Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

Выскобленная Федькой до блеска мастерская пахла теперь свежей стружкой и терпким можжевеловым лаком, вытеснившим угольную гарь. На верстаке, под грубой холстиной, дожидался своего часа мой инженерный каприз. Было легкое волнение. Перед боем под Витебском такого мандража не было. Там все просто: сталь против стали. Здесь же я был абсолютно безоружен.

Анна пришла по моему приглашению. В ее взгляде сквозило сдержанное любопытство: что еще мог удумать этот сухарь-генерал, который до сих пор отводит глаза при прямом разговоре?

— Анна Борисовна… — я кашлянул, — хотел бы преподнести вам одну вещицу. В знак признательности, так сказать.

Одним движением я сдернул холстину.

В свете масляной лампы вспыхнули полированная медь и латунь. Две сверкающие стеклянные колбы, соединенные причудливыми трубками, покоились на ажурной подставке. Анна неподдельно ахнула. Подойдя ближе, она осторожно коснулась пальцами холодного стекла, затем теплой меди.

— Петр Алексеевич… Какая тонкая работа, — выдохнула она, обходя конструкцию со всех сторон. — Невероятно. Никогда не видела подобной красоты. Это, должно быть, какой-то новый светильник? Для создания особого света в покоях?

Светильник. Ну да, конечно. Неделя инженерных мук, четыре технологических прорыва, спор с Нартовым до хрипоты — и все ради «особого света в покоях». Кажется, до меня доходит, почему гении в этом мире так часто спиваются.

— Не совсем, Анна Борисовна, — голос, к счастью, не выдал меня. — Сия вещь имеет сугубо практическое применение. Она для приготовления… напитка. Кофе.

Она удивленно вскинула брови и снова оглядела прибор, пытаясь сопоставить его сложность с прозаической задачей.

— Чтобы вы в полной мере оценили дар, полагаю, нужна демонстрация, — объявил я. — Федька, неси зерна!

И тут же осекся. Вкус, который должен был ее поразить, требовал свежего и, главное, равномерного помола. Наша походная ступка с тяжелым пестом давала лишь грубую крупку с пылью — все равно что заправлять породистого скакуна гнилым сеном. Нет, такой подход все испортит.

— Отставить зерна! — скомандовал я Федьке. — Неси-ка мне лучше два стальных диска-заготовки. И слесарный ящик.

На лице подошедшего Нартова отразилось недоумение. Анна наблюдала с нарастающим интересом. Следующие полчаса на ее глазах разыгрывался очередной спектакль. Зажав в тисках первый диск, я пустил в ход ручной коловорот. Визг металла, скрип… Пальцы, будто сами собой все делали. Прямо на глазах у изумленной публики рождались конические жернова: я нарезал на их поверхности глубокие спиральные насечки, подгоняя одну деталь к другой до зацепления с минимальным зазором.

— Зачем такая сложность, Петр Алексеевич? — не выдержал Нартов, склонившись над моей работой. Он сходу уловил суть. — Ступкой-то оно сподручнее.

— Сподручнее — еще не значит лучше, Андрей Константинович, — бросил я, не отрываясь. — Ступка ведь зерно дробит, крошит в пыль. Эти жернова его режут. В этом и вся соль.

Из обрезков дуба я быстро собрал простенький корпус, приладил рукоятку, соорудил небольшой бункер — и вот на верстаке уже стояла первая в этом мире портативная ручная кофемолка. Так-то это урод, зато функциональный урод.

Анна смотрела на меня во все глаза. Она видела, как моя одержимость совершенством распространяется с пушек на самые простые, бытовые вещи.

Теперь все было готово. Засыпав в кофемолку горсть заранее обжаренных зерен, я провернул рукоятку несколько раз. Раздалось приятное, сухое похрустывание, и в выдвижной ящичек посыпался однородный, ароматный порошок.

— А теперь — главное.

Демонстрация работы «Аннушки» превратилась в ритуал. Я залил воду в нижнюю медную колбу, установил сверху стеклянную, с фильтром и свежесмолотым кофе, после чего зажег горелку.

— Смотрите, — заговорил я тихо. — Сейчас вода внизу начнет греться. Образующийся пар создаст давление, которое вытеснит горячую, но еще не кипящую воду вверх по трубке.

По тонкой стеклянной трубке устремилась вверх струя воды. Пробившись сквозь кофейный порошок, она наполнила верхнюю колбу бурлящей, темно-коричневой жидкостью. Мастерскую окутал пьянящий аромат.

— Вода заваривает кофе при идеальной температуре, не позволяя ему перегореть. А теперь… — я снял устройство с огня. — Нижняя колба остывает, пар конденсируется, и вакуум, как невидимый насос, втянет готовый напиток обратно.

Мало кто понял что я сказал, разве что Нартов интуитивно уловил суть. На наших глазах кофейная магия свершилась. Напиток из верхней колбы устремился вниз, процеживаясь через фильтр. Вся гуща осталась наверху, а в нижней колбе теперь плескалась дымящаяся, абсолютно прозрачная жидкость рубинового цвета.

Я разлил ее в чктыре маленькие серебряные чашки.

— Прошу.

Анна осторожно взяла свою. Сделала первый, маленький глоток. И замерла. Глаза ее расширились.

— Это… — она перевела взгляд с чашки на меня и обратно. — Это не кофе.

Вкус был совершенно иным: чистый, сильный, без единой нотки горечи или кислоты, с долгим, шоколадно-ореховым послевкусием. Никакого скрипящего на зубах осадка. Откровение.

Я молчал. Этот подарок был лучше, чем просто красивая безделушка. Я подарил ей комфорт и совершенство в одной чашке. Частичку своего мира, где наука служит не войне, а простым человеческим радостям. Ее потрясенный взгляд говорил яснее всяких слов: она это поняла.

Нартов и Федька тоже распробовали. Они теперь поняли ради чего столько мучений было.

Нашей идиллии пришел конец, как только густой кофейный аромат вырвался из мастерской и донесся до Государя. Дверь содрогнулась от могучего удара и распахнулась настежь. На пороге возник Пётр, а за его спиной маячили любопытные физиономии Людовика и маркиза де Торси. Не найдя, чем еще развлечь высоких гостей, наш царь, похоже, потащил их на очередную экскурсию в свои «потешные мастерские». И угораздило же меня.

При виде нашей сцены — мы с Анной, серебряные чашки, дымящийся алхимический прибор, — Пётр застыл лишь на мгновение. А потом врубил режим «грозного самодержца» — спектакль, разыгрываемый им виртуозно.

— Это что за тайные пиршества⁈ — проревел он так, что колбы на верстаке ответили жалобным звоном. — Почему я, Император, о лучших изобретениях своего генерала узнаю последним⁈ Меня, значит, солдатской водкой поить, а себе, втихаря, нектар богов варить⁈

Ну вот, началось. Я мысленно закатил глаза. За спиной царя Людовик с интересом приподнял бровь, а де Торси едва прятал усмешку. Анна чуть зарделась, однако царский взгляд выдержала стойко.

— Не гневайся, Государь, — поднялся я, натягивая на лицо самую серьезную мину. — Проводим испытания нового напитка… На добровольцах.

Пётр фыркнул, оценив ответный ход.

— Испытания? — Он подошел к столу, бесцеремонно взял мою чашку и втянул носом аромат. — Пахнет не дурно. Ну-ка, дай отведать твоего напитка.

Сделав глоток, он застыл. Глаза его расширились. Второй глоток, уже жадный, последовал немедленно. С грохотом поставив чашку на стол, он уставился на «Аннушку». Да, первая в мире кофеварка мной названа именно так. Русская кофеварка «Аннушка».

От притворного гнева во взгляде Государя не осталось и следа — лишь незамутненный восторг.

— Это… — он повернулся ко мне. — Это как работает?

Пока я, проклиная все на свете, готовил новую порцию для монархов, на пальцах объясняя физику процесса, французы с любопытством изучали мои поделки. Петра восхищала в первую очередь механика:

— Ишь ты, само вверх, само вниз! Вот голова!

Людовик же XIV, как истинный ценитель, оценивал эстетику. Его тонкие, аристократичные пальцы скользили по полированной меди, он цокал языком, восхищаясь чистотой богемского стекла. Его взгляд оценивал изящество линий — истинный предмет роскоши.

Когда я подал им свежесваренный кофе, реакция превзошла все ожидания. Пётр пил большими глотками, крякая от удовольствия. Людовик, напротив, пригубив, застыл. Он закрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри, и лишь затем сделал еще один, медленный, осмысленный глоток.