Гасконец. Том 1. Фландрия (СИ) - Алмазный Петр

Я пожал плечами и пошел в трактир. Толкнув двери, сразу же оглох от радостных криков и свиста. Мушкетеры и гасконские кадеты уже сидели за несколькими сдвинутыми столами, пленные сидели за соседним, связанные и грустные. Вина им никто не предложил, хотя казалось бы, дрались они хорошо.

Де Порто — крупный малый, шире в плечах даже того рыжего, которого я оглушил во время битвы за стену — поднялся и, держась за живот, прокричал:

— Пришел без О’Нила! Принес мне сотню ливров! Благодарю!

Гасконцы запричитали, кто-то засмеялся — но в основном среди мушкетёров. Ко мне тут же подбежал Планше. Его подбородок маслился от жира, в руке слуга держал здоровенную куриную ногу.

— Этот почтенный господин, — заговорил он с набитым ртом, указывая куриной ногой на де Порто. Как и в прошлый раз, в этом «почтенном господин» слышалось скорее «пройдоха» или «мошенник». — Заключил пари на сто ливров, что вы продадите вашего пленника месье графу!

— Ничего удивительного, — парировал здоровяк. — У месье де Рошфора железная хватка.

Так, стоп. Если де Порто не говорит «граф», значит он тоже граф? Или он просто пользуется привилегией королевского мушкетера? Или это не так работает? Для меня этот вопрос был ужасно сложным, особенно первое время. Но хуже всего, то, что ответ на него мог привести меня к дуэли. Или повешенью.

— Тогда, боюсь, — я подошел к столу, и налил себе вина. — Вы должны сто ливров. Месье граф лишь одолжил моего пленника на время, для допроса.

Тощий Пьер, на удивление прекрасно себя чувствующий, рассмеялся и похлопал меня по плечу. Я осушил кружку с вином и налил себе новую.

— Скольких мы потеряли и как дела у Бержерака? — спросил я у Пьера, усаживаясь на скамью.

Тощий помрачнел.

— Семеро осталось в Аррасе, — ответил он. — Еще один помер уже тут. Пятеро ранены, среди них парижанин.

— Жить будет?

— Пуля попала в легкое, — пожал плечами Пьер. — В руках Господа всё, но к цирюльнику его уже свезли.

— Какой там цирюльник, — влез Планше. Он подал нам блюдо с каким-то невероятным количеством мяса и овощей. Я в своей прошлой жизни не видел столько еды, на одной тарелке. К блюду тут же потянулись со всех сторон гасконские луки. Я тоже схватил кусок чего-то жирного. Оказалось свиная рулька, но я не жаловался. Мушкетер, сидевший напротив меня, вытащил запеченную луковицу. Впрочем, вгрызся он в неё с таким смаком и удовольствием на лице, что и он явно ни о чём не жалел.

— Простой коновал, — продолжал Планше, забирая со стола пустую бутыль с вином. Как бы невзначай, в его руке оказался ещё один кусок мяса. — Мы с его батенькой стояли под Лез-Авене. Он мне ногу зашил криво.

— Тебе сколько лет вообще, подлец? — спросил Пьер.

Планше замялся.

— Я ж почем знаю, маменька не считала, — ответил он. — Ну тридцать точно есть, господин.

Я схватил его за руку. Планше не стал вырывать её, но посмотрел на меня очень странно. Я подтянул его к себе и спросил, достаточно тихо, чтобы слышал только он.

— Ты и Сирано. Вы знакомы?

— Он трётся рядом с вами, месье, с того дня, как поступил на службу.

— И как долго?

— Почитай месяц, месье Ожье.

Я почесал в затылке. Значит я тут дольше. Ну оно и понятно. Тело д’Артаньяна было ловким и хорошо подготовленным, и уже не мальчишеским. Я осмотрел свои руки — узлы мышц, сбитые костяшки, следы оспинок и явно выступающие вены. Мне было не меньше двадцати пяти, а то и тридцать. Точнее, телу, которое я занял.

— И что же? — спросил я. — Почему ты ему не доверяешь?

— Хах, месье, — грустно улыбнулся Планше. — Негоже говорить гадости о благородных господах.

— Планше, не юли.

— Так он мошенник, — вздохнул слуга. — Пройдоха, к тому же картежник. Шулер, каких подыскать. Вытащил из вас всё, до последнего денье.

— И всё?

— Торгуется, как жидёныш…

— Планше… — скривился я.

— Да что? И играет как чёрт. Одним словом… — Планше понизил голос, чтобы выдать самое страшное оскорбление, на которое был способен слуга из Гаскони. — Парижанин!

Слуга поклонился, и словно бы стесняясь неприятного разговора, скрылся где-то на кухне. Я продолжал вгрызаться в рульку. Мне казалось, что стоит положить её на стол — или не дай Господь, обратно на блюдо — я смогу попрощаться с ней навсегда. Будто понимая меня, Пьер налил в мою кружку ещё вина.

— Эх, — печально вздохнул тощий. — Жаль, что маркитантки в Дуллане все остались.

— Маркитантки? — не понял я.

— Ну, — Пьер осклабился, и произнёс, поясняя. — Потаскушки.

Я скривился. Я старый человек, в школе Максима Горького читал, мне это всегда казалось чем-то неправильным. Подсевший к нам де Порто услышал часть разговора и рассмеялся.

— Потаскушки? — громко повторил он. Затем поднялся на ноги, с кружкой чего-то пенного в руке:

— Месье, я услышал слово «потаскушки» и у меня созрел тост!

Все замолкли, я заранее покраснел.

— Выпьем же, за Её Предательскую Жопу, Королеву Потаскушек, Изабеллу, к нашему великому стыду, де Бурбон!

За столом взревели, но я тоже поднялся и стукнулся кружкой с остальными.

Гуляли еще пару часов, только иногда проверяя, как там пленники. На первом часу их даже покормили и налили вина, правда, рук не развязали.

Когда солнце начало клониться к закату, а сын хозяина разнёс по залу несколько жалкого вида свечей, в трактир вошёл Рошфор. Следом за ним, понуро брёл мой пленник.

— Аррас сложил оружие, — громко заявил граф и в тысячный раз трактир оглох от радостного рёва. — Мы можем двигаться дальше на север, но сперва вам всем нужно отдохнуть. Гасконские кадеты могут недельку делать всё, что им заблагорассудится, но обязаны прибыть к Бапому. Всё понятно, господа?

Трактир согласно загудел. Рошфор подошел к нашему столу, с улыбкой оглядел меня, уже немного не трезвого.

— Кардинал о вас услышал, месье де Батс.

Я отчего-то сразу напрягся.

— Для меня это большая честь, месье граф.

— Для любого это было бы большой честью, — усмехнулся человек в чёрном. — Но для вас это ещё и удача. Хорошего вечера.

Он ушел, а я даже не понял, что случилось. В книжке про мушкетеров да и во всех экранизациях Рошфор был не самым положительным персонажем. Стоило ли мне опасаться его? Может это какая-то хитрая интрига внутри интриги.

Я плеснул в кружку ещё вина и предложил стоящему рядом О’Нилу. Бывший командир гарнизона по-прежнему не был связан и принял угощение.

— Ну, — спросил я ирландца. — Как прошло?

— Скверно, — поморщился тот. — Болтали о ерунде всякой, а у меня такое чувство, что я ему мать родную сдал.

— Рошфор такой, — кивнул де Порто со знанием дела. — Однажды почти весь вечер я нализывался в компании его и еще одного барона. Барон уже спал рожей в брюкве, меня и самого, признаться, изрядно штормило. А граф как бы невзначай одно спросит, потом другое. Кажется пустяки, а на самом деле все мотал на ус…

О’Нил кивнул, делая глоток из кружки. Поморщился:

— А покрепче ничего нет?

— А ты не слишком ли храбрый для пленника? — рассмеялся де Порто его наглости.

Как по волшебству, показался Планше, с новым мотком верёвки. Я жестом отослал его назад.

— Лучше поищи на кухне ещё выпивки.

Слуга кивнул и растворился в воздухе. Может привиделся мне с пьяных глаза. Я разлил остатки вина и отставил в сторону бутыль. Меня уже клонило в сон. Больше половины сидевших за столом мужчин уже разложило на полу свои походные биваки. Де Порто молча предложил мне бочонок с пивом, но я качнул головой. Пригубил вина, вкуса которого уже не чувствовал.

— Слушай, — обратился я к де Порто. — А как мне его продать то?

— Я тебя прирежу во сне, — сказал ирландец, безо всякой злобы в голосе. — Пленников обменивают, а не продают.

— Справедливо, mea culpa, — пьяный мозг внезапно вспомнил университетский курс латыни. — Ну так?

— В Аррасе уже не получится, — задумался здоровяк. А потом толкнул О’Нила в плечо. — А у тебя родня есть?