Такие большие массы конницы не могут стоять на месте. Бесчисленные табуны вытаптывают и, мягко говоря, засирают окрестные поля, выедают луга и деревья. Корм приходится завозить с других мест, и чем дольше стоишь, тем все длиннее и длиннее становится плечо снабжения.
Я уж не говорю про людей, их тоже надо кормить, а еще скученность и антисанитария приводят к болезням и эпидемиям. Поэтому я с первых же дней отделил ордынцев от своих. Близилось лето, жара и все, что этому сопутствует при большом скоплении людей: вонь, гниль, зараза и болезни! Степняки — они к таким условиям привычны, и их организм более устойчив, — а вот русскому человеку жара противопоказана. Какая-нибудь мошка кусает монгола и ему хоть бы хны, а наш после этого валится с лихорадкой.
По этой же причине у меня в крепости жесточайшие меры по предупреждению заразных болезней и, не дай бог, эпидемии. Все меры гигиены — это само-собой, но в дополнение к этому строжайший карантин за пределами крепости при наличии малейших симптомов. Госпиталь тоже вынесли за стены и разместили в ближайшем селе.
В целом, пока показатели неплохие. За те неполные восемь месяцев, что мы в походе, потери больными, ранеными и погибшими за весь срок составили одну тысячу триста сорок два человека. Для нынешних мрачных времен это просто ничто!
В этом, конечно, есть огромная заслуга Иргиль. Она, как и прежде, вызывает к себе всеобщую ненависть, но только ее беспримерный подвиг, по-другому и не скажешь, спасает нашу армию от дизентерии, холеры и прочих сомнительных удовольствий.
Подумав об Игиль, бросаю на нее благодарный взгляд. Она стоит рядом и смотрит на меня с какой-то, я бы сказал, материнской заботой.
Когда твоя женщина смотрит на тебя не как на мужчину, а как на ребенка — это раздражает. Из-за этой вынужденной стоянки и полной неопределенности я стал более несдержанным. То, что недавно я бы воспринял с иронией, сейчас вызывает у меня неприятие.
— Не смотри на меня так, — не выдерживаю я, наконец, — ты мне все-таки любовница, а не мать!
С ее лица тут же пропадает забота, и губы трогает насмешливая улыбка.
— Старовата я для полюбовницы-то, может помоложе себе найдешь⁈
«Обиделась! — Мысленно крою самого себя. — Ведь знал же, что обидится на любовницу! Знал, а все равно ляпнул!»
С Иргиль я всегда стараюсь быть помягче, вот и сейчас, брякнув бестактность, тут же пытаюсь ее исправить.
— Прости, милая! — Стараюсь ее успокоить, но говорю совершенно искренне. — Ты у меня единственная! Есть, была и будешь! Никакая молодуха мизинца твоего не стоит!
Иргиль уже завелась и слышит лишь то, что хочет услышать.
— Единственная⁈ — Ее лицо тронула злая гримаска. — А Евдокия, стало быть, мне во сне приснилась!
«Ну, началось! — С безнадегой протянул я про себя. — Сейчас она мне припомнит все, что было и не было!»
Иргиль в жены мои не метит! Не пойдет, даже если вдруг позову. Но, видимо, так уж устроены женщины: припомнить мне соперницу доставляет ей какое-то душевное наслаждение.
В этот раз она почему-то не стала вспоминать все мои прегрешения и нанесенные обиды. Наоборот, налет злого сарказма исчез с ее лица, и вернулось то озабоченно-тревожное выражение, из-за которого все началось.
— Послушай, я же вижу, тебя что-то гнетет! — В голосе Иргиль вновь появились тревожные грудные нотки. — Расскажи мне, может быть, я смогу помочь.
Иргиль хоть и настоящая ведьма, но далеко не всесильна. Разогнать армию врага своими чарами она не сможет. Такое за пределами ее возможностей! Я это прекрасно знаю и отвечаю ей мягкой улыбкой.
— Ты и так делаешь для меня слишком много! За что я тебе безмерно благодарен и…
Прикоснувшись к моим губам, пальчик Иргиль обрывает меня на полуслове.
— Я не об этом! Я все вижу и все понимаю! Мы в ситуации, когда время играет против тебя, но я также чувствую, что у тебя и на этот случай есть план, только ты не знаешь, как его исполнить. Расскажи мне, и, может быть, я смогу помочь!
Она с такой страстью повторила свои слова, что я не решаюсь во второй раз отделаться ничего не значащими словами.
— Хорошо! — Сняв улыбку с лица, я плотно сжимаю губы. — Я поделюсь с тобой своей кручиной, только, вряд ли, ты сможешь что-то изменить.
Она не стала мне возражать, просто промолчала, давая возможность продолжить.
— Видишь ли, я очень надеялся, что после смерти Берке Ногай не захочет подчиняться Менгу-Тимуру и попытается либо его убить, либо выйти со мной на тайные переговоры. К сожалению, пока ничего из этого не произошло. Может быть, еще будет, ведь со дня смерти Берке прошла всего неделя, но я чувствую, что без толчка извне Ногай не решится на мятеж. Наверное, я бы мог его уговорить… Нет, даже не так! Я бы точно его убедил не держаться за Менгу-Тимура, но для этого нужна встреча с ним без сторонних лиц. Только я и он!
Высказавшись, я остановился, а Иргиль внимательно посмотрела на меня своими бездонными зелеными глазами. Несколько мгновений она безмолвно копалась взглядом в глубинах моей души, а потом заговорила так, будто вспомнила о чем-то постороннем, не имеющим отношения к делу.
— У Ногая есть молодая жена Барсина. Говорят, он до сих пор от нее без ума, и эта Барсина сейчас в его лагере.
— Откуда ты знаешь? — Начал было я, но тут же осекся. Если ведьма что-то говорит. Значит, знает наверняка.
Иргиль лишь улыбнулась и продолжила:
— Как-то, когда я еще жила в Золотом Сарае, в ханском дворце случился большой переполох. Роды у молодой жены Ногая пошли очень плохо, открылось кровотечение, и она умирала в муках. Ногай собрал у себя всех лекарей, что были на тот момент в столице и пообещал казнить всех до единого, если они не спасут его любимую жену. Среди прочих в числе заложников оказался и китайский массажист Боракчин-хатун. Он умудрился послать весточку своей госпоже, умоляя спасти его от неминуемой смерти, поскольку ему, как и всем остальным лекарям, уже было ясно — девушка умрет.
Боракчин оказалась в замешательстве. Терять своего китайского массажиста ей было жалко, но и вступать в конфликт с Ногаем, когда тот в таких раздраенных чувствах, ей тоже не хотелось. Ногай, полновластный владетель Тамани, — у него под рукой не меньше тумена преданных воинов; он может быть полезен как друг и опасен как враг, — посчитала Боракчин. Тогда она еще рассчитывала переманить его на свою сторону.
В общем, не решившись силой вытащить своего китайца, она отправила меня в дом Ногая посмотреть, что можно сделать. Я пошла! Да, девушка была уже на пороге смерти. Роды прошли плохо, ребенка развернуло поперек, и он не мог выйти самостоятельно. Лекари решились сделать матери надрез на животе и вытащить плод. Ребенка они достали, но эти коновалы орудовали так, что кровь из бедной девушки хлестала рекой. В общем, когда я пришла бедолаги лекари жались по углам с бледными, как смерть, лицами, а роженица лежала на залитых кровью простынях и умирала.
Я терпеливо слушаю, зная, что Иргиль никогда ничего не говорит зря. Если уж она начала так издалека, значит, видит в этом какой-то смысл. Пока никакого практического смысла в ее истории, мне не видно, но ведь она еще и не закончила.
Уловив мое настроение, Иргиль иронично усмехнулась.
— Не буду утомлять тебя подробностями, что и как я делала, скажу только, девушку я спасла. Неделю просидела у ее постели, но вытащила-таки ее из лап костлявой.
Тут она подняла на меня многозначительный взгляд, и я понял, что мы подошли к кульминации — к тому моменту, ради которого она все это мне и рассказывала!
— Когда стало ясно, что Барсина выживет, Ногай пришел в палату роженицы и сказал мне: «Ты спасла мою жену, и я хочу тебя наградить. Проси, что хочешь, все для тебя сделаю!» Я ответила ему, что мне ничего не надо: за все дела мои меня и вознаградит, и накажет только Бог. Ногай осерчал, ибо отказов правители не любят, но сдержал себя. Долго буравил меня взглядом, а потом вдруг рассмеялся: «Ладно! Не хочешь ни злата, ни серебра — дело твое, но я все равно твой должник. А Ногай всегда платит по своим счетам! Будет что нужно — проси! Когда бы ты ни пришла, покуда я жив, любую просьбу твою исполню!»
