Нашествие (СИ) - Старый Денис

24 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

Бой закончен. Из того, что я успел увидеть, у нас двое погибших и трое раненых. Могло быть куда меньше, если бы сработали правильно и без шума.

Подхожу к тому месту, где только что сидели и веселились кипчаки. Тут же здесь, вокруг меня, собираются и остальные пленники.

— Забираем всё и уходим в леса под Рязанью! — командую я. — Потом — дальше от этих мест.

Совет дельный, но единодушия среди тех, кто наверняка был бы убит да отдан воронью, если б не моё вмешательство, он не встречает.

— Не пристало отроку из младшей дружины повелевать десятнику дружины Старшей, — вновь поднимает вопрос о лидерстве седовласый мужик.

— Ещё как пристало! Я освободил вас. Вы позволили взять себя в полон. Старший — я! — решительно и жёстко, на всё ещё бушующем в крови адреналине, говорю я.

— Не бывать такому! — хмурится мужик.

Но меня ему не переупрямить. Он ещё не знает, каков ныне Ратмир.

— Кто так же считает — собирайтесь да уходите прочь. Всё то, что было у кипчаков — моё! — не отступаю я.

Чуть ближе ко мне подходит чернявый Лучано. Его арбалет взведён и готов к выстрелу. Нужно ли? Как не хочется допускать боя между своими! Но и позволить командовать тому человеку, что не знает даже слов благодарности…

— А коли не так, то что? — с вызовом спрашивает мужик.

— То будем драться! — решительно сказал я.

— Жировит, ты с чего ж озлобился? Ратмир в праве своём. И добыча его. В ином разе быть бы нам рабами, — пытался вразумить смутьяна тот большой мужик, которого я развязал первым.

Жировит склонил голову, бросил на меня злой взгляд, отошёл в сторону. Ну, не добром, но всё равно так лучше.

— А что дальше? Десятник Ратмир, ответь мне! — требовательным голосом вопросила очаровательная девушка.

Её растрёпанные волосы спадали светло-русым каскадом на плечи. Девица была в порванном платье, которое приходилось придерживать, дабы чтобы оно вовсе не упало с её округлых плеч. Пожалуй, она — самая красивая женщина, что я здесь увидел.

Правильные, красивые черты лица, словно у фотомодели. Точёная, даже спортивная фигура. Наверняка девушка не пренебрегала физическими упражнениями. И даже немаленькая грудь не мешала ей это делать. Словом, как говорили встарь, не девка, а кровь с молоком. Невольно я даже сглотнул слюну, несмотря на зимний холод, почувствовав, как меня обдало жаром. Если бы такая красотка появилась передо мной там, в погорелой Рязани, когда я только очнулся и был обнажённым, конфуза было бы не избежать.

— Так что же? — спрашивала девица.

И, судя по всему, она имела на это право — какая-то статусная девушка.

— А дальше? Нам всем нужно найти то место, куда не дойдут татары. Где мы сможем работать и жить. Война с татарами проиграна. Но в наших силах теперь не только что выжить, а и пустить кровь злодейским завоевателям, — полным уверенности голосом сказал я. — Но главное… Нужно место, куда мы вернемся.

Я действительно, из того, что знаю о монгольском нашествии, убеждён: здесь и сейчас их победить невозможно. У них дисциплина, у них колоссальное количество воинов. А Русь раздроблена, и быстро эту проблему не решить. Да пожалуй, и за сто лет её не решить.

Но и сидеть сложа руки никак нельзя. Даже сейчас, не имея возможности всё досконально обдумать, я уже знаю, что есть то, что я могу предложить этому миру и что ой как не понравится монголам. Вот только нужно место, где ковать будущую победу Руси.

— Споры после. Нынче собираем добычу, считаем, что взяли у половцев, и что кому по потребности, то и передаем нынче же. Дети — они должны быть в тепле и сыты, — сказал я.

Нет, работа вдруг не закипела. Пришлось еще немало сказать слов, вразумить, встретиться глазами с упрямым Жировитом, указать, кому что делать. Но все же и молодцы, и бабы стали разбирать телеги и кибитки половцев. Не все могли мы с собой забирать, но осмотреть нужно тщательно. Да и любое имущество должно быть подсчитано и присмотрено.

Всплыли мыслеобразы, и я вспомнил о своей службе. Мне не с чем сравнивать, как-то в своей жизни не так и много брал я конвоев… Да и больше там попадалось оружие — и, конечно, то были не палки и не луки со стрелами. В Афгане пришлось громить и караван с наркотиками. Так что… Половцев я не брал. И не понимал, что у них может быть ценным.

На первый взгляд добычу мы взяли очень неплохую. Мы?.. Подспудно, но я начинаю ассоциировать себя единым целым с теми людьми, которые сейчас занялись работой. Женщины, взрослые дети, а это лет от пяти-шести, — именно они составили костяк той рабочей силы, которая сейчас и перебирала награбленное кипчаками, готовясь к походу.

У нас складывалась серьёзная проблема, связанная с тем, что ровно на одну телегу-кибитку просто не хватало возницы. Это даже если учитывать, что всех женщин мы посадим за управление телегами. И более того — если мы посадим «за руль» ещё и трёх подростков, одиннадцати и двенадцати лет от роду.

— Ну… воевода, — с иронией сказала Любава, красавица, но, судя по всему, еще та язва. — Так вот… грозный воево…

— Любава, или говори, или иди прочь и подумай, что было бы с тобой уже этой ночью, — сказал я и потом уже тихо, чтобы точно никто не слышал, продолжил. — Тебя уже взять готовы были прямо вон на той телеге. И платье порвали… Будь благодарна. А еще и брат твой направил меня сюда, чтобы выручить.

— Митрофан? Он живой?

— Да, а ты работай и помогай! И меньше разговоров!

Она стояла и пыхтела, как тот паровоз. А потом залилась слезами и убежала. Понимаю, что неприятно. С другой же стороны, нужно понимать, что к чему и что к месту нынче. Это Лучано ее спас от поругания, первым выстрелом из арбалета снял насильника. Или она еще плакала от счастья, что брат живой. Или от всего разом: и от горя, и от радости, и просто, чтобы защитить себя слезами.

Девушка смотрела на меня исподлобья. Но я не добрый самаритянин, чтобы всем угождать. Защищать — не значит не поддерживать дисциплину. Ну и не обязан я обнимать каждую плачущую девицу. Тут все разрыдались, особенно дети. А мальчишки лет до десяти стояли, надували щеки, чтобы не заплакать, хотели быть сильными… Не получалось. Пусть выплакиваются. Это нормальная реакция организма на стресс.

— Ну? Говорить будешь, сколько здесь чего? — выждав время, спросил я барышню. — Обиды позже. Любава! Нам уходить нужно!

— Десяток и ещё семь — соболиные и лисьи шубы, еще и бобровые есть, — сообщала мне Любава, которая сразу и как-то негласно взяла командование «бабье-детским взводом» на себя.

Может потому и командовала, что быстрее остальных успела выплакаться. Еще бы была не такой строптивой, так и цены б девке не было. Впрочем, на рабском рынке на каждую ценник поставят. Это бы и дать понять и Любаве, и всем остальным.

— Серебро нынче не считайте, а то и за день не управимся, — повелел я, когда услышал про целый сундук.

— А что считать-то его? Там нешто поверх трёх сотен гривен будет? Половцы о том сказывали меж собой, — отвечала девушка, пожимая плечами.

— А ты половецкий язык знаешь? — уточнил я.

— Понять могу. Батюшка мой, в сечи погибший, послом был в Орде хана Аепы. У нас гостили кипчаки. Так что немного и знаю их язык, — отвечала девушка. — А вот то, что ты гривны не ведаешь… Видать, сильно тебя по голове-то…

Вот же язва. Все равно, если и не гривну, то свои «пять копеек» вставит.

Гривны… Знавал я такие, с позволения сказать, деньги в будущем. Не сразу понял теперь, о чем идет речь. Ведь ещё, вроде бы как, знатные мужики в Древней Руси носили плетёную проволоку на шее, которую гривнами называли.

Подошел к сундуку и посмотрел на эти «деньги». По сути, гривна — это такой вытянутый брусок из пористого серебра. На нём виднелись насечки. Несложно было догадаться, особенно по тому, что эта гривна была неполной, что по насечкам отрубались куски, которые служили чем-то вроде разменной монеты.