Курсант: Назад в СССР 14 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Дядя Андрей… — прохрипел. — Оно… всех убило… я… я спрятался… я… боюсь…

— Спокойно, Гриша, — произнёс я, медленно двигаясь к нему, не опуская пистолета. Ствол был обращён во тьму позади него. — Ты один?

Лазовский-младший заскулил:

— Оно… убило всех… всех убило…

На щеках его, перемазанных в грязи и засохшей крови, блестели свежие слёзы. Он размазывал их дрожащими пальцами.

— Кто — оно, Гриша? — спросил я. — Расскажи. Что ты видел?

— Я… я убежал… я спрятался… — лепетал он, заикаясь. — Помоги… дядя Андрей… мне страшно…

— Чёрт… — выругался я про себя. Ловушка сработала, но не на того. Привлекла Лазовского-младшего — а не то, что рыщет по этим чёртовым коридорам.

— Ты ранен? — я присмотрелся к его одежде. Он прикрывал бок худой рукой, и оттуда сочилась кровь.

— Я… упал… поцарапался… — всхлипнул он. — Больно…

— Отпусти отца, — сказал я, положив ему руку на плечо. — Ему уже не помочь.

— Тише, — зашипел он. — Дядя Андрей, тш-ш-ш! Оно нас услышит…

Твою дивизию! Теперь я был уязвим. Умственно отсталый мальчишка рядом со мной — мишень. А я — цель. Нужно было менять тактику. Срочно.

— Вставай. Иди за мной, — скомандовал я. — Быстро. Слышишь?

— Мне страшно…

— Быстро встал, я сказал! Или хочешь сдохнуть здесь? — рявкнул я. — Остаться лежать, насовсем?

Он вздрогнул и поднялся. Засеменил за мной, шаркая подошвами.

Я зашагал в сторону лабораторий. Обернулся:

— Иди за мной, не отставай.

Гриша плёлся следом. Я слышал его шаги. Обернулся:

— Что ты там волочишься? Быстрее!

И тогда заметил — он что-то прикрывает. Левая рука прижата к боку, будто прикрывает рану. Я не подал вида. Повернулся вперёд и зашагал ещё увереннее.

Вот и химические лаборатории. За углом коридор открылся в длинную галерею, за стеклом — ряды столов, баллоны, химическая посуда. Пыль покрывала всё, но свет плафонов — пусть через один — всё же оживлял пространство.

Я замедлил шаг. Задержал взгляд на стекле. И в этом стекле — отражение. Быстрое. Резкое. Силуэт. Скользнул — как тень.

Попался! — мелькнуло в голове.

Я развернулся. Выстрелил. Почти не целясь — чисто на интуиции, на инстинкте. Прямо в грудь нападавшему.

Гриша отлетел навзничь. Даже не вскрикнул. Но — в ту же секунду подскочил.

С пробитой грудью он стоял и смотрел на меня. А потом склонился вперёд, зло зарычал. И бросился на меня.

Следующие выстрелы — по ногам. Я перебил ему колени. Ноги выгнулись неестественно, и он рухнул. Почти молча, даже не закричал, хотя боль должна быть дикой. Только зло зашипел, словно зверь. И пополз ко мне, вгрызаясь пальцами в бетон, оставляя за собой кровавый след.

— Бесполезно, — сказал я, направляя ствол ему в лицо. — Следующий выстрел будет тебе в голову, Григорий.

Он замер. Дышал тяжело. Кровь растекалась под ним.

А я понял: спектакль окончен. И теперь — начнётся откровение.

Глава 28

Лазовский хрипел, кровь сочилась из ран и растекалась по полу, впитываясь, будто в землю, в трещины старого, истертого бетона. Чем больше крови вытекало, тем больше он слабел — но всё ещё держался. Лицо побелело, пальцы дрожат, впиваясь в плитку.

Я осмотрел его и прищурился. Вот то место, которое он совсем недавно прикрывал рукой. Мои предположения подтвердились. Пулевое ранение. Входное отверстие сбоку, над печенью. Кровь на удивление быстро запеклась, рана будто старая, и это не моя пуля.

Я понял: в него уже попали до меня. Это стрелял Орлов, больше некому. А Григорий успел выследить его. Успел напасть. Убить. В том, что мой напарник мёртв, я больше не сомневался. Увидев, что стало с остальными Лазовскими, я знал: других вариантов просто не оставалось.

Гриша ещё дёрнулся вперёд, но уже не мог ползти. Остался лежать. Потом — рывком сел. Опёрся спиной о холодную стену коридора. Дышал тяжело, отрывисто. В глазах плясал какой-то огонь — не животный страх, а что-то другое. Жгучее и чертовски осмысленное.

— Как… ты меня вычислил? — спросил вдруг он.

Голос был хриплым, но чётким. Никаких признаков умственной отсталости, никакого «дурачка». Чистая речь и твёрдое намерение узнать.

— У тебя пулевое ранение, — ответил я, кивнув на его живот. — Понял сразу, что это привет тебе от Орлова. А ты его, получается, убил…

Он усмехнулся, приподняв уголки губ.

— Убил… А теперь вот сам подыхаю. Эх… Как же я не хочу загнуться в этой вонючей норе… — зло процедил раненый. — Но, видимо, придётся.

Тот, кто это говорил, всё осознавал. Он уже ничем не напоминал того наивного, простоватого Гришу с пустыми глазами.

— Хорошо сыграл, — хмыкнул я. — Обдурил. Умственно отсталый, добряк, обиженный жизнью. Все тебе верили. Даже моя жена — психолог — не определила притворства. А она в своем деле специалист высокого уровня. Как ты так смог?

Он мотнул головой, не соглашаясь, глаза сузились до щелок.

— Я не играл… не притворялся. Я действительно болен. Был болен…

— Вот как? Не хочешь… рассказать? — я чуть наклонился, не отводя пистолета. — Обо всём, что произошло. Перед смертью. Облегчить, так сказать, душу. Ты же понимаешь, что это твои последние минуты. С такими ранами долго не живут.

Он снова усмехнулся. Сухо и презрительно.

— Облегчить душу? Душа… — проговорил он последнее слово, как оскорбление. — У людей нет души. Есть мозг. Мысли. Расчёт.

— Какой же ты другой, Гриша… Совсем не тот, каким я тебя знал раньше.

— Когда я под действием… вещества, — выдохнул он тяжело, глядя куда-то мимо меня, сквозь, — я чувствую, что я человек. Только тогда. А без него — внутри пусто. Пусто и холодно.

Он опустил голову. Подбородок вжал в грудь, дыхание замедлилось, но голос держал твёрдую ноту, сдержанную и даже почти торжественную.

— Ты принимаешь ПС-63? — нахмурился я. — Так вот в чем твой секрет…

— Это ключ к жизни… Я тогда только живой, Андрей Григорьевич. Настоящий. Не жалкий, не пускаю слюни, не пресмыкаюсь и прогибаюсь. Ты не поймёшь. Да никто из вас не поймёт, — он сделал паузу, а потом зло добавил: — Никто из вас не был в моей шкуре!

Я молчал. Пистолет в руке казался тяжёлым, будто наполнился свинцом. Пальцы немного ломило от напряжения. В этом полумраке, среди ржавчины и бетонных стен, я вдруг остро почувствовал, что сижу напротив не монстра… это сбой. Ошибка природы. Искривление судьбы. Не он выбрал свою участь — его втянули. Прижали. Втолкнули в угол, где не осталось ничего, кроме ярости и жажды убивать.

Но понимание — не значит прощение. Да и жалость — не мой конек. Тем более жалость к убийцам.

Я медленно выдохнул, посмотрел на его лицо. В нём больше не было и следа прежнего Гриши. Только ясный взгляд — без всяких мутных поволок. Осознанный и умный.

— И давно ты на веществе? — спросил я.

— Давно… — он ухмыльнулся, и по лицу его скользнула странная, болезненная тень. — Под препаратом я становлюсь другим. Не просто нормальным — умнее. Сильнее. Лучше. Словно кто-то освобождает мой мозг — и он начинает работать как у всех. Нет, даже быстрее и лучше.

Я слушал молча, прищурившись. Пальцы крепче сжали рукоять ПМ. Он говорил не как больной, умственно отсталый. Он говорил как человек, знающий, что умирает — и потому не врет.

— Где ты брал ПС-63? — продолжал я расспрашивать.

— Начальник милиции… — продолжил Гриша, — как-то притащил ампулы. К отцу. Говорил: «Это будущее. Это путевка в новую жизнь». Они думали, я не слышал, не понял. Дурачок ведь! А я услышал. Хотел поиграть с ампулами. Взял одну, пока никто не видел. Хотел спрятать. Но… уронил.

Он моргнул, и в его глазах мелькнуло что-то почти детское — память о том испуге. Поднял слабую руку и сделал жест, словно что-то выпадает из непослушных, вечно неловких пальцев. Будто он снова проживал тот самый момент, когда всё и началось для него. Или закончилось.

— Она разбилась. Я испугался. Думал, накажут. Стал собирать осколки. Руками, конечно. Порезался о них сильно. Жидкость… эта… прозрачная и чистая… я не думал… попала мне в кровь. В ту ночь я не заснул.