Великий диктатор. Книга третья (СИ) - "Alex Berest"

— Да, молодой Эркко, утвердили. Николаю II очень понравился символизм передачи олимпийского огня от одного монарха к другому.

— Лео, дружище, а можно подробнее про эту церемонию, — на правах лучшего друга, панибратски обратился к генерал-губернатору ректор императорского Александровского университета и сенатор Эдвард Иммануил Хьельт.

— Красивая церемония. Барон де Кубертен зажигает факел от солнечного света если будет солнечная погода или от кремня и кресала, доставленных из Греции. После чего передаёт факел британскому атлету, а тот — своему монарху. Король Эдуард вручает горящий факел императору Николаю II. И тот поджигает большой факел, который сейчас строят на стадионе. После чего передаёт факел королю Густаву, как хозяину будущей летней олимпиады.

— Действительно красиво, — согласился с услышанным и барон Рамзай. — А в большом факеле что гореть будет? Это безопасно? Не взорвется чего?

— Эти вопросы к Ээро Эркко. Он у нас отвечает за строительство стадиона. Что там Эркко? Как строительство идёт? — переадресовал вопрос барона Леопольд Мехелин.

— Пока что всё идёт по плану. Газовый завод строит «Хухта групп». От него к большому факелу будет проведён подземный газопровод, — отчитался глава олимпийского комитета.

— Газ? Но он же взрывоопасен! — гнул свою линию генерал Рамзай. — Разве нельзя придумать что-то безопасней?

— Ваше высокопревосходительство, прежде чем церемония состоится, мы проведём множество проверок, испытаний и репетиций. Накладок быть не должно. Господин генерал-губернатор в курсе этого плана. Основная идея — это непрерывно, и днем, и ночью горящий факел на протяжении всех игр.

— А как наша церковь на это отреагировала? — неожиданно поинтересовался вице-адмирал Андерс Вирениус, назначенный недавно директором департамента внутренних дел.

— Епископ Гельсингфорского Диоцеза Карл Сигнеус одобрил сиё действие, — сверившись со своими записями, ответил Ээро Эркко. — Так как открытие олимпийских игр запланировано на 13 декабря.

— И что с того, что факел зажгут именно 13 декабря? — не понял вице-адмирал.

— Это день святой Люсии, — попытался кратко объяснить Ээро Эркко, но видя в глазах адмирала непонимание, продолжил, — Мученица из Сиракуз, которая с факелом поднялась на потухший маяк и подавала сигналы морякам. За это нечистая сила лишила её зрения, но она упорно продолжала стоять на маяке, чем спасла немало христианских жизней. Вам, как моряку и лютеранину, должно быть об этом известно.

— Да-да-да, что-то такое припоминаю — пробормотал Вирениус.

— И, Эркко, выберите для нашей команды знаменосца. Я бы предпочёл чтобы им стал Матти Хухта. Но нельзя быть уверенным насколько серьёзно его ранение и не скажется ли это на его физических возможностях.

— Знаменосца? — растерялся Ээро Эркко. — А зачем нам знаменосец, наша команда же должна идти в одной колоне с русскими атлетами. Или я чего-то не знаю?

— О! Прошу прощения, господа. Забыл вас уведомить, что Николай II имеет желание даровать нашей олимпийской команде собственное знамя. Но флаг Топелиуса, наш синий крест на белом поле, он категорически не хочет видеть. Так что нам придётся ещё и выбрать подходящий флаг.

— А крест Святого Николая, как на наших орденах, не подойдёт? — тут же, быстрее остальных внёс своё предложение Георг Рамзай.

— Хорошее предложение, барон, — согласился с ним генерал-губернатор. — Сделайте эскиз и пришлите мне. Ещё какие-нибудь варианты будут, господа?

— У меня есть один вариант, — Ээро Эркко поднял руку как ученик в школе. — Идя на это совещания и зная, что тут будет Матти Хухта, я прихватил его старые эскизы которые не вошли в глоссарий первого издания «Между мирами». Я надеялся, — и Эркко покосился на пустующий рядом с ним стул. — Что…

— Да не расстраивайся ты так, молодой Эррко. Всё с нашим Матти будет в полном порядке, — перебил журналиста Леопольд Мехелин. — И не тяни, говори коротко и ясно, а то мы здесь до вечера прозаседаем. А нам ещё к юному Хухте в больницу надо.

— Да я не тяну, ваше высокопревосходительство. Просто, когда Матти готовил иллюстрации для первого издания своей книги, я забраковал одну из них. На ней был изображён наш, финляндский, пароход-госпиталь с очень странным флагом. Я попросил Матти, увеличить этот флаг. И вот что он мне нарисовал, — мужчина достал из папки лист бумаги протянул его, сидевшему напротив, главе военно-пограничного департамента барону Рамзаю.

Тот, поразглядывав рисунок пару мгновений, передал его дальше, сенатору Карлу Лангофу и произнёс:

— Я отзываю своё предложение о кресте Святого Николая. Этот рисунок флага, если его утвердит наш монарх, подходит куда больше.

Когда изображение наконец добралось до Леопольда Мехелина, тот сразу понял, что имел ввиду старый генерал.

— Да барон, вы правы. Если, конечно, он понравиться нашему императору. И как Матти только додумался вписать флаг Топелиуса в российский триколор?

Глава 21

Глава 21

— Это что такое? — тряс дед Кауко пачкой скидочных купонов в публичный дом. — Ты же мне обещал. Я же тебя просил. Тебе, что? Своё здоровье не дорого?

Я мог, конечно, свалить всё на случай. Типа, мол, прислали. Вон, у меня две тумбочки прикроватные забиты письмами, телеграммами, открытками с пожеланиями и купонами различных магазинов и лавок. Но я не стал. Тем более, что он мне ничего не сделает. Он даже громко боится разговаривать у меня в палате. А оправдываться? А зачем оно мне надо? Я его просил несколько раз найти мне содержанку, после возвращения из Франции, но он мою просьбу пропустил мимо ушей. Рано или поздно он бы всё равно узнал, что я посещаю дом терпимости. Так что вовремя он нашёл эти купоны.

Мода на купоны после Казанской международной выставки захлестнула всю империю. Их печатали все кому не лень и на абсолютно разные товары. И публичные дома в том числе.

— Ты тоже мне обещал три раза, что найдёшь содержанку здесь, в Гельсингфорсе. Но ты, как обычно, про мои просьбы забыл. И я не вижу ничего плохого в посещении подобного заведения. Ты в моём возрасте, как ты сам мне рассказывал, не брезговал портовыми девками во время обитания в Датской Вест-Индии. Но я же лицо публичное, так что мой выбор был очевиден, — попытался я всё свести к шутке. — А для безопасности я, мало того что пользуюсь американскими презервативами, так ещё и посещаю публичный дом только по вторникам.

— Почему по вторникам? — не на шутку удивился старик.

— Потому что по понедельникам у работниц этих заведений обязательный медицинский осмотр.

— Да? Не знал. Ну, ладно. Что с тобой поделаешь?

— Деда, ты мне лучше расскажи как вы с «Виккерс» договорились? Самолёт продали? И что с этого поимели? Шмайссер и Расмуссен получили что хотели?

— Продали две лицензии на самолёты. На гидроплан и на колёсный. И договорились о роялти за каждую проданную единицу. Или роялти за использование запатентованных узлов на самолётах их собственных конструкций. И Шмайссер смог договориться с Максимом. Правда, они обменялись ограниченными лицензиями. Мы им сигнальный пистолет Бьярнова, они нам лицензию на две тысячи изделий в год с отдачей ствола с коротким ходом. Англичанин, кстати, заинтересовался твоим ручным пулемётом. Этот Максим хваткий такой старикан и пронырливый. На англичанина и не похож совершенно.

— А он и не англичанин, — вспомнил я биографию отца пулемёта, почерпнутую ещё в первом мире из интернета. — Он родился в США, в семье выходцев из Франции. Да и младше он тебя на десять лет.

— То-то я смотрю, что хватка у него как у янки, — закивал дедуля, проигнорировав мои слова о возрасте.

— А он янки чистокровный и есть. Он же родом из Новой Англии. Его выдавил из США Эдисон после проигранных судебных тяжб на электрическую лампу. А в Европе он смог развернуться. Ладно, бог с ним, с Максимом. А что по поводу двигателя и станкостроительного завода решили?