Это неподобающее веселье мне совсем не нравится, и я пресекаю его на корню.
— Отставить! — рявкаю в голос, заставляя стражников и Арету вытянуться по струнке. — Это что за бардак у вас тут⁈
Прохожусь жестким взглядом по испуганным лицам и останавливаюсь на Арете.
— Еще раз подобное повторится — вернешься на конюшню!
Побледневшее лицо девушки говорит мне, что серьезность моего предупреждения дошла до ее понимания, и тогда я поворачиваюсь к Гурушу.
— Заходи! — киваю ему на вход в кабинет, и тот, окинув недавнее поле боя взглядом победителя, важно прошествовал в арку.
Захожу вслед за ним и раздраженно падаю в кресло.
«Может, действительно отправить ее куда-нибудь, уж больно много стала себе позволять в последнее время. Разбаловал!»
После случая с карликом и получения титула Отважная у моей адъютантши действительно слегка поехала крыша от ощущения собственной важности и гордыни. Арета и раньше не отличалась покладистым характером, а теперь и подавно. Со мной она вела себя безупречно, радуя примерной исполнительностью и буквально предугадывая любое мое желание, а вот с другими… В общем, жалобы на нее поступали регулярно, и я уже начал подумывать, а не совершил ли я ошибку, посадив ее в приемной.
Немного успокоившись и остыв, я вдруг улыбнулся.
«С одной стороны, то, что она всех бесит, не очень хорошо, а с другой — пусть бесит! Этакий громоотвод, который оттягивает на себя весь негатив. Типа, царь-то у нас хороший, добрый и справедливый, а вот та сука, что у него на пороге сидит, вот она-то истинное зло!»
Подумав в таком ключе, я прибавил Арете в плюс еще и то, что как телохранителю ей цены нет. После покушения она сделала правильные выводы и теперь всегда первой идет в незнакомые помещения, пробует всю еду и напитки, что мне предлагают на стороне или приносят в кабинет. На каждого смотрит как на потенциального убийцу, независимо от чинов и званий, а это обижает порой очень важных людей. Для такого, скажу я вам, нужно иметь немалую смелость и именно такой склочный характер, как у Ареты. К тому же взгляд у нее цепкий, как рентген, — лучше нее никто не видит спрятанное под одеждой оружие. Проверяли не раз. С обыском Гуруша она, конечно, переборщила, ведь знала и видела, что у него ничего нет. Тем более что на входе ко мне вообще никого не обыскивают, а просто требуют сдать оружие.
«Ладно, — решаю в конце концов, — пусть все остается как есть. Арета хоть и не подарок, а злопамятная и вредная мегера, но кто сказал, что цепной пес должен быть вежливым и добрым!»
В этот момент голос Гуруша отвлек меня от размышлений.
— Если Великому царю будет интересно, то его верный слуга Гуруш расскажет ему обо всем, что удалось услышать на…
— Давай уж, — разрешающе взмахиваю рукой, — начинай без прелюдий!
Проглотив конец заготовленной фразы, тот сразу перешел к сути.
— На рынке города Сузы сейчас не протолкнуться, и разговоры только о прибывающих войсках и огромной армии царя Геракла.
Я понимаю, что Гуруш говорит о войсках тех сатрапов восточных провинций, что уже месяц как подтягиваются в Сузы. Начало похода намечено на конец этого месяца, и, с учетом огромных расстояний, гонцов ко всем властителям верхних сатрапий я отправил еще прошлой осенью. Приказ для всех был один — к маю будущего года прибыть с набранными войсками в Сузы.
То, что никто не откажется, было очевидно. У сатрапов Востока нет иного выбора: ведь если решат отсидеться, то в будущей борьбе может победить Антигон, а уж он тогда припомнит им всем свое поражение при Габиене.
Нет, проблем с большинством сатрапов не ожидалось, разве что только с двумя — с сатрапом Арахосии Сибиртием и сатрапом Паропамисад Оксиартом. Первый еще до моего прибытия под Габиену был обвинен Эвменом в измене и, испугавшись ареста, сбежал к себе в сатрапию. Второй примерно в это же время также по-тихому свалил из лагеря союзного войска.
Они могли опасаться, что им припомнят старые грехи, и, предвидя такой оборот, я уже в письмах пообещал обоим не вспоминать о прежних проступках, если они приведут в Сузы свои войска. Не то чтобы я ждал от них большой военной помощи, просто мне нужна была консолидация вокруг трона как можно большего количества сатрапов. Пусть лишь видимая, пусть недостаточно надежная, но тем не менее безоговорочная поддержка всех верхних сатрапий. Она придавала мне больший статус, ведь де-юре легитимным царем Великого царства по-прежнему оставался сын Роксаны Александр IV.
Пусть он практически низложен и заперт Кассандром в четырех стенах, но тем не менее его право именоваться царем никто не отменял. Правда, есть одно «но»: его право не абсолютно! Он не старший сын, не единственный, его не указывал в завещании отец. Он всего лишь избран советом полководцев, а раз так, то и я, поддержанный всеми восточными сатрапами, имею такое же право. Пожалуй, даже не так! Я имею куда больше прав, потому что я старший сын, и меня ведет к трону бессмертный дух великого отца.
Именно для поддержания статуса истинного царя мне и нужны бывшие полководцы моего «отца». Ведь в этом статусе заключается та объединяющая идея, что несет на своих мечах и копьях моя армия. Мол, истинный царь поднимает всех достойных людей, все народы Великого царства на войну с узурпаторами и предателями. Ведь истинный царь избран богами, а не людьми, и потому несет стране мир и процветание, а всякие там изменники-диадохи — лишь бесконечную войну и разорение.
Без единодушной поддержки всех сатрапов идея истинного царя может пострадать. Во всяком случае, не будет выглядеть безупречной. Ведь в таком деле важна целостность, а ежели нет единодушия и не все поддерживают царя, то сразу возникают ненужные вопросы: а почему, может, не истинный это царь, может, слабоват и не даст стране долгожданного покоя?
К моему удовлетворению, пришли все, а Сибиртий и Оксиарт примчались еще самыми первыми. Им, как никому другому, требовалось выказать свою преданность. Я их принял, обласкал и, несмотря на желание Эвмена наказать обоих, уверил их, что прошлые грехи остались в прошлом, а сейчас у них есть равные со всеми шансы доказать царю свою верность.
На Оксиарта, надо сказать, у меня были далеко идущие планы, ведь он, как никак, родной папаша Роксаны, матери Александра IV.
«Если мое вмешательство в историю не ускорит гибель бактрийки и ее сына, — сказал я себе тогда, — и они доживут до моей победы над Кассандром, то рычаг давления на безумную стерву и ее сыночка мне ох как пригодится».
Вспоминая о прошлом, я умудряюсь не пропускать того, что рассказывает мне Гуруш, а тот гундит не переставая.
— В хлебных рядах цена на зерно выросла вдвое, а народ, что при деньгах, все равно раскупает.
Он перевел дух и вновь начал:
— Сегодня у храма Мардука какой-то юродивый вещал народу, что зерно скоро кончится и начнется по всей земле Элама великий голод.
Вот это меня уже насторожило. Такие разговоры надо пресекать на корню, или они плохо заканчиваются. Молча останавливаю на Гуруше вопросительный взгляд, и он понимает меня правильно.
— Великий царь подметил верно, человечек этот божий подозрителен очень, — начал он, словно прочитав мои мысли, — потому-то я подождал, когда народ разойдется, да последил. И таки да, едва площадь опустела, к юродивому подошел человек в серой хламиде и сунул тому пару оболов.
Гуруш замолчал, явно ожидая похвалы, но я реагирую на его новость вопросом:
— Кто таков? Ты этого в хламиде знаешь?
— Нет! — Он замотал головой, и я не сдерживаю разочарования:
— Плохо! Надо было узнать, кто это воду мутит в городе!
Перестав мотать головой, Гуруш соглашающе кивнул.
— Великий царь, конечно же, прав, и я тоже так подумал. Поэтому пошел вслед за незнакомцем в серой хламиде.
Возмущенно не даю ему закончить:
— Ты же сказал, что не знаешь его!
— Все верно! Великий царь тут абсолютно прав! — забубнил он, оправдываясь. — Верный слуга государев, Гуруш, не знает этого человека, но зато знает, в чей дом он вошел.
