Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

Ягиня подошла к печи, вынула закопченный на дне чайник, налила в глиняную кружку отвар, и поставила ее передо мной.

— Спасибо, — произнес я и взял кружку обеими ладонями.

Хозяйка дома улыбнулась и напротив, глядя на меня и словно ожидая, пока я заговорю.

Я поднёс кружку к лицу и вдохнул аромат. Первым чувствовался сушёный зверобой, горьковатый, чуть смолистый. Затем я уловил мяту, но не свежую садовую, а дикую, с берегов реки. Затем раскрылся лёгкий оттенок подмаренника, напоминавший старый мёд.

— Пей, князь. Не бойся, не отравлю.

Голос у неё был ровный, даже чуть насмешливый. Но в ней не чувствовалось злобы — скорее, лёгкое испытание, как будто она смотрела, с какой ноги я войду в её дом: с правой или с левой.

Я сделал осторожный глоток. Вкус сразу обжёг неожиданной горечью. Такой, как бывает у трав, собранных в самый конец лета, когда солнце уже выжгло их сочность, но оставило в стеблях силу. Потом, словно из глубины, поднялась тёплая мягкость — не сладость, нет, а что-то более основательное, как тепло шерстяного платка на плечах. А затем пришло послевкусие — долгое, тянущееся, с лёгким налётом можжевеловой ягоды. Сухой, почти еловой, но с какой-то упрямой свежестью.

— Вкусный отвар, — произнёс я, глядя в кружку, и сделал ещё один глоток.

— А его вкус зависит от того, с какими намерениями ты пришёл, мастер Медведев, — сказала Ягиня, не отрывая от меня проницательного взгляда. И мне показалось, что слово «мастер» она нарочито выделила. Но не как Осипов выделяет слово «регент», чтобы подчеркнуть мой статус, а с какой-то другой интонацией. Заметив мою реакцию, хозяйка дома улыбнулась. Спокойно, с той самой уверенностью, что бывает только у тех, кто и сам этот отвар готовил, и уже не раз видел, как он действует.

— Задумал бы ты чего худое — то уже корчился бы на полу и желчью давился.

Я замер. Кружка потеплела в ладонях, как будто напоминая: вот она, твоя правда, в самом напитке. Я уставился на тёмную жидкость, пытаясь угадать, сколько в ней трав, сколько заклятий. И понял, что она не шутит.

— Но ты ведь пришел сюда не для того, чтобы попробовать сбор?

— Не для того — согласился я и вынул документы из рюкзака. — Я хотел спросить… можно ли как-то договориться. С нечистью и промышленниками. Найти компромисс между лесом и фабриками. Чтобы никто не страдал.

Я протянул бумаги в ее сторону, но Ягиня только неглубоко вздохнула и покачала головой:

— Не будет такого, князь. Не в этих землях.

Я обреченно кивнул:

— Но если не я подпишу, это сделает Совет. Или Империя. Деньги решают многое. И даже люди будут «за».

— Люди всегда будут за то, что обещает лёгкую жизнь, — спокойно сказала она. — Но лёгкая жизнь не значит долгая. Совет хочет выгоды для себя. Остальное их мало волнует.

— Когда придут мануфактурщики, начнется война. И…

Я едва не сказал слово «нечисть», но Ягиня мягко предложила другое словосочетание:

— Старший народ.

— Старший… народ уничтожат. Всех, особо не разбираясь, кто «за», а кто против «людей». Убьют Иволгина, Митрича, вырежут их кланы…

Ягиня покачала головой:

— Старший народ на то и старший, князь, что умеет он куда больше, чем люди. Даже те, кто владеет силой. Они живут в мире с людьми. До поры. Но если вы нарушите условия, они ответят.

— Людей много, — возразил я. — Мы владеем силой куда мощнее, чем заклятья. А еще они могут сжечь здесь все. Осушить болота. Отравить землю. Уничтожить все, что дает силу старшему народу. Осквернить все, что ему дорого, чтобы выжить тех, кого не смогут убить.

Ягиня на секунду задумалась. Затем нехотя кивнула:

— Люди могут. Но от этого станет только хуже, мастер Медведев. Это не совсем обычный лес. Это место, где тысячелетиями жило то, о чем люди знают из сказок и легенд. Этот лес живет по своим правилам, и люди ему не указ.

— Но…

— Этот лес не угроза людям, князь, — мягко перебила меня Ягиня. — Он защищает людей от того, что скрывается в самом его сердце.

Она провела рукой над яблоком. И оно будто ожило, покатилось по кромке блюдца, и на гладкой поверхности появилась дымка, в которой проступили образы.

Я увидел огромный дуб, ствол которого был толщиной в избу. КС черной, изломанной, как высохшее русло реки корой. Ветви уходили вверх и в стороны, теряясь в тумане, будто поддерживали небо. Корни вылезали из земли, как тела старых змей, оплетали себя и возвращались вглубь, будто держали не только лес, но и весь мир.

— Это то, что в легендах называют мировым древом, — произнесла Ягиня. — Оно обьединяет Явь и Навь. Наш мир и мир подземный. Когда здесь появился… старший народ, на этой земле уже существовала жизнь. Которая была куда страшнее, чем лешие и домовые. Старший народ долго воевал с ними. Но даже мои предки не смогли их убить. Только усыпить и заточить в темницы, в этом лесу. И если Лукоморье падет, а старший народ погибнет…

Картинка на блюдце сменилась, словно кадр в телевизоре. И я увидел искривлённую тень, спящую под полом деревянной избы. Как будто кольцо черного дыма, свернувшееся в темноте. И только спустя несколько мгновений я разглядел силуэт отдаленно похожий на человеческий. Оно беспокойно ворочалось, а затем резко повернуло голову, уставившись на нас. И я увидел единственный глаз существа. Глаз без зрачка. Белёсый, как у варёной рыбы. В этом взгляде не было ничего кроме лютой злобы. Словно существо увидело меня. Запомнило и теперь будет долгие году ждать встречи. И от этого взгляда я отпрянул от стола, потеряв равновесие и едва не упав на пол.

— У вашего народа есть одна поговорка, — продолжила Ягиня. — Не буди Лихо, пока оно тихо. Такие пословицы появляются не на пустом месте.

— Это и есть то самое Лихо? — уточнил я.

— Оно спит, — сказала Ягиня, тихо. — И сон его в последнее время все более беспокойный.

Я смотрел, и видел, как Лихо шевелится, меняя положение. Один из чёрных пальцев, слишком длинных и тонких, как прут, медленно шевельнулся, скребя по доске снизу. На мгновение мне показалось, что оно чувствует свет. Но потом существо снова затихло, свернувшись змеиным кольцом.

Кадр сменился. И я увидел каменную комнату, в которой царила темнота. Только слышно было, как размеренно капают где-то капли воды. В одну из стен были вмурованы толстые, чернёные цепи, с вплавленными в звенья рунами. Цепи, которые сдерживали существо. Тело его было сухим, как береста. Лицо — вытянутое, без губ, только кожа, натянутая на кости. Волос не было. Он не шевелился. Но я знал: он чувствует, что мы за ним наблюдаем

Этот монстр был одет в парчовые одежды, некогда богатые, с остатками золотой вышивки. На груди была застёжка, похожая на птичью лапу.

— Он сидит в заточении множество тысячелетий. Он не ест. Не говорит. Только сидит. Ждёт, когда старшего народа не станет. И цепи, что сковывают его древними заклятьями, падут. Темница откроется, и он вырвется на свободу.

Я опустил взгляд. И в этот момент заточенный пошевелился.

Длинные, почти прозрачные пальцы дрогнули. Один раз. Этого было достаточно, чтобы холод пробежал по спине.

Внутри меня что-то холодело. Потому что эти существа были куда старше Империи и даже того народа, который Ягиня называла «старшим».

— Они появились здесь еще на Заре Времен, — продолжила Ягиня треснувшим голосом. — Они правили этим миром. И теперь, они ждут, когда люди допустят ошибку. Чтобы вернуться и превратить этот мир в руины.

Я отвёл взгляд. Поверхность блюдца снова стало обычным фарфором. Но казалось, что боковым зрением я до сих пор вижу, как шевелятся эти осколки старого мира.

— Это малая часть того, от чего защищает людей этот лес, — сказала Ягиня. — Сейчас все они спят, потому что старшие усыпили их. Лесовики, болотные, полевые. Потому что только они умеют это делать. Они знают старые способности, которые не под силу людям. А делиться с людьми знаниями никто не станет. И если мой народ перебьют, если люди решат, что старших надо вырезать — Древние проснутся. А их некому будет победить.