— А что по этому поводу говорит дух твоего отца, Геракл?
Едва он это произнес, как у меня в голове все разом прояснилось.
«Ай да Эней, ай да умница! — чуть не вскрикиваю это вслух. — Как я сам-то мог забыть о папаше-то о своем родном, о воле его руководящей и мудрой!»
Поднимаю взгляд на грека, смотрю ему прямо в глаза и не нахожу в них ни тени улыбки. Сомневается он в моем контакте с духом Великого Александра или нет, но внешне он выглядит абсолютно искренним.
Чувствую на себе заинтересованные взгляды всех остальных и на радостях уже собираюсь выложить им, что отец видит на троне только меня, но уже въевшаяся мне в кровь осторожность останавливает.
«Подожди, подожди, тут не стоит торопиться! — разом охватываю масштабность задачи. — Не надо разбрасываться такой прекрасной возможностью консолидации войска вокруг себя. Тут надо обставить все соответствующе и красиво. Сцена должна быть по-голливудски масштабной, яркой и убеждающей, чтобы ни у кого не возникло сомнений в истинности моего контакта с „отцом“».
Все четверо моих соратников по-прежнему вопросительно смотрят на меня, а в моей голове уже родился прекрасный план.
Поэтому я надеваю на лицо торжественное выражение и обвожу всех серьезным, чуть опечаленным взглядом.
— Едва сегодня Эвмен передал мне эту неприятную новость, как я немедля обратился к отцу. Он не ответил мне сразу, ибо трудно родителю предпочесть кого-то из детей своих. Он сказал, что хочет подумать и посоветоваться с богами, а ответ даст мне в древнем храме Ану, что в городе Аузара.
Я сделал паузу, давая возможность дополнить меня, и Эней тут же включился.
— Не тот ли это город, где Великий Александр в одном из древнейших храмов основал святилище своему истинному родителю, Зевсу Вседержателю?
Еще раз отмечаю про себя, что никто не понимает меня лучше, чем Эней. На пути из Вавилона в Пергам мы оба прожили в этом городе несколько месяцев, и оба видели древний храм аккадского бога Ану, в котором Александр устроил алтарь Зевсу. Лучшего места для получения ответа от духа умершего «отца» и Зевса-Громовержца не найти, тем более что город лежит на берегу Евфрата, а значит, на пути моей армии на запад.
Кивнув, мол, все верно, я заканчиваю свою мысль.
— Я выслушал вас, друзья мои, и понял, что одного моего решения в этом случае будет недостаточно. Мы должны услышать волю моего великого отца и отца всех олимпийских богов, Зевса Вседержателя. Свое решение они объявят мне в святилище Зевса города Аузара, и потому я объявляю о начале большого похода на запад. Готовьте войска к выступлению; через две недели мы начинаем движение — сначала на Вавилон, а потом вдоль реки Евфрат на Аузару. Мы должны достичь этого города раньше, чем там появится армия Антигона.
Вижу в глазах своих ближайших соратников одобрение своему решению, а Экзарм, не сдержавшись, даже выдохнул с облегчением.
— Ну слава богам, а то уж я было испугался, что похода не будет!
* * *
С вершины холма смотрю на то, как моя армия переходит вброд реку Керхе, а затем сворачивает на север и начинает движение вдоль ее западного берега. Рядом со мной — лишь Эвмен, Эней да знаменосцы с конной тетрархией охраны.
Отсюда сверху мне хорошо видно, как первыми переправились легкие отряды из бактрийской гиппархии Клита. Он хоть и гиппарх уже, но разведка по-прежнему на нем, поэтому именно его всадники отдельными тетрархиями отрываются от основного войска и уходят далеко вперед. Следом за ними уже идет остальная конница.
В колонну по два всадники движутся пестрой бесконечной лентой. Река здесь неглубока, лишь в нескольких местах — по колено, так что лошади шагают без страха, уверенно разбрызгивая воду копытами.
Бактрийцы Клита уже переправились, а следом за ними в реку вошла персидская гиппархия Андромена. Несмотря на одинаково стандартное вооружение, каждое подразделение хорошо различимо, потому что впереди, кроме гиппарха и трубача, едет еще и знаменосец. Легкий ветерок полощет развернутые красные знамена, на которых вышито золотом название гиппархий.
Развлечение дорогостоящее, но, я считаю, необходимое. Любому подразделению нужен ориентир, и флаг отлично им служит. Я лично вручил каждой конной гиппархии и каждому пехотному таксису знамя, так сказать, за прошлые заслуги, а вот значок в виде золотого двуглавого орла им еще предстоит заслужить. Им я собираюсь отмечать те подразделения, что сумеют отличиться в бою.
Софос подо мной стоит смирно, наслаждаясь свежей травой, еще не успевшей сгореть от иссушающего летнего зноя, а я слежу за тем, как гиппархия за гиппархией переходят реку. Всего таких новообученных и стандартно вооруженных подразделений у меня пять, общей численностью восемь тысяч четыреста пятьдесят всадников. Это с учетом того, что в командный состав этих гиппархий влился весь мой Пергамский отряд, да за год еще набралось немного добровольцев. К этому также следует добавить двести тяжелых катафрактов и три сотни их оруженосцев. Итого выходит без малого девять тысяч всадников.
«Чутка не дотянули до тумена!» — иронично реагирую на свой собственный подсчет и вижу, как за конницей уже пошла пехота.
Первыми вступили в воду отдельные отряды лучников и арбалетчиков. Последних можно отличить по притороченным к спинам большим щитам. Их немного, всего две сотни, тогда как лучников почти восемьсот. Их всех набрали буквально за последние полтора месяца из тех войск, что привели сатрапы. Выбирали лучших из лучших, так что это, можно сказать, моя стрелковая гвардия.
Вслед за стрелками к реке подошли таксисы фалангитов. У брода дорога расширяется, и они идут в колонну по четыре. Обвешанные щитами, оружием и прочим скарбом воины едва просматриваются под горой того добра, что они тащат на себе. А куда деваться⁈ Грузовиков для снабжения тут нет, телег и тех наберется едва ли с сотню, остаются только вьючные лошади, ослы и верблюды. Этих груженых животных идет вслед за нами столько, что похоже на еще одну армию, но все равно оружие, амуницию и личные вещи воинам приходится тащить на себе.
Таксиархи знают, что я сейчас слежу за переправой, и потому подходят к реке под барабанный бой и с развернутыми знаменами. Со входом в воду, правда, парадный марш обрывается — там уже не до форса. Воды хоть и немного, но течение сильное, да и дно полно мелких камней, так что надо смотреть под ноги.
Таксисы фалангитов вместе с аргираспидами и греческими гоплитами переправляются довольно долго, хоть и идут сразу в две колонны. Как-никак почти двадцать тысяч бойцов — сила немалая.
Вот так, не заморачиваясь долгим счетом, уже с первого взгляда можно сказать, что вся моя личная армия насчитывает почти тридцать тысяч воинов. Еще двадцать привели все сатрапы вместе взятые.
«А вот и они! — Усмехнувшись, смотрю на пышную свиту сатрапа Арахосии Сибиртия. — Помяни, как говорится, черта!»
Личная агема Сибиртия не больше полутора сотен, но выглядит она довольно колоритно: пышные султаны на шлемах, сияющие формованные панцири и неплохие лошади, но, по-прежнему, без седел и стремян.
Следующая за ними хилиархия пехоты выглядит куда беднее: линоторексы вместо панцирей, на головах половины — кожаные шапки вместо шлемов. Замыкающими идут с полсотни лучников и пращников, но эти вообще в одних хитонах и даже без шапок.
Следом за Сибиртием к реке выходит агема Стасандра, сатрапа Дрангианы. У этого лошади помельче, но в целом его войско и по качеству, и по количеству — практически копия предыдущего.
Так, один за другим через реку переходят войска всех девяти «преданных» мне сатрапов. Их маленькие армии мало отличаются друг от друга, разве что количеством. Больше всех привел сатрап Мидии и Парфии Фратаферн — почти пять тысяч пехоты и около тысячи всадников. Ему по-другому и нельзя, чай, единственный чистокровный перс среди всего греко-македонского командования, — хочешь не хочешь, а надо быть, как говорится, святее папы римского.
