Меченый. Том 3. Жребий брошен (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

Данный визит в целом не отличался от любого другого. Встретили меня всем начальственным кагалом. Провели по зданию, показали внутреннюю кухню: «Тут сидят редакторы, тут отдел корреспонденции, где отвечают на письма читателей, тут непосредственно печатный цех, где и рождаются на свет книги».

— А что, Владимир Петрович, — обратился я к директору издательства, ставшему моим Вергилием на этой экскурсии, — часто вам читатели письма пишут?

^{(Карцев В. П.)}

— Часто, — кивнул высокий, импозантный мужчина с приятной улыбкой. На вид примерно одного со мной возраста, может, чуть младше. Карцев был не только администратором, но и достаточно видным научным деятелем, доктором технических наук, профессором, автором учебников и книг по биографии великих ученых прошлого. И прочая, прочая, прочая, как говорится. Интересный персонаж. — Просят увеличить тиражи или включить в план какие-то свои любимые произведения.

— И что особо востребовано у современного советского читателя? — с едва читаемым ехидством в голосе поинтересовался я, предполагая возможный ответ.

Настроение у меня было прекрасным. Самые острые моменты, которые в той истории привели СССР к краху, кажется, оказались подкорректированы. Внешнеполитическое положение страны было прочным как никогда, и вообще появилось некоторое ощущение уверенности в завтрашнем дне. Я даже успел от него отвыкнуть, если честно.

В столицу пришла жара, душа просилась в отпуск. В этом году на юга я совершенно точно уже не попадал, но вот в следующем, если никаких казусов не произойдет, глядишь, и получится выделить недельку на отдых и любовь. С любовью, правда, все было сложно. С Раисой мы последний раз виделись два месяца назад, и после «отставки» медсестрой у меня уже несколько месяцев никого не было, отчего «мужское естество» порой неиллюзорно поднывало.

— Ну поскольку мы все же на иностранных книгах специализируемся, в основном просят печатать западных фантастов. Азимова или Брэдбери, например. Эти тиражи всегда разлетаются в мгновенье ока.

— Хайнлайн?

— Нет, Михаил Сергеевич, — мотнул головой Карцев. — Его нам цензурная комиссия не одобрила, хоть мы пару раз и обращались. Слишком много милитаризма, да и не секрет, что Хайнлайн был антикоммунистом всю жизнь.

— Зря. Надо будет это дело пересмотреть, — задумчиво протянул я, листая свежеотпечатанный, еще «теплый», пахнущий краской томик Кларка. В прошлой жизни у меня был его сборник рассказов советского еще издания. В мягкой обложке и с весьма посредственной полиграфией. Тут же все было гораздо более солидно — и обложка твердая, приятная на вид и на ощупь, и даже иллюстрации цветные, что для «взрослой» советской литературы было достаточно нетипично. — Разве что добавить предисловие от издательства с пояснениями политического момента. Чтобы читатели понимали, что, описывая жуков, Хайнлайн имел в виду коммунистов. Глядишь, юные советские умы на капитализм посмотрят несколько под иным углом, не только с точки зрения наличия джинсов и жвачки.

— Интересная мысль, но боюсь, без вашего вмешательства нам подобное все равно не позволят, — хмыкнул собеседник, явно демонстрируя, что лично он с творчеством американского фантаста знаком не понаслышке.

Мысли по поводу того, как советские медиа ретранслируют для советских граждан западные новостные поводы, у меня имелись уже давно. На самом деле я об этом еще в той жизни задумывался.

В этом деле имелась странная и парадоксальная ситуация, осознать которую с точки зрения банальной логики у меня просто не получалось. Несмотря на то что советские газеты регулярно проходились по «капиталистам», разносили их — часто вполне справедливо, но это дело уже пятнадцатое, если быть совсем честным, — за милитаризм, эксплуатацию, двуличную политику, игнорирование интересов третьих стран и бесконечную жажду наживы, в тех моментах, когда советские журналисты обращались непосредственно к материалам западных коллег, в отношении СССР сквозил сплошной позитив. Ну то есть советские журналисты перепечатывали только те западные статьи, которые хвалили или как минимум нейтрально-позитивно отзывались о достижениях первого в мире государства рабочих и крестьян.

На практике выходила странная и парадоксальная ситуация. Советский человек, черпающий свое представление об окружающем его мире из отечественных же газет, мог думать, что, несмотря на идеологическое противостояние двух систем, лично к нему, живущему в деревне Нижние Подзалупки Васе Пупкину, у среднестатистического Джона Смита из Техаса претензий нет. Что во всем виновата только разница систем, и если этой разницы не станет, во всем мире тут же возобладает любовь-дружба-жвачка и вообще невообразимая идиллия.

То, что это не так, показал 1991 год, вернее, события, ставшие логическим продолжением развала СССР. Западному миру нужен внешний враг для отвлечения общества от собственных проблем, и Союз на эту роль подходил как нельзя лучше. Не будет Союза — на роль «империи зла» назначат Россию, и не важно, как сильно ты будешь перед ними унижаться.

Короче говоря, примерно с середины лета предыдущего года установка на публикацию только позитивных мнений иностранцев об СССР была скорректирована. Рупором нового подхода стала газета «За рубежом», которая и раньше специализировалась на внешней политике, но теперь начала делать это несколько под иным углом. Там — неожиданно для читателей, причем настолько, что поначалу даже письма в редакцию пошли косяком, мол, не сошли ли журналисты с ума часом, — начали активно публиковать наиболее кондовые антикоммунистические статьи из настроенных максимально ястребино западных изданий.

Настоящей жемчужиной тут стала, для примера, статья из журнала Time Magazine, выпущенная в начале 1986 года под заголовком «Why the Soviets Will Never Change: Inside the Evil Empire’s War Machine» — «Почему Советы никогда не изменятся: Внутри военной машины Империи Зла».

Основными тезисами статьи были:

«СССР готовит ядерное нападение на США».

Спорно, хотя изнутри Союза было понятно, что ни о каком нападении речь не идет, тем более в условиях сокращения армии, о чем слухи ходили уже достаточно широко.

«Советские граждане живут в нищете и терроре».

Рассказывать советским гражданам, что они буквально голодают, дерутся между собой за последний кусок хлеба и скоро вообще скатятся до каннибализма — это сильно. Ну и истории о том, что «злой и страшный» КГБ ежедневно арестовывает буквально на улицах десятки тысяч человек, которые уезжают в неизвестном направлении и больше не возвращаются, тоже выглядели с этой стороны Атлантики достаточно смешно.

«Коммунизм — это религия зла».

СССР сравнивали с нацистской Германией, приписывали уничтожение «сотен миллионов» человек в стиле «половина страны сидит, половина охраняет». Поставленный между Советским Союзом и Третьим Рейхом знак равенства особо возмутил советских читателей, многие из которых еще помнили войну и те ужасы, которые принесли с запада такие вот «белокурые бестии с добрыми лицами».

«Советы контролируют мировые революции».

На фоне всего остального — особенно забавно это выглядело, когда параллельно на соседней странице шла новость о сотнях тысяч убитых американцами в Персидском заливе арабов, — данное утверждение прошло практически незамеченным, хоть и было, откровенно говоря, гораздо дальше от истины, чем советскому руководству бы хотелось.

Статья оказалась настолько резонансной — даже жаль, что амеры не каждую неделю подобную чушь выпускают, хоть садись и сам придумывай что-то подобное собственными силами, — что редакцию журнала завалили возмущенными письмами граждане. Пришлось ее перепечатывать в «Известиях» с дополнительными пояснениями и «экспертными оценками». Кто-то даже предлагал подать на американский журнал в суд, но дело это было очевидно бесперспективным, поэтому потихоньку сошло на нет, лишь оставив в глубине души советских граждан ощущение, как будто туда жидко нагадили. Впрочем, именно так оно и было, и именно такого результата мы и добивались.