Проклятие Айсмора (СИ) - Зима Ольга

— Да!

Бэрр, сцепив зубы, покачал головой.

— А вот Бэрр другое сказал. Как же нам с вами разобраться? Так кого же ты защищаешь, Ингрид? Своего мужа или того, кому ты «н-н-нет, не жена»?

Щеки Ингрид начали заливаться краской, слова беспомощно застряли в горле, а ведь ей было что ответить на продолжающие сыпаться с высокого помоста вопросы:

— Я готов был бы признать твое семейное счастье, госпожа Ингрид. Но, может быть, архивариус городской ратуши в тебе подскажет, что если судебное дело не грозит обвиняемому смертью, то и судьбу его семьи не задевает, стало быть, не о чем взывать к высшему суду. Может быть, ты упустила то, что мы судим Бэрра за испорченные сваи!.. Может быть… — он подался вперед и с заботой в низком голосе добавил: — Может быть, ты испугалась за него, когда он принял наказание за дерзость? Я тоже за него волновался. Но знаешь ли ты, госпожа архивариус, айсморский закон, по которому твое пугливое сердце или мое, обремененное волнениями за каждого горожанина, может повлиять на суд? Знаешь такой закон?

— Нет, я не знаю такого закона… — вымолвила Ингрид через слезы.

Винир переменился в лице и повернулся к секретарю.

— Сделай пометку: проверить образованность тех, кто работает в ратуше. Как можно хранить и не знать то, что хранишь?

Но тут зашумели в толпе особо внимательные и любопытные:

— Так жена или не жена? — вопрошали женские голоса.

— Взывает или молчит? — интересовались мужские.

Винир кивнул, показывая, что слово народа услышано, и придвинул к себе вторую золотую папку. Попутно бросил еще один мрачный взгляд на неподвижную стражу при входе на площадь.

— Жена, говоришь… — он открыл папку. — И с этим суд тоже может разобраться. Без того, чтобы к нему взывали… Скажи, Ингрид, а есть ли запись о создании семьи в архиве, где ты служишь?

Ингрид молчала.

— Значит, документа нет. Бывает, не запрещено. Не успели, отложили, — винир снова улыбнулся по-доброму, по-отечески. Вздохнул опечаленно и уронил негромко в сторону горожан: — Мужчины в таких делах не особо торопятся, не так ли?

Женщины подтверждали, что все верно — не торопятся мужчины в таких делах, ой не торопятся! Мужчины возмущались в ответ и ругались, что излишняя поспешность в важных решениях не нужна совершенно. Выждав, пока споры поутихнут, винир продолжил:

— Тогда у тебя должны быть три свидетеля. Назови имена тех, кто готов подтвердить, что вы с моим первым помощником, Бэрром, называли друг друга мужем и женой.

Ингрид отчаянно пыталась удержать себя от желания взглянуть на Бэрра. Но он ничего не говорил, и его молчание резало ее без ножа.

— Твое и его молчание служат ответом. Скажите мне, дорогие мои сограждане, есть среди вас те, кто слышал, что Бэрр кого-нибудь называл женой?

— Он слова такого не знает! — ответили из толпы.

— Чтобы Мясник кого женой назвал?

— Бэрр никого женой не назовет!

— У него пасть не так устроена!

— Госпожа архивариус, — продолжил винир, — твое положение очень похоже на вину того, кто предстал сегодня перед судом. Вину, которая, — он повысил голос, — которая оказалась во всем не более чем слух и сплетня! Сплетня во всем, до единого слова! Бабьи сказки, рыночные крики и кривые языки — вот что породило веру в проклятие города, в темных людей и в то, кто кому жена или не жена!

— Да чего ж они кривые-то? — раздалось обиженное с фонаря. — Может, записи и нет! Да только все знают — они вместе, да! Этот и вон та!

— Дорогие мои сограждане, — винир поднялся: — Я верю, что народное слово сильное и может довести любого до виселицы. И мы все сегодня едва не стали тому свидетелями. Но Бэрр не проклинал города: справедливый суд установил это. Его вина может быть найдена в другом. И я верю, что сильное народное слово может восстановить честь женщины, которую это же слово едва не довело до позора и осуждения. Послушайте же вы меня, дорогие сограждане, как я слушал вас!

Винир бросил свысока взгляд на тихие проходы к площади, недовольно стиснул кулак. Однако заговорил ровным голосом, взяв один из листков из золотой папки:

— Та, кто пыталась воззвать к суду, несмотря на свой благороднейший порыв, на самом деле взывать к суду не может. Поскольку никакого — я повторяю — никакого отношения к Бэрру не имеет. Она ему не только не жена…

— Она с ним живет! — крикнула из толпы какая-то старуха и тут же спряталась под капюшоном.

— А у меня есть свидетель того, что Ингрид, дочь Эдгарда, архивариус ратуши, живет одна! И это слово может подтвердить добрая женщина, что сдает ей жилье в третьем доме по Солнечной линии, — объявил винир, помахав листочком.

Люди охотно включились в игру.

— Да его все время видят возле нее, а с чего бы…

— Младший стражник Гаррик, представший перед судом сегодня и сказавший слово во вред Бэрру, подтвердит, что это он сам неотступно находится возле архивариуса, обеспечивает ей охрану после ночного нападения и обеспечивает эту самую охрану по приказу ратуши. Может, это он ее муж?

— Подтверждаю! — выкрикнул Гаррик со своего места, когда винир махнул ему рукой.

Выкрикнул, не понимая, что подтверждает, но будучи уверен, что такая простая правда не может обернуться ложью.

— Она ходила к нему в тюрьму, да! — вылезла вперед бойкая женщина.

— По моему письменному приказу, — мягко ответил ей винир. — Приказ получен начальником тюрьмы, можете лично у него попросить почитать.

— Да! — хохотнул Шон. — Заходи в мои стены, милая. Почитаем.

Дождавшись, пока горожане насмеются, наругаются и пожелают бойкой особе приятного чтения, что в случае с Шоном никто не мог себе даже вообразить, а стало быть, отвлекутся в чесании языков и от свай, и от архивариуса, винир снова поднял руку, призывая к вниманию.

— Дорогие мои сограждане, впредь я призываю вас не только слушать, что говорят вам, а в первую очередь слышать, что говорите вы сами. Городская власть не сможет собирать высший суд из-за каждого прошедшего дождя, ночного купания или любовной сплетни.

Усатый стражник возле Бэрра хмыкнул, но достаточно громко и разборчиво, видимо, стараясь быть похожим на представительного винира:

— Хорош у нас хозяин города! Вон как честь твоей бабе вернул. Ты бы так не смог, даже если бы и вправду женился.

Бэрр, наравне с десятком окружающих, прекрасно расслышал брошенную словно бы только ему фразу. Но ничего не ответил.

По народу прошла волна, задергались шапки, закрутились платки, раздалось ойканье. Расталкивая недовольных, к столу судей с выкриками продрался Риддак:

— Каждый имеет право сказать слово, каждый! И мне есть что сказать! Про суд! Да! Про суд. Я суду не родственник, я могу и во вред! Розу не выслушали, жабы сухобрюхие, так послушайте старика Риддака! Я расскажу все! Все как есть про эти сваи! Я знаю, кто…

Винир бухнул кулаком по столу — и со своего места взметнулся секретарь:

— Это что такое? Это кто такой? При чем тут цветы? Охрана! Уведите его. Немедленно!

Нищего подхватили с двух сторон, третий стражник подпихивал его в спину. Оторвав один из капюшонов, шумного безумца потащили в переулок за ратушей.

— Дайте, дайте же мне сказать! Я знаю, кто это сделал, Бэрр невиновен! — орал Риддак, вырываясь, но вскоре его крики стихли.

Солнце зашло за одинокую тучку. Винир поднял голову и все собравшиеся, осознав усталость, тоже посмотрели на небо.

— Так что с… — начал было упрямый Гайрион, но тут звонкий мальчишеский голос прокричал:

— Господин винир, господин винир — вам срочное донесение! Пришел корабль, корабль с юга! Пришел…

Парнишка-посыльный проталкивался с трудом. Люди, прослышав про корабль, начали выбираться с площади ему навстречу. Торговый интерес взял верх над простым любопытством. Некоторым купцам, ожидавшим свой товар, важнее было увидеть разгрузку, а о Бэрре и сваях можно было узнать и позже — невелика забота.

«Ну, наконец-то», — прошептал себе под нос винир и выхватил мятый конверт из рук запыхавшегося пацана. Кинул монетку.