Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

— Обязательно найдется решение, — успокоил меня Морозов.

Я кивнул:

— Одно решение на примете уже есть. Осталось только довести его до ума. Этих десяти дней должно хватить.

Я коснулся рукой кармана и ощутил через ткань клубок, который передал мне вчера Митрич. И который я забыл выложить.

— Но сперва мне нужно кое с кем посоветоваться, — пробормотал я. — Может быть, получится уладить все малой кровью.

Глава 24

Дорогой сказок

Морозов въехал на территорию поместья, когда солнце уже перевалило за зенит. Полдень остался где-то позади, и свет потихоньку становился теплым. Машина остановилась у крыльца. Морозов на миг задержал взгляд на мне, но ничего не сказал.

— Спасибо, — произнес я спокойно, выходя из салона и направляясь к порогу.

Дверь дома поддалась легко. Внутри было тихо. Где-то наверху, под потолком, скрипнула половица. Словно кто-то прошёл слишком резко или оступился. Но я не обратил на это внимания. Если бы в доме оказался кто-то чужой, дружина давно бы подняла тревогу. Да и Никифор, если что, не стал бы молчать — дал бы знак. Наверное.

Самого домового видно не было. Но я чувствовал его присутствие — как будто кто-то незримый чуть поправил дорожку у входа, или выровнял угол скатерти на буфете. Без суеты, но с вниманием. Правда, чая не заварил. Значит, решил показать свое отношение к новому хозяину.

Я прошёл в гостиную. Снял пиджак, повесил его небрежно на подлокотник кресла и закатал рукава рубашки. Движения были автоматическими, неторопливыми. Хотелось упростить всё до предела, избавиться от лишнего.

Сел. Спокойно, в своё кресло у камина, будто возвращался к разговору, прерванному утром. Под крышкой на столике остался отвар — уже остывший, но ещё годный. Я налил себе немного, прислушиваясь к тишине, и сделал неспешный глоток.

Огонь в камине потрескивал. Я смотрел на пламя, не думая ни о чём, просто собираясь с силами. Потому что впереди было самое трудное. И откладывать больше не хотелось. Сегодня я должен это сделать.

Я допил чай, неторопливо перевернул пустую чашку и аккуратно поставил её на блюдце. На секунду задержал взгляд на камине, в котором догорали угли, и, выдохнув, поднялся на ноги.

В этот момент я заметил движение у пола — в стороне от столика, возле кресла. Там, почти крадучись, перебирая лапками с осторожностью, двигался Мурзик. Его хвост слегка подрагивал, уши были прижаты.

Я только собрался спросить, что он там выдумал, как бельчонок внезапно замер. А затем, не моргнув, рухнул набок с театральной обречённостью. Он издал тихий, жалобный стон — дрожащий, полный надрыва, как будто переносил муки, непосильные для столь хрупкого существа. Мелкая грудка под шерстью заходилась в тяжёлом, надсадном дыхании. Лапки протянулись вперёд, в мою сторону — чуть дрожащие. Всем своим видом питомец молил меня о помощи.

Я невольно качнулся вперёд. Настолько убедительной была его поза, что сердце у меня ёкнуло. Уже собирался сделать шаг, проверить — не прижал ли кто малютку дверью, не случилось ли чего с его крохотной лапкой.

И тут он, совсем чуть-чуть, едва заметно… покосился на меня. Левым глазом. Осуждающе. Почти с укором. Как бы говоря: «Как ты мог не заметить, что мне плохо? Где твоя человечность?»

Я замер. Мы встретились взглядами. На долю секунды. И сразу же на его мордочке вновь появилась мука. Бесконечная, неизлечимая. Он закатил глаза, поджал лапки ближе к груди и издал ещё один всхлип — тише, но не менее выразительный.

Я покачал головой и не сдержал лёгкой улыбки.

Но я уже понял: хитрец решил мной манипулировать. Потому не спеша, с нарочитой размеренностью, накрыл чайник с остатками отвара колпаком. Плавное, чуть звонкое соприкосновение фарфора и дерева прозвучало в комнате особенно выразительно.

Мурзик тут же замер. Его уши вздрогнули, он чуть приподнял голову и уставился на меня так, будто я только что предал всё беличье племя. В его взгляде появилось недоверие, возмущение и доля трагического одиночества. Я почувствовал себя злодеем из детской сказки.

— Это для твоего же блага, — сообщил я ему, стараясь говорить сдержанно, но с теплом. Однако зверёк недовольно фыркнул, прижал лапки к груди и, покряхтывая, поднялся, чтобы заковылять прочь.

Он по-прежнему изображал страдания — мелкими шажками, с едва заметной дрожью в лапках, будто каждый шаг давался с боем. Но предательский хвост всё портил: он дёргался нервно, демонстрируя раздражение и живость. Настоящий артист с плохим реквизитом.

Я покачал головой, сдерживая улыбку, забрал пиджак с подлокотника кресла и неспешно поднялся на второй этаж.

В комнате всё было на своих местах. Лаконичный порядок, к которому я уже успел привыкнуть. В небольшой гардеробной, что примыкала к спальне, нашлись и пустые багажные сумки. Одна из них лежала раскрытая — в ней я увидел рюкзак. Аккуратно сложенный, чистый. Гаврила, как всегда, позаботился обо всём заранее.

Я мысленно поблагодарил его, как человека, умеющего предугадывать мои потребности заранее.

Вложил в рюкзак папку с бумагами от промышленников и из Совета. Всё, что у меня было — расчёты, схемы, бумаги с подписями, планы на будущее, требующие моего участия.

Потом переоделся — сменил одежду на удобный тренировочный костюм. Ткань легла по телу легко, не сковывая движения. Примерил новые кроссовки. Они подошли по размеру и сидели плотно.

Оставалось надеяться только на одно — что по дороге не натру ими мозоли.

Я осторожно выглянул из окна, стараясь не задевать раму — дерево там, кажется, давно нуждалось в лёгкой реставрации. Во дворе, чуть поодаль от машины, стоял Морозов. Он что-то оживлённо объяснял одному из дружинников — в голосе были твёрдость и привычный сухой напор. Парень напротив слушал внимательно, с прямой спиной, не перебивая, лишь изредка кивал. Разговор, судя по всему, касался чего-то практического — возможно, патрули или смены постов.

Позади меня, в глубине комнаты, вдруг раздался мягкий, чуть глухой скрип половицы. Лёгкий, но узнаваемый, будто кто-то осторожно ступил рядом, не желая привлекать внимания.

— Кого бы попросить позвать Владимира… — пробормотал я задумчиво, словно и не заметив этого звука. Медленно потянулся к оконной раме, делая вид, что собираюсь приоткрыть окно.

Ответ раздался не сразу, но был точно по адресу:

— Слуг тута нет, — едва слышно, с характерным оттенком недовольства прозвучал голос домового. И в ту же секунду замок в раме клацнул и встал намертво, как будто заело специально.

Я едва удержался, чтобы не улыбнуться. Уголки губ всё же дрогнули, но я быстро вернул лицу спокойствие. Теперь сомнений не осталось — Никифор явно не собирался делиться о моих делах с воеводой. Затем я подошёл к кровати и вынул из прикроватной тумбочки клубочек, переданный мне Митричем. Затем аккуратно положил его в глубокий внутренний карман. Слегка похлопал по ткани, словно убеждаясь, что моток ниток на месте.

Потом неспешно закинул рюкзак на плечо, огляделся в последний раз, машинально поправил покрывало на кровати и вышел из комнаты.

Я вышел на террасу заднего двора. На несколько мгновений остановился на площадке, прислушиваясь к тишине и глядя в сторону леса, что темнел за мягкой зеленью сада. Прищурился, всматриваясь в горизонт, где стволы деревьев сливались с небом. Всё казалось таким близким и в то же время почти недосягаемым. Было в этом лесном покое что-то зовущие и тревожное.

Воздух прохладой наполнил грудь и чуть прояснил мысли. Я спустился по ступеням, легко, не торопясь, и сразу же перешёл на более бодрый шаг, как только ступил на гравийную дорожку. Быстро пересёк двор, миновал клумбы, обошел кусты сирени и свернул на боковую тропинку. Протоптанную, но не ухоженную, будто бы предназначенную для тех, кто хочет идти один. Она уводила в сторону леса.

И лишь когда оказался под сенью деревьев, в полосатой тени между соснами и елями, позволил себе оглянуться. Осторожно, воровато — как школьник, сбежавший с урока. Никого.