Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ) - Тарасов Ник

Анфиса зарделась от похвалы, а Машенька засмеялась звонко, как колокольчик.

— А вы попробуйте ещё вот это, — Анфиса подвинула ко мне небольшую мисочку с чем-то, похожим на соус, тёмно-красным, с пряным запахом. — Это я по-особому сделала, с ягодами и мёдом.

Я макнул в соус кусочек мяса и отправил в рот. Вкус был необыкновенный — сладковатый от мёда, с кислинкой от ягод и каким-то особым, пряным оттенком, который я не мог определить.

— Что там ещё положила? — спросил я с набитым ртом, не в силах оторваться от еды.

— Перчика чуточку, — с гордостью ответила Анфиса. — И травы сушёные — я их с собой привезла.

Мы ужинали не спеша, наслаждаясь каждой ложкой. За окном уже стемнело, в печи потрескивали дрова, бросая тёплые отблески на стены. Анфиса подбросила в печь пару лучин, и комната наполнилась мягким, колеблющимся светом.

После жаркого Машенька принесла ещё одно блюдо — печёные яблоки с мёдом и лесными орехами. Яблоки были мягкими, ароматными, с коричневой корочкой сверху, а внутри — с начинкой из толчёных орехов, смешанных с мёдом.

— Это ещё что за диво? — удивился я, пробуя необычное лакомство.

— Это я придумала, — застенчиво ответила Машенька. — Помнишь, ты рассказывал, что в столице едят яблоки печёные? Вот я и решила попробовать, только по-своему.

Я с удовольствием съел два яблока, запивая их травяным чаем с мёдом, который Анфиска заварила в самоваре.

После ужина мы ещё долго сидели за столом, неспешно беседуя. Я рассказывал про дела на лесопилке, про то, что мост нужно укрепить перед зимой, про Петькины лыжи. Машенька слушала внимательно, иногда вставляя вопросы или замечания. Анфиска же, убрав со стола и перемыв посуду, ушла домой.

Я сидел глядя на лицо Машеньки, освещённое мягким светом лучины, и не мог ею налюбоваться.

Интерлюдия

Тула встречала осень неохотно. Холодный ветер гулял по улицам, забирался под воротники прохожих, швырял в лицо мелкий дождь. Небо, затянутое тяжелыми серыми тучами, давило на город, словно огромная свинцовая плита.

В такой день особенно приятно находиться в теплом кабинете. Особенно если это кабинет Ивана Дмитриевича Павлова, расположенный в старинном двухэтажном особняке на одной из центральных улиц Тулы.

Кабинет этот был основательный, строгий, но не лишенный изящества. Высокие потолки с лепниной, стены, обитые темно-зеленым штофом, массивные книжные шкафы из мореного дуба, заполненные старинными фолиантами в кожаных переплетах. В углу — голландская печь, облицованная глазурованными изразцами с синим растительным узором. Она щедро отдавала жар, наполняя помещение уютным теплом.

Большой письменный стол красного дерева, за которым восседал сам Иван Дмитриевич, был установлен так, чтобы свет из высоких окон с тяжелыми бархатными портьерами падал слева. На столе — аккуратно разложенные бумаги, серебряная чернильница, песочница, несколько гусиных перьев. Массивное кресло с высокой спинкой и кожаной обивкой, потертой на подлокотниках до блеска, удерживало фигуру хозяина кабинета.

Напротив, в кресле поскромнее, но все же весьма удобном, сидела женщина. На первый взгляд в ней не было ничего примечательного — среднего роста, худощавая, с простым, но приятным лицом. Однако внимательный наблюдатель заметил бы военную выправку, которую не могло скрыть даже строгое женское платье, и особый взгляд — прямой, оценивающий, привыкший смотреть опасности в лицо.

Это была Надежда Андреевна Дурова, женщина необыкновенной судьбы, ординарец самого Кутузова, кавалерист-девица, как называли ее в войсках.

— Так значит, вы хорошо знакомы с Егором Андреевичем Воронцовым? — Иван Дмитриевич подался вперед, его маленькие, глубоко посаженные глаза впились в лицо собеседницы.

— Можно сказать и так, — ответила Надежда Андреевна, слегка пожав плечами. — Хотя встречались мы всего пару раз.

— И при каких же обстоятельствах произошло ваше знакомство? — голос Ивана Дмитриевича был ровным, но в нем чувствовалось плохо скрываемое нетерпение.

Надежда Андреевна на мгновение задумалась, словно решая, сколько можно рассказать этому человеку, и ответила:

— Я выполняла государево задание — везла пакет с секретной информацией от фельдмаршала Кутузова. За мной увязалась погоня — не могу сказать наверняка, были ли это французские лазутчики или ещё кто, но они знали, что я везу, и отчаянно хотели это заполучить.

Она помолчала, глядя на дождевые капли, стекающие по стеклу. Воспоминания унесли ее на несколько месяцев назад, и она словно заново переживала те события.

— Погоня наседала. Я свернула с тракта, надеясь затеряться в лесу, и совершенно случайно оказалась возле Уваровки. Я даже не знала тогда, что это за деревня. Преследователи уже почти настигли меня. Но тут появились вооруженные люди во главе с молодым боярином. Это и был Егор Андреевич.

— И что же он сделал? — Иван Дмитриевич сложил руки домиком, не сводя глаз с Дуровой.

— Он не задавал лишних вопросов, — в голосе Надежды Андреевны прозвучало уважение. — Просто спрятал меня в своем доме. А сам же с его людьми встретили погоню оружием. В итоге всех взяли в плен. Мне же Егор Андреевич предоставил возможность отдохнуть и сменить лошадь. На следующий день я уже была у фельдмаршала с важными сведениями.

— А что стало с пленными? — вкрадчиво спросил Иван Дмитриевич.

— Не знаю, — покачала головой Дурова. — Егор Андреевич сказал, что разберется с ними сам. Я не вмешивалась — у меня была своя задача.

— Понимаю, — Иван Дмитриевич откинулся в кресле, постукивая пальцами по подлокотнику. — А после вы поддерживали с ним связь?

— Не сразу, — ответила Надежда Андреевна. — Но позже мне довелось снова встретиться с ним. Он был с молодой женщиной, Марией, если не ошибаюсь. Он представил ее как свою невесту. Милая девушка, но происхождения незнатного, купеческого, что создавало определенные… сложности.

— И вы помогли с этими сложностями? — Иван Дмитриевич слегка прищурился.

— Да, помогла, — просто ответила Дурова. — Я была обязана ему жизнью, а возможно, и честью. К тому времени у меня появились некоторые связи при дворе. Ничего особенного — всего лишь несколько рекомендательных писем и разговор с нужными людьми. Его будущей жене было даровано личное дворянство за помощь в важном государственном деле.

— Была ли в этом необходимость? Разве сам Воронцов не мог решить эту проблему?

— Видите ли, — Надежда Андреевна слегка улыбнулась, — там батенька Егора в позу встал. Старик строгих правил, потомственный дворянин, не желал даже слышать о неравном браке сына. Грозился лишить наследства, отречься. Моя помощь позволила обойти это препятствие. Когда невеста получила дворянский титул, отец Егора Андреевича смягчился.

— Интересно, — протянул Иван Дмитриевич. — А как вам показался сам Егор Андреевич? Что за человек?

— Незаурядный, — без колебаний ответила Дурова. — Умен, решителен, прямолинеен до резкости. Но при этом справедлив и верен своему слову. Таких сейчас мало.

Иван Дмитриевич пристально посмотрел на нее:

— А не замечали ли вы за ним каких-нибудь… странностей? Необычных взглядов, высказываний?

— Странностей? — Надежда Андреевна приподняла бровь. — Нет, ничего такого. Разве что хозяйствует он не так, как другие бояре. Многое делает по-новому, экспериментирует. Но ведь это скорее достоинство, чем странность, не так ли?

— Разумеется, — поспешно согласился Иван Дмитриевич. — Просто хотел составить более полное представление о человеке.

Он сделал вид, что просматривает какие-то бумаги на столе, затем поднял глаза:

— Спасибо, Надежда Андреевна, вы очень помогли. Не смею больше вас задерживать.

Дурова поднялась, коротко кивнула и направилась к двери. Когда за ней закрылась тяжелая дубовая дверь, Иван Дмитриевич некоторое время сидел неподвижно, глядя в пространство перед собой. Затем повернулся к большому полотну, висевшему на стене — массивной картине, изображавшей Петра Великого на полтавском поле.