья цепи сходились в одной точке, образуя безупречную логическую конструкцию. Это был хитроумный, многоходовый план, исполненный с поразительной точностью. Нас вели с самого начала. Мой взгляд замер на тонкой синей нити, пересекавшей путь Государя. Река. Я вчитался в мелкую, выведенную каллиграфом вязь. П-р-у-т. Прут.

И в этот момент в сознании с оглушительным скрежетом провернулся ржавый замок. Последняя, недостающая шестеренка в этом адском механизме встала на место. Память — странный механизм. Я мог забыть дату Булавинского бунта или имя фаворитки французского короля, но это название… оно было выжжено в подкорке еще со школьной скамьи, как клеймо. Прутский поход. Господи.

Детали стерлись, имена и цифры рассыпались в пыль. Но в памяти железной занозой сидела суть, сухая и безжалостная строчка из учебника: «…поход закончился полной неудачей. Русская армия, во главе с Петром I, была окружена и принуждена к подписанию унизительного мира…».

Приговор.

«Неудача» для Петра, для его самолюбия и имперских амбиций — слово страшнее смерти. А учитывая, с какой ревностью он сейчас жаждет воинской славы, чтобы утвердить свой новый титул, он не отступит. Он полезет в самое пекло. Он скорее сложит там голову, чем признает поражение.

Отшатнувшись от стола, я выдохнул. Картина сложилась. Полностью. До последней, чудовищной детали.

Это — идеально сконструированная мясорубка. Они не собирались брать его в плен. Они собирались его уничтожить. Вместе с цветом армии, вместе с будущим России. Стереть с карты эту дерзкую, наглую Империю, едва успевшую заявить о себе.

— Василь… — прохрипел я.

Орлов, увидев мое лицо, отступил на шаг.

— Что, Петр Алексеич? Что там?

Он инстинктивно схватился за эфес сабли, готовясь отразить невидимую атаку.

Я молча ткнул пальцем в карту. В ту точку на берегу реки Прут, куда сейчас, в этот самый миг, вел своих гвардейцев ослепленный гордыней и жаждой славы Император.