Нашествие (СИ) - Старый Денис

Однако в городе имелись богатые дома, и среди головёшек можно сыскать то, что сгореть не может. Гривна ли это будет или какой котелок. Может быть, где-то и подпортится железо, но вот серебро или даже золото — точно нет.

Так что я въезжал в город первым. При моём появлении два десятка помыкавшихся горожан прыснули в разные стороны. Они теперь сбились в толпу на той самой площади, где всё ещё лежали тела погибших воинов.

Где, словно бы на полотне великого художника, лежала женщина, обнявшая и закрывшая собой ребёнка. Где всё так же деловито ходили вороны, недоумённо посматривая на живых людей. Наверняка птицы уже уверились, что таких не бывает, и что теперь любой прямоходящий — это лишь какое-то недоразумение, которое скоро исправится. И вороны вновь станут хозяевами этого города — памятника абсолютному злу, потери человечности. Памятника гибели земли Русской.

— Не бойтесь меня, или не знаете, кто я? — спросил я.

Пленники знали меня, даже и во вражьей одежде. Узнал и тот дюжий мужик с сальными длинными светло-русыми волосами, эталон брутальности. Шуба накинута на могучие плечи, торс же полуголый, в фартуке, мышцы — хоть плакат на стену в качалке вывешивай. Глаза жёсткие, брови нахмурены. А ещё и молот в руках.

— А нынче и не понять, кто враг, а кто и брат, — отвечал дюжий мужик, подняв к груди увесистый молот.

— В том прав ты! — сказал я. — Но не станем же чинить препятствия друг другу. Мы посмотрим, что осталось. Вы же также возьмёте себе, что сами найдёте.

Мужик покосился назад, ища словно подсказку. И кто же такой авторитетный прячется за спинами, что этакий могучий человек ответ ищет? И вот вперед вышла та, кого выискивал глазами мужик.

— Негоже мёртвых тревожить и забирать у них скарб! — сказала пожилая женщина, если только не назвать её старухой.

А вот и лидер этой группы. Женщина. Интересный персонаж. Седая, морщинистая, не по-здоровому худа. И взгляд… Мудрый, пронзающий, с хитрецой. На груди, похожей на ведьму, бабы — массивный крест, а вокруг горла на тонкой верёвочке болтаются какие-то обереги.

Вот как соседствуют христианство и язычество? Тут же вспомнился анекдот, призывающий или трусы надеть, или крестик снять. Народ, пусть скрыто, но явно почитал и старых богов.

— Мёртвым-то ни к чему добро, живым же жить нужно, — ответил я.

— У мёртвых своя жизнь, их тревожить нельзя! — парировала женщина.

Что ж, пойдём по козырям.

— Чтобы выжили дети, чтобы новую жизнь начать, я готов нарушать старые обычаи. Если Господь Бог или старые боги равнодушны к плачу ребёнка — они, выходит так, что злые. А разве Бог злой? — высказался я.

Уж не знаю, как будут реагировать на такую мою позицию люди. Но не умирать же с голоду из-за религии?

— Али вместе мы, али уйдите с дороги! — сказал я и увидел, как нахмурился мужик с молотом.

Глава 4

Окрестности Рязани

24 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

Женщина-ведьма изучала меня. И, конечно, получала в ответ мой любопытствующий взгляд. Потом она оглянулась себе за спину, где стояли дети и женщины. Там же, среди них, было и шестеро мужиков. По всему видно, обдумывала, принимала решение.

Хотелось бы пару ласковых и мужикам сказать, почему они не встали с мечом в руках, не защитили город. Ясно, что не каждому дано быть защитником. Кому-то нужно быть и созидателем, пахать да кормить защитника. И по виду этих мужиков я не сказал бы, что они бойцы. А вот дюжий мужик с молотом выглядел грозно. На его сером фартуке было немало пятен крови. Судя по тому, как держится, он вполне здоров, и кровь эта не его.

— Давно ли ты мудрым таким стал, Ратмир? Всё с мечами своими упражнялся, в церкву и то через раз ходил, — продолжая изучать меня пронзительным взглядом, спрашивала женщина.

— А вот когда смерть познал, когда лежал сражённый половцем, тогда и познал жизнь. Нужно жить, если она дается. Но мы долго говорим. Даже в разорённый город может налететь степное вороньё. Прямо спрошу вас: пойдёте ли с нами, али у вас свои пути-дороги? — ответил я.

Тут же на площади показался старик Макар. Он, видимо, быстро разгрузил одну из телег, чтобы подогнать её в Рязань. Скинул, небось, всё добро прямо в снег, да сюда устремился. А может быть, это и правильно. Своё добро потом подберём. А из города уходить надо, и побыстрее.

— И ты, ведьма, выжила? — воскликнул старик.

— Макар, леший тебя забери! Я ужо было подумала, что тебя черти унесли, — обменивались любезностями старик со старухой.

Причём видно же было, что они просто счастливы видеть друг друга. И перепалка эта — больше дружеская, несмотря на те, на слух обидные, слова, что сейчас звучали.

— Решайте быстро, с нами вы али как? Яму копать надо. Нельзя оставлять без упокоения людей, — сказал я и тихо добавил: — хотя бы тех закопать, что вокруг лежат.

На самом деле, когда я ехал в Рязань, то был уверен, что тратить время на захоронение мы не будем. Даже выкопать одну на всех яму и туда сложить, кого сможем, чьи тела не обгорели и лежали на площади — это потратить не менее трех часов.

Сейчас дело идёт к полудню, а зимнее солнце ждать не будет, скоро отравиться на «отдых». Но я глядел на площадь и понимал: оставлять здесь вот эту женщину с ребёнком или погибших ратников — значит собственную же душу ограбить да рязанцев добрых оскорбить.

— А идти-то куда собрались? Где нынче татарва? Думаю я, что она везде. Много их, ни конца, ни края нет злодеям этим, — говорила Ведана, та самая старуха.

Я не стал в очередной раз объяснять, куда и зачем мы должны отправляться. Раз старик со старухой прекрасно находят общий язык, то пусть он ей и объяснит. Сам же подошёл к ближайшему дому.

Утренний снегопад окончательно потушил большую часть пожаров в городе. Ещё кое-где шёл дымок, курились остовы и развалины, больше напоминавшие теперь мусорные кучи. Но даже угарного газа было меньше, чем тогда, как я очнулся.

Но что бы ни говорила старуха, как бы ни относились к этому горожане-погорельцы, ступать туда, где были жилища, где ещё недавно радовались жизни и растили детей, нужно. Обжечься можно, но, скорее, не от того, что наступлю на какой-то уголёк или обопрусь о горячую балку. Обжигали эмоции, которые опять рождались внутри, и от которых кровь закипала в венах.

Может, всё-таки отправиться вслед монголам и убить хотя бы с десяток тех ордынцев, что нынче разрушают русские города? Нет. Этим делу не поможешь. Самая главная моя сила не в мускулах и не в умении пользоваться оружием. Главная сила — это те знания, которые у меня есть и которые можно было бы приспособить и для смерти врагов, и для жизни соплеменников.

Куда же это я зашёл? Весьма вероятно, что я сейчас ступаю по территории княжеского терема. Именно по территории, так как эту груду головешек назвать даже и остовом от дома невозможно.

Не заботясь о чистоте своих рук, я скидывал одно за другим обожжённые брёвна. Другие люди пошли в иные места искать, что можно было бы взять с собой, что хорошо или хоть сносно сохраниться в сожжённых домах.

Не ранее, чем через полчаса моей неустанной работы, я наткнулся на приоткрытый люк. На удивление, этот люк был обшит железной пластиной. А из-под этой крышки торчало мужское тело. Не обожжённое, разве что чуть. Этот человек умер, потому что задохнулся угарным газом.

Я оттянул мертвеца подальше, чтобы посмотреть, что же там внутри, и заглянул в погреб сам. Здесь были люди, погибшие люди. Они надышались угарным газом и здесь же и завершили свой жизненный путь.

Так чем же нынешние монголы могут отличаться от фашистов в будущем? Так в чём же героика побед сыновей Чингисхана? Вот он — абсолютный геноцид. Город, который жил и процветал, этот самый город сейчас в руинах, и люди здесь… Они погибали не в газовых камерах нацистов, но от газа сгоревших уютных домов.

Слёзы стали проступать на глазах. Я не выдержал и отошёл. Всё-таки некоторые изменения внутри меня происходят. В иной жизни, в Африке, во время командировки, я тоже видел нечто подобное. Убитые женщины и дети, сваленные в яму. И тогда я переживал, но приказал тщательно задокументировать тот случай, действовал. А сейчас мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя, но всё же я вернулся.