Гасконец. Том 1. Фландрия (СИ) - Алмазный Петр

Вместе с Планше мы связали испанцев, по рукам и ногам. Я осторожно спросил:

— И много дают за ирландцев?

— Меньше, чем за швейцарцев, но больше, чем за баварцев и австрийцев, — пожал плечами Сирано. — Как думаешь, приятель, почему боя не слышно?

— Меня это тоже беспокоит, — я кивнул Планше. — Последи за этими, если что, бей по лбу.

Слуга с готовностью закивал. Я поднял с земли мушкет, которым все равно понятия не имел как пользоваться, и двинулся вперед.

Наших мы нашли довольно быстро. Человек двадцать засели у широких дверей, о чем-то перешептываясь. Завидев нас, один из гасконцев, тощий малый с завитыми усами, очень тихо сказал:

— Месье Ожье, кажется, они готовят вылазку!

— Они с ума сошли? — недоверчиво усмехнулся я, пролезая вперед. Дверь была чуть приоткрыта. Рядом с ней лежал одинокий и, судя по отверстию в груди, не слишком живой, испанец. Я осторожно заглянул в щель. В десятке метров от нас находилась широкая улица, на которой выстроились в несколько рядов всадники. На них были кирасы и шлемы, каждый держал в руке по пистолету. Но поясе у каждого имелась широкая кавалерийская шпага. Точнее, сейчас, когда я пишу эти строки, я уже точно знаю, что всадники О’Нила были вооружены кавалерийскими шпагами. А в тот момент, я увидел просто более толстое ковыряло, чем то, которым был вооружен сам.

Другие люди на площади тоже имелись, но в основном посматривали на всадников без особого воодушевления. Ещё один всадник, в дурацкой шапке с перьями, стоял в стременах и что-то говорил на испанском. Дурацкой, в том плане, что это не была классная шляпа с полями, как у меня или Сирано де Бержерака. Она скорее напоминала надетый на голову смятый сапог с брошкой и несколькими перьями. В бою не до смеха, но всё равно вид этого забавного прадедушки современного берета, вызывал у меня улыбку.

К своему удивлению, я понимал примерно половину слов, что произносил месье с сапогом на голове.

— Хотят пушки наши разнести, — шепнул я Сирано. Тот кивнул. — Жаль, лошади у них хорошие, пальбы не испугаются.

— Не с пейзанами воюем, — с грустью вздохнул де Бержерак. Я бросил на него удивленный взгляд. — К счастью. — Сразу же поправился он.

Я тихо рассмеялся. А потом подозвал к себе тощего паренька с завитыми усами.

— Как зовут?

— Никакого уважения к соседям, — буркнул тощий. — Пьер, месье Ожье. Месье Пьер Дюваль.

Я вздохнул. Поскольку ни про какого Пьера Дюваля я из книжек не знал, посылать его куда-то мне не хотелось. Помрет, как пить дать. Поэтому я просто шепнул:

— Молодцы, что тут остались.

А затем перевёл взгляд на Сирано де Бержерака. Не помню, чтобы этот парень погиб где-то, сражаясь с испанцами. Он вроде как от любви умер. Хотя в той версии он точно был карликом… не суть.

— Друг мой, собери по стене всех наших, приведи сюда, так тихо, как только сможешь.

— Приятель, для гасконцев, вы уже проявляете прямо небесную осторожность! — усмехнулся носатый. — Но с превеликим удовольствием.

Носатый исчез, а я снова выглянул наружу. Жители города старались держаться от испанцев подальше. Судя по всему, им не слишком нравились хозяева города. Из тех разговоров, что до меня доносилось, можно было понять, что говорят они не на французском. Но и испанского я разобрать не мог.

— Слушай, — обратился я к тощему. — А мы в какой стране?

— А вас сильно пришибло… — обеспокоенно протянул Пьер.

— Ты не выпендривайся, а отвечай.

— Фландрия, месье Ожье, — ответил тощий. — Местные много лет под Испанской короной, но очень их не любят. Мы для них вроде как освободители.

— Неплохо, — я секунду поразмыслил. — Если ты ко мне на «вы», значит я самый старший по званию?

— Никак нет, месье, — улыбнулся тощий. — Вы тут просто самый отбитый.

Я прекрасно понимал французскую речь и изъяснялся на ней, словно что-то в моей голове само переводило сказанное. Но клянусь Богом, мне до сих пор чертовски интересно, какое же французское слово на самом деле использовал мой собеседник.

— Я предпочитаю термин «отчаянный», — вспомнил я свой любимый фильм. Пьер почесал затылок.

— А до ранения вы слова «термин» вообще не знали, — ответил он. Я уже хотел на него рыкнуть, на правах самого отбитого госконца, но к нам уже спешили Сирано де Бержерак и оставшиеся кадеты.

— Каков твой план, приятель? — шепнул он, подбираясь к двери.

За ней О’Нил уже заканчивал инструктаж. Пара пеших испанцев спешили к большим воротам города. Я указал на них пальцем.

— Как только отряд направится к выходу из города, высыпаемся на улицу и делаем залп. Заряжайте ваши мушкеты, господа, мы отправляемся на охоту.

Гасконцы начали проталкивать пули в стволы. Я старался не выдать себя и просто повторял всё за Сирано. Сначала достать из мешочка бумажный свёрток, порвать зубами, высыпать две трети внутрь ствола. Достать из мешочка пулю, положить её на потрёпанного вида марлю. Вставить в дуло, снять с пояса короткий шомпол — разумеется, все это время я даже понятия не имел, что одна из фиговин, болтающихся у меня на ремне, это шомпол. Досыпать остаток пороха, поднять мушкет, запалить трут.

Я снова выглянул за дверь, держа трут в зубах. Видел, что так делали в каком-то фильме, где мушкетеры или какие-то другие парни в шляпах, шли через болото. От тлеющего трута в нос шёл не самый приятный запах. Двое испанцев открыли ворота, О’Нил поднял вверх руку. Через мгновение конный отряд понесётся галопом, чтобы как можно скорее достичь наших пушек и опрокинуть наших ребят.

— Начали! — крикнул я, первым выскакивая из дверей и вставляя трут в фитильное отверстие. Весело затрещал порох. Сошек у меня не было, так что я просто пробежал несколько метров и плюхнулся на землю, перед ближайшим камнем. Я догадывался, что отдача от этой дуры будет будь здоров, так что целился в жопу ближайшей лошади.

Раздался первый выстрел — не мой, к сожалению, — и один из испанцев упал на спину своей лошадки. Та заржала, вскинулась на дыбы, но не понесла. Затем уже громыхнул и мой мушкет. Пуля угодила в спину всаднику и на секунду я почувствовал пустоту в сердце. Это был мой первый.

Но времени на раздумья и рефлексию у меня уже не оставалось. Я перекатился в сторону, спрятался за один из небольших домишек, что стоял у городской стены.

О’Нил, надо отдать ему должное, не допустил паники среди своих.

— Плевать на этих мышей, — кричал он. — Вперёд!

Я искренне надеялся на то, что испанцы завязнут в городском сражении, но О’Нил всё-таки повел выживших всадников за ворота. Зато к нам уже бежала пехота, вооруженная такими же мушкетами и шпагами. Часть из них бежала прямо по улице, а часть шла по стене.

Местные никак не вмешивались в это противостояние.

Умнее всего было бы спрятаться обратно в стену и либо занять там оборону, либо отступать к своим. Спутать испанцам карты всё равно не удалось. Но задор битвы вскружил мне голову, и на кураже, я просто не смог принять разумного и взвешенного решения. Вместо этого я, пригнувшись, добежал до испуганной лошади, чьего всадника убил несколько секунд назад. Выхватив из его руки пистолет, я убедился в том, что он уже заряжен — то есть пуля и порох уже были засыпаны в ствол. Фитиля не было, только странного вида стальной круг на боку. Я скорее интуитивно сообразил, в чём дело. Сорвал с пояса раненного железяку, похожую на угловой ключ. Взвёл замок.

Большая часть всадников уже скрылась за воротами, замыкал отряд сам Оуэн О’Нил.

Я направил пистолет в круп его лошади, потом чуть-чуть его опустил. У пистолета был настоящий спусковой крючок. Все это время, меня ужасно смущало, что вообще забыл ирландец во главе испанского гарнизона во Фландрии. Я не очень хорошо помнил историю Нового времени, но смотрел фильмы Гая Ричи и решение пришло само:

— Эй, подстилка! — крикнул я на испанском. — Что, насосался английских членов и пошёл к новым хозяевам?

О’Нил развернул коня. Лицо ирландца стало красным, покраснели даже глаза. Он что-то зашипел, выхватил из ножен шпагу…