Великий диктатор. Книга третья (СИ) - "Alex Berest"

— Ничего не решили. Вернее, решили, но не с англичанами. Твой Расмуссен двигатель где-то в другом месте нашёл. Сам у него спросишь. Я в этой вашей машинерии не очень соображаю, — решил прикинуться валенком (huopatossu) дед Кауко. — А станкостроительный завод мы в Швеции купили. У Свена Вингквиста. Теперь думаем как вывезти оборудование к нам.

— Подожди, подожди. Свен Вингквист? Вы что, купили SKF (Svenska Kullagerfabriken)? Завод шарикоподшипников? А лицензии на подшипники?

— Всё взяли. Одним пакетом. Надоело нам на стороне эти шарики покупать. Они же, кроме этих шариков, ещё и станки металлообрабатывающие строили. И оборудование у них новое, английское. Да и потратили немного. У Вингквиста ещё один завод в Англии остался, вот он и решил туда перебраться. Слушай, Матти. Я у тебя половину этих купонов заберу. Хорошо? — неожиданно сменил тему дед Кауко и как-то стеснительно отвёл взгляд в сторону.

— Пф, — фыркнул я и чуть было не рассмеялся, но вместо смеха, скривился от боли, так как неудачно дёрнулся, и правую руку прострелила волна боли.

……

Рана, заживала плохо. Сказалось то, что восьмимиллиметровая пуля, пройдя сквозь рукава плотных шерстяных изделий — пальто и пиджака, и войдя в руку, изменила траекторию движения. И, заодно, забила весь раневой канал частицами одежды. Так что резали и чистили мне плечо долго.

Впрочем, усыплённый хлороформом, я этого не видел и не чувствовал. Но вот проснувшись и немного отойдя от действия наркоза, я в полной мере ощутил последствия. Оперировавший меня Фредерик фон Коллан, который был самым младшим братом знаменитого финляндского хирурга Александра фон Коллана, предложил в качестве обезболивания кокаин. На что я ответил отказом и слабым, хриплым голосом попросил:

— Позвоните Фердинанду Вальбергу. Пусть привезёт прокаин, — и обессилив, вновь закрыл глаза.

Лицензию на производство прокаина мы приобрели совсем недавно и лично у Альфреда Эйнхорна. Нам повезло, что германскую компанию «Хёхст» не устроило название препарата, придуманное изобретателем, и они перерегистрировали прокаин в новокаин (новый кокаин). А старый патент так и остался на руках у немецкого химика.

Фон Вальберг примчался буквально через полчаса и самолично обколол мне место ранения, после чего я смог снова уснуть.

А на утро поднялась температура и меня залихорадило. И подобное состояние держалось подряд несколько дней. Я то всплывал из каких-то глубин сознания и чувствовал себя превосходно, то снова уплывал в небытие. Так продолжалось до тех пор, пока Пол Ярвинен не убедил фон Вальберга и фон Коллана использовать на мне своё новое лекарство. И оно подействовало.

Уже на следующий день после инъекции у меня полностью исчезла температура, прояснилось сознание, а главное, впервые за несколько дней — появился аппетит. И я с удивлением обнаружил рядом с собой матушку. Которая, как оказалось, примчалась на следующий день после моего ранения и всё это время была рядом со мной. Обтирала, подмывала, пыталась кормить и не подпускала к моей тушке никого из медицинских сестёр. Всё сама, всё сама. Оттого и выглядела осунувшейся и постаревшей.

— Мам, ты бы пошла, отдохнула, — первое что произнёс я, после того как был ею напоен подслащённой водой.

— Ну уж нет. Вот на ноги тебя поставлю, тогда и отдохну. Да мне и так тут комнатку выделили для сна. Так что не волнуйся, сынок. Ой, я же самое главное тебе не рассказала. Царь и царица телеграмму тебе прислали. С пожеланиями выздоровления. Я потом тебе её покажу. Я её прибрала от греха подальше.

Ну да, ну да. Маман — она такая. Всё, что касается сношения нашей семьи с Романовыми — это только через неё. Кроме царского послания мне пришло ещё несколько сотен других писем и телеграмм со всего княжества и от разных людей.

— Ты, когда окрепнешь, перебери их. Потому, что я сунулась в одно, а там деньги. Так что, ты лучше сам. А то ещё чего подумаешь.

— Да что я могу такого подумать? Кха-кха-кха, — попытался я возмутиться и закашлялся.

— Ты лучше пока помолчи, Матти. Доктор Коллан говорил, что тебе надо сил набраться. Давай, я сейчас тебя напою и пойду поищу профессора.

Но минут через двадцать, когда я уже устал ждать, вместо Фредерика фон Коллана в мою палату неожиданно вошёл генерал Рамзай. В шинели и с мохнатой папахой в руках.

— О! Вижу не обманули меня! Ты, и вправду, пришёл в себя, — зарокотал барон и тяжко опустился на скрипнувший под его весом стул. — Ну, ты нас парень и напугал всех. Мы же после совещания по олимпиаде всем правительством тебя навещали. Нам что сказали? Что у тебя несерьёзная рана. А пришли — а ты без сознания. И доктора говорят, что никаких гарантий дать не можем. Генерал-губернатор очень сильно расстроился. И просил меня ежедневно справляться о твоём здоровье, — барон без спроса ухватил с прикроватного столика бутылку сельтерской «Валио» и, сломав сургучовую пробку, присосался к ней. — Фух, хорошая вода. Ты тоже пей. Это я распорядился тебе сто бутылок отправить. С Вильманстранда возят. Вода по целебным свойствам лучше чем в Бадене. Так что — пей и выздоравливай, а то негоже, что мой фенрик по госпиталям валяется.

— Ваше высокопревосходительство. Вы, видимо ошиблись. Вы же мне временно рустмастера (каптенармус) присвоили, когда я у вас в департаменте работал.

— Я тебя перевёл в личные порученцы. А это — фенрик (прапорщик), не меньше. Я уже твоё новое звание и должность и по бумагам провёл в департаменте. Так что, не сомневайся, а выздоравливай. Да, флаг ты хороший придумал. Всем понравился, — заявил он непонятно о каком флаге и, тяжело поднявшись со стула, пошёл на выход.

Минут через десять после ухода военного вернулась и матушка с профессором фон Колланом и доктором Ярвиненом, который и ввёл мне в ягодицу свой новый препарат. Я хотел поговорить об этом лекарстве, но не успел. Сначала меня осмотрел фон Коллан, а затем глаза стали слипаться, и я просто уснул.

……

За три недели моего пребывания в госпитале меня успела посетить масса народа. Несколько сенаторов, представители из парламента, пионеры, журналисты и моя многочисленная родня. И все тащили какие-нибудь подарки и гостинцы. Начиная от простых цветов и заканчивая тортами, бутылками вина и шампанского. Пионерский цветочный ларёк, расположенный на трамвайной остановке недалеко от госпиталя и напротив парка, наверное сделал на моих посетителях годовую выручку.

Торты и цветы дарились медицинскому персоналу, а вино и шампанское бережливая матушка отправляла с моим старшим братом Кауко к нам, в столичную усадьбу.

Но первым, если не считать внезапный и какой-то странный приход генерала Рамзая, меня навестил глава столичной полиции Кнут Густав Боргенстрем. Который подробно расспросил о происшествии и, заодно, поделился новостями о стрелявшей в меня Мийны Силланпяя. Хотя эти новости никакими новостями и не были. Мне почти все подробности поведала матушка и даже повозмущалась на ряд статей в зарубежной прессе в защиту этой террористки.

— Задержали мы её сразу. Ты её мастерски оглушил. Моим подчиненным только и оставалась что скрутить ей руки и изъять оружие. Она уже дала признательные показания и раскаялась в содеянном. Но раскаяние мало чем ей поможет. Скорее всего, суд приговорит её к бессрочной каторге.

— И её отправят в Россию?

— Да. Мы преступников с подобными приговорами отправляем в Петербург. А что?

— Да просто знаю, как с этих каторг бегут заключённые, особенно политические. Сам, парочку подобных задерживал. А её, если судить по статье Розы Люксембург в «Датском женском вестнике», и выставляют как борца с режимом. Вы её лучше оставьте в Гельсингфорской цитадели, как пациентку для лаборатории Фердинанда фон Вальберга. Толку больше будет.

— Ха-ха-ха! — во весь голос расхохотался главный полицейский. — Ха. Хочешь её всё-таки уничтожить? Твои доктора уже несколько смертничков политических на тот свет отправили. Насчёт оставить — не обещаю, но постараюсь, — с этими словами он меня и покинул, оставив в полной растерянности после слов о «действиях моих докторов».